Содержание

Translations

在一片歌舞声中无知的亚当
疲惫不堪，在善恶树下安然入睡。
天空中群星耀眼地闪烁，
绛紫色的影子在草丛中缓缓移动，
而他的灵魂则在草原上飞翔，
在惊恐不安的梦中忽然赶上。

他看到炽热的天使之剑，
从天堂向猛烈的暴风雪中猛冲
无情地刺向他和他的女伴，
将宝剑挡住的不是臀部，亦非肩膀……
宛如一群野兽，它们应建好栖息地，
并用弹弓与木棍为自己找寻食物。

劳苦与病痛的修道院……但在这里
他与女伴第一次懂得不可分离。
女伴——在幸福而痛苦地分娩之中
而他——拿着铁锹，为了将一切掘起。
面对另一位神官，时而温顺，时而粗鲁，
时而愁眉不展，时而双唇紧闭。

看那新生的人类……他们的嘴线条分明，
他们目光迟钝，他们的笑声时有时无。
是力大无穷的该隐在野猪群后狩猎，
亚伯乞讨着油橄榄和蜂蜜，
而他们骑在牛背上，不为大牧首效劳：
年轻人倒在地上，而老人在恐惧中藏身。

惊惶不安的亚当看到了许多：
他的心沉醉于淫乱与安逸，
他在稳稳行驶的诺亚方舟中寻找救赎
终于再一次坚毅执着地站起身来，
行动缓慢的庄稼汉、士兵与骑勇……
但上帝却守护着他的葡萄园。

他将笼头安放在暴风雪之中，
他彻夜不眠，而思绪使他镇定，
如苍鹰一般，他冲入云霄，
在落后的国度中矿石被开采殆尽。
写有诗人们心声与秘密宗教的书籍，
记载着他的温顺与寂静。

深夜时分在蓬松的苔藓上占卜算卦
仙女们从高处走下为了给他拥抱，
水神、火神、气神、土神与星神，
走向他的仆人们，为怨恨复仇，
淡蓝色的海豚拉着他的独木舟
从万丈海渊到阳光普照的山岩。

他喜欢将危险的游戏作为消遣——
在海洋中寻找无人知晓的国度，
在群狼出没的空地轻率地行走
看到高山之中辽阔的平原，
那里山羊们从狭长的小路中跑出
心底的红玫瑰枯萎凋谢。
他喜爱钢刀打磨时霍霍的响声，
为一尊雕像而被砸碎的巨型大理石，
红霞闪耀的未被触及的严寒之地，
与无比美丽温柔的椭圆形脸庞，
它们映在沉重打击的画作中
明亮发光，炯炯有神。

他疲劳不堪——仰望天空，
失明者与亵渎神灵者的目光：
上帝伸开一个又一个世纪，
繁星点点的帐幕在上空闪耀，
寂静庄严的支柱洁白无瑕，
他弯下双膝，憧憬上帝。

他新的思绪，仿佛一直等待，
从玫瑰色远方来的衣着光鲜的客人们，
与他们同道的有，忧伤的、
未曾感知的，还有炽热的新星，
幻想中的沉迷与艺术中的惨剧，
心脏在不祥的预感中疼痛不已。

温柔的夏娃，神灵们的玩偶，
那时她还是婴儿，还是一道光芒，
而现在为了他成了一只母老虎，
她珍珠的闪光预示一场大浩劫，
暴风雨，鲜血与苦难的预言者，
厄运前欢乐的，苦痛灾难的女先驱。

黄金如此吸引目光，令人愉悦，
但黑暗的力量隐藏在黄金中，
它们操纵渎神者的双手
在兄弟们的酒杯中投入毒药。
使他们失去力气，狂笑而饱受折磨，
模仿凄惨的呻吟与狂暴的呼喊。

他与夏娃争斗，口蜜腹剑，如一条蛇，
他用诱惑的网将夏娃捆住。
看啊夏娃——断断续续含混低语的荡妇，
看啊神圣的夏娃——双眼充满忧伤。
时而是月夜下的少女，时而是冬日的姑娘，
但无论何时何地，她都是一个外乡人。

最后一刻他感到极度疲惫，
他放声大笑，痛苦不已；
飞越了几个世纪的天鹅群，
他没有听到它们的欢唱嬉戏；
大理石板上的他寂静庄严，
他向死神，向困倦的女神祷告：

“亲爱的女神，你可知道，我情愿：
在人间的草地与海洋，
我的朝霞在忧伤的心灵中
将致命的毒液洒落。
与内心恐惧和精神错乱决战，
我生于尘土，化作尘土！”

横桁缓缓划出一道血红色的尾巴，
蔚蓝的彗星向地面飞驰。
亚当恐惧不已，在光芒中痛苦不已，
接连不断的响雷拉拽他的大脑。
火焰的狂风在他身前卷起，
他瑟瑟发抖，大声呼喊……忽然梦醒。

在右边——是炯炯有神口吐白沫的老虎，
在左边——是碧绿的幼发拉底河，
山谷被银白色的光芒围住，
为了一场游戏吸引着多荫的海滩，
夏娃的呼喊声从春日里传来：
“你睡了一觉醒了过来……我高兴，我高兴！”

Перевод стихотворения Николая Гумилёва «Сон Адама» на китайский язык.

Сон Адама

От плясок и песен усталый Адам.
Заснул, неразумный, у Древа Познанья.
Над ним ослепительных звезд трепетанья,
Лиловые тени скользят по лугам,
И дух его сонный летит над лугами,
Внезапно настигнут зловещими снами.

Он видит пылающий ангельский меч,
Что жалит нещадно его и подругу
И гонит из рая в суровую вьюгу,
Где нечем прикрыть им ни бедер, ни плеч…
Как звери, должны они строить жилище,
Пращой и дубиной искать себе пищи.

Обитель труда и болезней… Но здесь
Впервые постиг он с подругой единство.
Подруге — блаженство и боль материнства,
И заступ — ему, чтобы вскапывать весь.
Служеньем Иному прекрасны и грубы,
Нахмурены брови и стиснуты губы.

Вот новые люди… Очерчен их рот,
Их взоры не блещут, и смех их случаен.
За вепрями сильный охотится Каин,
И Авель сбирает маслины и мед,
Но воле не служат они патриаршей:
Пал младший, и в ужасе кроется старший.

И многое видит смущенный Адам:
Он тонет душою в распутстве и неге,
Он ищет спасенья в надежном ковчеге
И строится снова, суров и упрям,
Медлительный пахарь, и воин, и всадник…
Но Бог охраняет его виноградник.

На бурный поток наложил он узду,
Бессонною мыслью постиг равновесье,
Как ястреб врезается он в поднебесье,
У косной земли отнимает руду.
Покорны и тихи, хранят ему книги
Напевы поэтов и тайны религий.

И в ночь волхвований на пышные мхи
К нему для объятий нисходят сильфиды,
К услугам его, отомщать за обиды —
И звездные духи, и духи стихий,
И к солнечным скалам из грозной пучины
Влекут его челн голубые дельфины.

Он любит забавы опасной игры —
Искать в океанах безвестные страны,
Ступать безрассудно на волчьи поляны
И видеть равнину с высокой горы,
Где с узких тропинок срываются козы
И душные, красные клонятся розы.

Он любит и скрежет стального резца,
Дробящего глыбистый мрамор для статуй,
И девственный холод зари розоватой,
И нежный овал молодого лица, —
Когда на холсте под ударами кисти
Ложатся они и светлей, и лучистей.

Устанет и к небу возводит свой взор,
Слепой и кощунственный взор человека:
Там, Богом раскинут от века до века,
Мерцает над ним многозвездный шатер.
Святыми ночами, спокойный и строгий,
Он клонит колена и грезит о Боге.

Он новые мысли, как светлых гостей,
Всегда ожидает из розовой дали,
А с ними, как новые звезды, печали
Еще неизведанных дум и страстей,
Провалы в мечтаньях и ужас в искусстве,
Чтоб сердце болело от тяжких предчувствий.

И кроткая Ева, игрушка богов,
Когда-то ребенок, когда-то зарница,
Теперь для него молодая тигрица,
В зловещем мерцаньи ее жемчугов,
Предвестница бури, и крови, и страсти,
И радостей злобных, и хмурых несчастий.

Так золото манит и радует взгляд,
Но в золоте темные силы таятся,
Они управляют рукой святотатца
И в братские кубки вливают свой яд,
Не в силах насытить, смеются и мучат,
И стонам и крикам неистовым учат.

Он борется с нею. Коварный, как змей,
Ее он опутал сетями соблазна.
Вот Ева — блудница, лепечет бессвязно,
Вот Ева — святая, с печалью очей,
То лунная дева, то дева земная,
Но вечно и всюду чужая, чужая.

И он, наконец, беспредельно устал,
Устал и смеяться и плакать без цели;
Как лебеди, стаи веков пролетели,
Играли и пели, он их не слыхал;
Спокойный и строгий, на мраморных скалах,
Он молится Смерти, богине усталых:

«Узнай, Благодатная, волю мою:
На степи земные, на море земное,
На скорбное сердце мое заревое
Пролей смертоносную влагу свою.
Довольно бороться с безумьем и страхом.
Рожденный из праха, да буду я прахом!»

И, медленно рея багровым хвостом,
Помчалась к земле голубая комета.
И страшно Адаму, и больно от света,
И рвет ему мозг нескончаемый гром.
Вот огненный смерч перед ним закрутился,
Он дрогнул и крикнул… и вдруг пробудился.

Направо — сверкает и пенится Тигр,
Налево — зеленые воды Евфрата,
Долина серебряным блеском объята,
Тенистые отмели манят для игр,
И Ева кричит из весеннего сада:
«Ты спал и проснулся… Я рада, я рада!»