Крымский шатер Николая Гумилёва

теги: Шатёр, Максимилиан Волошин, путешествия, Крым

О ПОСЛЕДНЕМ ПУТЕШЕСТВИИ ПОЭТА

1. ПОЕЗДКА В СЕВАСТОПОЛЬ

В мае 1921 года Осип Мандельштам познакомил Гумилёва с неким Владимиром Павловым — молодым энергичным человеком, поэтом, почитателем творчества Николая Степановича. Новые знакомые вскоре нашли общий язык — их отношения стали приятельскими. Питерские поэты ценили в Павлове не столько его стихи, сколько «умение доставать спирт».

В середине месяца домашние проблемы Гумилёва (обострились отношения между женой поэта и его родственниками) немного выбили Николая Степановича из седла , и чтобы слегка отрешиться от суетных дел, он после трех «невыездных» лет принял приглашение Павлова совершить поездку в Севастополь.

Павлов взял на себя оформление всех необходимых документов: труда ему это не составило, так как он занимал ответственный официальный пост при командующем Черноморским флотом адмирале Немитце.

Мельчайшие обстоятельства этого путешествия — последнего путешествия в жизни Гумилёва имеют важное значение для понимания трагической ситуации, сложившийся вокруг поэта и приведшей его к гибели.

Между тем, на первый поверхностный взгляд, поездку в Крым Гумилёв совершил не без пользы. Во время пребывания Николая Степановича в Севастополе там был издан «Шатер» — последний прижизненный сборник Гумилёва, в который он включил свои «африканские стихи».

Немалый интерес для исследователей темы представляют люди, с которыми Гумилёв контактировал во время поездки.

Путешествие началось 1 июня 1921 года.

В этот день Гумилёв и Павлов отправились из Петербурга в Москву, чтобы пообщаться со столичными поэтами. Спустя несколько дней, 6 июня, в салоне-вагоне наркома морских сил «красного адмирала» Александра Немитца Гумилёв и Павлов продолжили путь на юг.

2. В СЕВАСТОПОЛЕ

В Севастополе Гумилёв отдыхал от домашних дел и назойливого круга петроградского полусвета. Поэт ночевал в салоне-вагоне, и такое отшельничество не сильно его тяготило.

В один из первых дней пребывания в городе Николай Степанович посетил свою бывшую тещу Инну Эразмовну, которой сообщил, что его бывшая супруга Анна Горенко «вышла замуж за замечательного ученого и такого же замечательного человека и что вообще все чудесно». От сестры Анны Ии поэт узнал печальную весть о смерти ее брата Андрея Горенко — давнего приятеля Гумилёва по Сорбонне.

Однако долго в печали поэт не был. Порой он позволял себе даже похулиганить. Так, по воспоминаниям Павлова, в Севастополе им однажды удалось достать легковой автомобиль, на котором было решено поехать за черешней. По дороге приятели зашли в открытый ресторан. За соседним столиком сидела какая-то дама, и Гумилёв не преминул познакомиться с ней. Они переговаривались и шутили. При расставании дама подарила Николаю Степановичу розу. Был очень жаркий день. «Когда вышли из ресторана, — писал Павлов, — Гумилёв имел очень эксцентричный вид: в расстегнутой косоворотке и заломленной назад кепке он шел, обмахиваясь розой, как веером.»

По словам Павлова, во время одной из дружеских попоек Гумилёв сказал, что посвящает свое стихотворение «Пьяный дервиш» Павлову. Однако в «Огненный столп» это произведение вошло без посвящения. Зато в этом сборнике было стихотворение, в котором упоминался другой севастопольский знакомый Гумилёва, о котором мы расскажем немного позже.

Время в Севастополе проходило весело и бурно. Но с кем проводил поэт эти разгульные дни? Можно согласиться с замечанием крымского краеведа Л. Сомова о том, что «мы не знаем точно, с кем общался Гумилёв в Севастополе». Это незнание порождает слухи, которые вполне могут быть правдоподобными. Осудим ли мы поэта за его вольную жизнь в, пожалуй, последний счастливый месяц его жизни?

Не в советский же кинематограф ему было идти и не читать же севастопольскую газету «Красный Крым»! Кстати, в газете в те дни можно было прочесть оптимистические сообщения о том, как «по красному Крыму» проходит амнистия: «Объявленная Крымревкомом амнистия была применена к ряду арестованных Крымчека. Всего освобождено 172 человека. Освобожденных приветствовал речью т. Смирнов — председатель Крымчека и т. Цинбах — его заместитель. Оба товарища в своих речах подчеркнули, что пролетариат умеет карать своих врагов, но и умеет быть снисходительным к ним».

Со снисходительными пролетариями Гумилёв так и не познакомился: через два месяца его расстреляли.

Загляни Николай Степанович в Севастополе в местную газету, он смог бы приобщиться, например, к свежей лирике молодого рабочего И. Бакланова:

Дымно и шумно в заводе.
Катится пот с молодца,
Верится в яркое пламя —
В мощную волю борца

* * *

Смело возьмемся за дело
Вместе с отцом у станка,
Чтобы нас солнце согрело
Братства, свободы, труда!

Почти «Рабочий» Гумилёва… А может быть, написано под его влиянием? А вот автограф следующего стихотворения я разыскал в архиве РГАЛИ:

Запад раскаленный докрасна
И с востока красная Луна.
Сани распластались и свистят;
Может не воротимся назад
Полем прилетит издалека
Снежные закрутит облака
Опрокинет сани на лету
В дымно-розовую высоту
Сладко будет крикнуть и лететь,
Сладко в этот вечер умереть
Револьвер заряжен и легка
Точная послушная рука

В нем чувствуется явное влияние Гумилёва. Принадлежат эти строки, написанные все в том же 1921 году, Сергею Адамовичу Колбасьеву (1898-1937). Колбасьев, впрочем, и не скрывал, что Гумилёв был его любимым поэтом. Судьба приготовила Сергею Адамовичу подарок — встречу со своим кумиром. И эта встреча произошла все в те же дни, в Севастополе.

3. «ШАТЕР»

В облике Колбасьева, по воспоминаниям его сына, было много «итальянского» — он был прост, прямодушен, горяч, смел, вспыльчив, но не злопамятен.

Колбасьев и Гумилёв были людьми одного «покроя», и не удивительно, что они нашли общий язык. У каждого из них был боевой опыт: у Гумилёва в Первую мировую войну, у Колбасьева — в Гражданскую. В 1918 году Колбасьев закончил морской кадетский корпус, затем служил в Астраханско-Каспийской военной флотилии, на Балтике и командовал дивизионом канонерских лодок Азовской военной флотилии.

В стихотворении «Мои читатели», вошедшем в сборник «Огненный столп», есть строки об этом:

Лейтенант, водивший конанерки
Под огнем неприятельских батарей
Целую ночь над южным морем
Читал мне на память свои стихи

Возможно, тогда, в июньском Севастополе, и родились эти строки. Однако с пребыванием поэта в городе русской славы связано издание другого сборника стихов.

С собой в поездку поэт взял рукопись цикла африканских стихотворений «Шатер». Едва ли издание «Шатра» в Севастополе было главной целью поездки Гумилёва. Скорее всего, он захватил с собой рукопись на авось, а вдруг удастся напечатать?

По словам Осипа Мандельштама, «в Севастополе, в военно-морской типографии, во время стоянки поезда (на самом деле — стоянка» продолжалась почти месяц, знал ли об этом О.М.? — А.В.), широким жестом главнокомандующего или же пронырливостью услужливого Павлова было приказано в одну ночь напечатать книжку, и она была напечатана в 50 экземплярах».

Так или иначе, «Шатер» был действительно напечатан в рекордные сроки за несколько дней ( а не за одну ночь, как у О. М. — А. В.), на обложку пошла оберточная синяя бумага, да и сам отпечатанный на плохой бумаге текст изобиловал ошибками. На книге значилось, что это издание «Цеха Поэтов», а подзаголовок уточнял: «Стихи 1918 г.» Книга была посвящена племяннику Гумилёва: «Памяти моего товарища в африканских странствиях Николая Леонидовича Сверчкова».

Но как же брошюра «небольшевистского» содержания могла быть напечатана в серьезной военно-морской типографии? Крымский краевед Л. Сомов собрал любопытные сведения по этому поводу.

Оказалось, что председатель Севастопольского РИКа Ядров незадолго до указанных событий в обращении в адрес Совнаркома Крымской АССР, в частности, заметил, что «заседанием малого совнаркома было постановлено об ограничении выполнения работ типографии «Красный черноморец» (бывший «красный черноморский флот») и упорядочении печатного дела в г. Севастополе. Газета «Красный черноморец» обслуживает в культурно-просветительном отношении весь черноморский флот и береговую оборону Черного моря. Достаточной дотацией для покрытия дефицита, выражающегося в сумме 1300 — 1500 рублей, местное издательство не пользуется. Ваше же постановление о том, чтобы типография ограничивалась лишь своими заказами, которых почти не бывает, равносильно тому, чтобы полностью приостановить прием заказов. Посему на основании вышеизложенного РИК ходатайствует за пересмотр Вашего решения в сторону оставления за редакцией права приема ЧАСТНЫХ ЗАКАЗОВ».

Ходатайство было рассмотрено «положительно», и одним из первых частных заказов стал «Шатер» Гумилёва.

Типография располагалась напротив дома Станюковича, и именно здесь в июне 1921 года ответственный секретарь редакции большевик Георгий Тарпан принял от Павлова заказ на издание сборника «Шатер». Набирал текст опытный наборщик В. И. Бекерский, как специалист этого профиля он числился в штате флотской типографии в 1921 году единственным сотрудником. Но, несмотря на опытность наборщика, без ошибок не обошлось.

Пройдет немного времени, и севастопольские друзья Гумилёва станут спорить, кто из них приложил больше усилий для издания книги. По словам Л. Горнунга, в Севастополе Гумилёву с помощью Павлова «удалось в очень короткий срок напечатать эту небольшую книжку» А вот что по этому поводу писал сын Колбасьева: «Именно Колбасьев помог Гумилёву выпустить первое, севастопольское издание «Шатра».

4. ПРОЩАНИЕ С ВОЛОШИНЫМ

Колбасьев предложил Гумилёву пройти на катере в Феодосию. Поездка заняла два дня; тогда Гумилёв и встретился с Волошиным.

Ахматова по этому поводу вспоминала: «Волошин рассказывает, что он встретился в Крыму с Николаем Степановичем и помирился. Оставим это под вопросительным знаком…»

Сам Волошин одиннадцать лет спустя, 30 марта 1932 года, так написал об этой встрече в своем дневнике: «За день, как мне слечь, я съездил в Феодосию — и там встретился случайно в Центросоюзе с Гумилёвым… Не помню уже, почему мне понадобилось зайти в контору Центросоюза. И Коля Н., который там служил, спросил меня: «А Вы знаете поэта такого-то?» И подсунул мне карточку: «Николай Степанович Гумилёв». «Постой, да вот он сам, кажется». И в том конце комнаты я увидал Гумилёва, очень изменившегося, похудевшего и возмужавшего. «Да, с Николаем Степановичем мы давно знакомы», — сказал я.

Мы не видались с Гумилёвым с момента нашей дуэли, когда я, после его двойного выстрела, когда секунданты объявили дуэль оконченной, тем не менее отказался подать ему руку. Я давно думал о том, что мне нужно будет сказать ему, если мы с ним встретимся. Поэтому я сказал: «Николай Степанович, со времени нашей дуэли прошло слишком много разных событий такой важности, что теперь мы можем, не вспоминая о прошлом, подать друг другу руки». Он нечленораздельно пробормотал мне что-то в ответ, и мы пожали друг другу руки. Я почувствовал совершенно неуместную потребность договорить то, что не было сказано в момент оскорбления: «Если я счел тогда нужным прибегнуть к такой крайней мере, как оскорбление личности, то не потому, что сомневался в правде Ваших слов, но потому, что Вы об этом сочли возможным говорить вообще».

«Но я не говорил. Вы поверили словам той сумасшедшей женщины… Впрочем… если Вы не удовлетворены, то я могу отвечать за свои слова, как тогда…»

Это были последние слова, сказанные между нами. В это время кто-то ворвался в комнату и крикнул ему: «Адмирал Вас ждет, миноносец сейчас отваливает». Это был посланный наркомси (бывшего адмирала) Немица, с которым Гумилёв в это лето делал прогулку вдоль берегов Крыма».

Так значит, там был и Павлов? Ну как же без него!

5. СТРАННЫЙ ОТЪЕЗД

Назад Гумилёв возвращался не с пустыми руками. Судя по записке, подшитой к его «расстрельному» делу, он вез гостинцы с юга. Хлопотал об этом вездесущий Павлов:

«Служебная записка старшего секретаря командующего всеми морскими силами республики. Толстов Н.

25 июня 21 года

Председателю РНД губ союза.

Многоуважаемый товарищ с вами в поезде едет член Коллегии Всемирной литературы и председатель Питерского профсоюза Поэтов товарищ Н.С. Гумилёв, который работает вместе с М. Горьким. Очень прошу Вас оказать всяческое содействие тов. Гумилёву и выдать ему просимое как подарок с юга республики питерским голодающим писателям. Заранее благодарю.

Очень обяжете. С товарищеским приветом

В. Павлов»

Помимо подарка голодающим писателям, Гумилёв вез домой «Шатер». По одним свидетельствам, Николай Степанович взял с собой в Петроград несколько экземпляров сборника, а остальной тираж позже доставил на берега Невы Сергей Колбасьев. По другим, поэт увез с собой весь тираж книги, а рукопись якобы подарил Павлову.

Не совсем понятно, с кем возвращался Гумилёв в Петроград. По словам сына Колбасьева, с поэтом ехал Сергей Колбасьев. Возможно, был и еще один попутчик. Ахматова рассказывала о том, что Гумилёв в Севастополе во время перестрелки (?) спас от смерти некого инженера Макридина и потом вывез его в Петроград. Причем, уезжая из Севастополя, путешественники умудрились опоздать на свой поезд, и им пришлось просить начальника вокзала устроить их на другой эшелон.

6. КТО ПРЕДАЛ ГУМИЛЁВА?

Причину ареста и казни Гумилёва многие склонны видеть в том, что некий провокатор или предатель выдал поэта чекистам. Приведем отрывок из воспоминаний Глеба Струве: «В. Ф. Ходасевич и Г. В. Иванов в своих воспоминаниях говорят, что в гибели Гумилёва сыграл роль какой-то провокатор. По словам Ходасевича, этот провокатор был привезен из Москвы их общим другом, которого Ходасевич характеризует как человека большого таланта и большого легкомыслия, который «жил… как птица небесная, говорил — что Бог на душу положит», и к которому провокаторы и шпионы «так и льнули».

Гумилёву «провокатор», называвший себя начинающим поэтом, молодой, приятный в обхождении, щедрый на подарки, очень понравился, и они стали часто видеться. Горький говорил потом, что показания этого человека фигурировали в Гумилёвском деле, и что он был «подослан».

Г. Иванов связывал появление провокатора с поездкой Гумилёва в Крым летом 1921 года в поезде адмирала Немитца и так описывал этого человека: «Он был высок, тонок, с веселым взглядом и открытым юношеским лицом. Носил имя известной морской семьи и сам был моряком — был произведен в мичманы незадолго до революции. Вдобавок к этим располагающим свойствам, этот «приятный во всех отношениях» молодой человек писал стихи, очень недурно подражая Гумилёву». По словам Иванова, «провокатор был точно по заказу сделан, чтобы расположить к себе Гумилёва». Хотя в рассказе Иванова есть подробности, которых нет у Ходасевича, похоже, что речь идет об одном и том же человеке.»

Не Павлов ли это?

«Привезен из Москвы» — Павлов приехал в Питер из столицы. «Общий друг» — Мандельштам. «Щедрый на подарки» — Павлов доставал спирт. И т.д.

Владимир Александрович Павлов (1899 — ?) в свое время закончил историко-филологический факультет московского университета, в годы большевистского переворота стал членом театральной комиссии, а в 1918 году добровольцем поступил в Красную Армию и поехал на Балашово-Камышинский участок фронта, где после работы на передовых позициях был назначен для поручений при ВОСпруке. В конце 1918 года Павлов был командирован с фронта в Москву, где он, с одной стороны, продолжал свое образование, а с другой — служил в Пленбете. В 1919 году Павлов был командирован в распоряжение Военвода Украины. Там его назначили заведующим художественной секцией Охр. Киевского политуправления. После постановки этой работы и за организацию первого на Украине праздника 1 мая Павлов получил благодарность в приказе от Н. Подвойского и подарок: эмалевую на серебре красную звезду. Тогда же по распоряжению Подвойского Павлов был делегирован в Москву на первый всероссийский съезд по внешкольному образованию.

В 1920-1921 Павлов — ответственный секретарь художественного политотдела МОНО.

Скажем прямо, к 22 годам, к моменту встречи с Гумилёвым Павлов сделал неплохую карьеру «по политической части». Для широкой публики он, по словам Л.В. Горнунга, «москвич, но в 1921 году жил в Петрограде и, в качестве поэта, вращался в литературных кругах, в частности, входил в ближайшее окружение Гумилёва». Кто-то характеризовал Павлова как «брюнета в пенсне, с неприятным и резким голосом и с сумбурной речью».

Один из первых и лучших биографов Гумилёва П. Лукницкий вспоминает, как в 1968 году ему домой позвонил заместитель Генерального прокурора М. П. Маляров и сообщил, что переписка по делу Н. Гумилёва (листы уголовного дела по обвинению Николая Степановича Гумилёва в участии в Боевой Петроградской (контрреволюционной) организации — в заговоре, во главе которого стоял профессор В. Таганцев (1886 — 1921), находится у него, и предложил Лукницкому прийти к нему. В беседе с заместителем генпрокурора Лукницкий, в частности, задал и такой вопрос: «Упоминаются ли имена Павлова и Колбасьева в числе тех, кто писал заявление (донос — А.В.) на Николая Гумилёва».

Уже постановка этого вопроса говорит о многом. У Лукницкого также была версия о провокаторе-доносчике, и он подозревал двоих: Павлова и Колбасьева.

Как же на вопрос Лукницкого ответил заместитель генерального прокурора Г. Маляров? Он сказал: «Есть два заявления. Но имена — другие». Я не счел удобным спрашивать…» — уточнил Лукницкий

Впрочем, кто поручится за то, что Маляров сказал правду?

7. ПОСЛЕ КРЫМА

По дороге из Севастополя в Петроград, по воспоминаниям Ивана Бунина, Гумилёв на несколько часов остановился в Ростове-на-Дону. На афише у вокзала поэт прочитал, что в местном театре идет пьеса «Гондла» (кстати, написанная в Крыму в 1916 году). Гумилёв «зашел в театр, где были артисты, и спросил, с кем бы он мог поговорить. Ему ответили: «Мы все здесь». Гумилёв: «Я автор пьесы «Гондла»!» Все повскакивали, бросились к нему…»

По словам Г. Иванова, Гумилёв вернулся в Петербург «загорелый, отдохнувший, полный планов и надежд». Он был доволен и поездкой, и новыми стихами, и работой с учениками-студистами. Ощущение полноты жизни, расцвета, зрелости, удачи, которое испытывал в последние дни своей жизни Гумилёв, сказалось в заглавии, которое он тогда придумал для своей «будущей» книги: «Посередине странствия земного». «Странствовать» на земле, вернее, ждать расстрела в камере на Шпалерной, ему оставался неполный месяц.

По мнению Иванова, разбиравшего архив поэта после его смерти, Гумилёв был «доволен… новыми стихами». Однако стихов того последнего «послекрымского» периода в рабочих бумагах поэта, оставшихся после ареста в его кабинете в «Доме искусств»,обнаружено не так много — это упомянутое нами стихотворение «Мои читатели», а также «На далекой звезде Венере…», «После стольких лет…», «Я сам над собой насмеялся…» и несколько черновых набросков. Ни в одном из них ни прямо ни косвенно не упоминаются «крымские впечатления», но сквозь утонченную, возвышенную лирику проступают пророческие строки о неминуемом скором конце и даже …слежке?

После стольких лет
Я пришел назад.
Но изгнанник я,
И за мной следят.
А вот строки из набросков:
А я уже стою в саду иной земли,
Среди кровавых роз и влажных лилий,
И повествует мне гекзаметром Виргилий
О высшей радости земли.

По возвращению Гумилёв принялся за подготовку сборника «Огненный столп» и второго издания «Шатра». Второе издание «Шатра» выйдет вскоре в Ревеле, в издательстве «Библиофил», но ни его, ни «Столпа» поэт уже не увидит.

Задолго до того, как стихи Н.Гумилёва стали издаваться в России, задолго до того, как милостиво было разрешено ознакомиться с его делом, Николаю Гумилёву уже был поставлен памятник. Первый биограф Гумилёва филолог и альпинист Павел Лукницкий в 1932 году открыл на Памирской гряде гор несколько пиков. Самый высокий из них он назвал пиком Маяковского. Сейчас его знают не только географы и альпинисты — пик Маяковского нанесен на все географические карты мира. Но вряд ли многим известно, что на той же гряде гор, в том же 1932 году, недалеко от пика Маяковского появился массив «Шатер», названный так в честь сборника стихов Николая Степановича Гумилёва.

ЛИТЕРАТУРА

Гумилёв Н.С. Полное собрание сочинений в 10 т. Т.4. Стихотворения. Поэмы (1918 — 1921). — М.:Воскресенье, 2001, — 394с.;

Гумилёв Н.С.: proet contra/Сост.,вступ.ст.и прим. Ю.В.Зобнина. — Спб.:РХГИ, 1995. — 672с. — (Русский путь);

Гумилёв Н. Сочинения. В 3т. Т3.Письма о русской поэзии/Подгот.текста, примеч. Р.Тименчика. — М.:Худож.лит.,1991. — 430с. ;

Гумилёв Н.С. Стихи.Поэмы. — Тбил.: Мерани, 1988, — 493с.;

Жизнь Николая Гумилёва (Воспоминания современников)/Сост.Ю.В.Зобнин, В.П.Петрановский, А.К. Станюкович. — Л.;Изд-во Междунар.фонда истории науки, 1991. — 333с.;

Записные книжки Анны Ахматовой (1958-1966). — М.:Торино, 1996. — 448с.;

Николай Гумилёв в воспоминаниях современников. Репринтное издание. — М.:Вся Москва, 1990. — 316с.