Содержание

Поэтика новелл Н. С. Гумилёва 1907–1909 годов

1.1. «Странник духа»: жизненный путь Н. С. Гумилёва

  • Дата:

Между тем это был известнейший поэт «серебряного века», расстрелянный большевиками на 36 году жизни, в полном расцвете жизненных и творческих сил. Родословная Гумилёва до сих пор почти terra incognita, в которой даже известные факты зачастую оказываются неверными. О его предках сохранились весьма скудные сведения. Гумилёвы происходили из духовенства, на что указывает этимология фамилии – humilis – означает смиренный. Такие фамилии давались семинаристам – выходцам из семей сельских священников и диаконов в XVIII веке (ср. Гумилёвский). Позже фамилия Гумилёв произносилась с ударением на первом слоге. Николай терпеть не мог, когда учителя в гимназии его вызывали, произнося фамилию с таким ударением, и даже не вставал с места.

Дед поэта Яков был дьячком в селе Желудёве Спасского уезда Рязанской губернии, а бабушка по мужской линии, Матрена Григорьевна – дочерью священника. У них было семеро детей.

Пятый ребенок, Степан, отец поэта, родился 28 июля 1836 года. Он окончил в Рязани духовную семинарию и поступил на медицинский факультет Московского университета. Мать Гумилёва происходила из старинного дворянского рода, одна из ветвей которой получила имение Слепнево Бежецкого уезда Тверской губернии в вотчинное владение.

Анна Ивановна была хороша собой: высокая, стройная, с красивым овалом лица и большими серыми глазами. Получив только домашнее воспитание с гувернанткой, она свободно говорила по-французски, много читала, увлекалась трогательными романами Марлита и Вернера, но сама была совершенно лишена кокетства, всегда спокойна, выдержана, уравновешена, не любила наряды и не ездила на балы. Выйдя замуж, она вся погрузилась в домашнее хозяйство, заботясь о муже и детях. Анна Ивановна убеждала всех, что она прожила жизнь счастливо, и в семье все хорошо. Но только спокойный характер Анны Ивановны мог способствовать сохранению мира в семье.

Степан Яковлевич прослужил на флоте 26 лет, был награжден двумя орденами Святого Станислава, орденом святой Анны и вышел в отставку в 1887 году в чине статского советника. Смолоду он обладал жестким деспотическим характером, к тому же страдал ревматизмом, полученным еще в плаваниях, и, выйдя в отставку, не терпел в доме шума, смеха, суеты. Иногда по вечерам собирались сослуживцы, допоздна играли в преферанс или винт, но это не прибавляло в доме веселья.

Семь лет в семье Гумилёвых не было детей. Наконец 13 октября 1884 года родился сын Дмитрий, а 3 (16) апреля 1886 года – сын Николай. Мальчик появился на свет в очень сильную бурю, и нянька Гумилёвых, хорошо знавшая приметы, предсказала, что у него «будет бурная жизнь». Как известно, она не ошиблась. Его жизнь действительно была наполнена множеством разных событий и, как написал Вяч. Иванов, напоминала звездную вспышку.

«Митя и Коля были братьями-погодками. Но и по наружности, и по характеру они очень разнились. Митя с ранних лет отличался красотой, был всегда аккуратен, любил во всем порядок, в то же время обладал веселым, общительным характером, легко заводил знакомства.

Коля был застенчив, неуклюж, неясно произносил слова – картавил; ни в вещах, ни в одежде не признавал порядка. В то время как Митя увлекался приключенческими романами Буссенара и Эмара, Коля читал трагедии Шекспира или журнал «Природа и люди». Митя на подаренные деньги покупал лакомства, Коля – ежа или белых мышей, и мог часами возиться с ними. Он терпеть не мог выходить к гостям, избегал новых знакомств, предпочитая общество морских свинок и попугая» [9 : 18–20].

Дети воспитывались матерью в строгих правилах православия. Мать часто читала и рассказывала им что-нибудь из Священной истории, водила в церковь, и Николай Степанович остался на всю жизнь верующим человеком.

Он рано стал задумываться над смыслом жизни. Живя летом в имении Слепнево, мальчик на целый день исчезал из дома: оказалось, что он вырыл на берегу реки пещеру и проводил время в посте и размышлениях, пытаясь даже совершать чудеса. Тогда же проснулась любовь к поэзии:

Самый первый: некрасив и тонок,
Полюбивший только сумрак рощ,
Лист опавший, колдовской ребенок,
Словом останавливавший дождь.
(«Память»)

Коля постоянно увлекался то одним, то другим. Увлекшись астрономией, проводил целые часы на крыше, делал какие-то вычисления и опыты, никого не посвящая в свои занятия. Рано проявилась и тяга к путешествиям – мальчик мечтал об экспедициях в неизведанные, еще не открытые страны, о преодолении препятствий и опасностей.

Дай за это дорогу мне торную,
Там где нету пути человеку.
Дай назвать моим именем черную,
До сих пор не открытую реку.
(«Вступление»)

Чтобы совершать трудные путешествия, он усердно тренировался: ездил верхом, много плавал, нырял, по целым часам учился метко стрелять из «монтекристо» – легкой мелкокалиберной винтовки. Друг Гумилёва, Д. Бушен, вспоминал: «Гумилёв был абсолютно бесстрашный, ездил верхом он плохо, т.е. неграмотно (я мог судить, потому что знал, как надо ездить). Но зато он вскакивал в седло и, стоя на лошади, мог так ехать верхом» [17 : 708]. Гумилёв так рассказывал об этом периоде своей жизни: «Я с детских лет был болезненно самолюбив. Я мучился и злился, когда брат перегонял меня в беге или лучше меня лазил по деревьям. Я хотел все делать лучше других, всегда быть первым. Во всем. Мне это, при моей слабости, было нелегко. И все-таки я ухитрялся забираться на самую верхушку ели, на что ни брат, дворовые мальчишки не решались. Я был очень смелый. Смелость заменяла мне силу и ловкость» [65 : 53].

И. Одоевцева писала: «Как он любил вспоминать свое детство! У него теплел голос и менялось выражение лица, когда он произносил:

– Я был болезненный, но чего счастливый ребенок…

– Мое детство было до странности волшебным, рассказывал он мне. Я был действительно колдовским ребенком. Я жил в каком-то мною самим созданном мире, еще не понимая, что это мир поэзии. Я старался проникнуть в тайную суть вещей воображением. Не только вещей, но и животных. Так у нашей кошки Мурки были крылья, и она ночами улетала в окно, а собака моей сводной сестры, старая и жирная, только притворялась собакой, а была – это я один знал – жабой. Но и люди вокруг меня были не тем, чем казались, что не мешало мне их всех – зверей и людей – любить всем сердцем. Мое детское сердце. Для поэта важнее всего сохранить детское сердце и способность видеть мир преображенным.

О своем детстве он мог говорить без конца.

– Детство самая главная, самая важная часть жизни. У поэта непременно должно быть очень счастливое детство. – И подумав, добавлял: – Или очень несчастное. Но никак не скучное, среднее, серое, Я родился поэтом, а не стал им как другие» [65 : 53].
Весной 1894 Коля Гумилёв был принят в петербуржскую гимназию Гуревича, известного в те годы педагога и директора этого учебного заведения. Нужно сказать, что гимназию свою будущий поэт не любил. Учение в этот период его мало интересовало. Интереснее было искать клады, организовывать сражения оловянных солдатиков, читать Л. Буссенара, Ж. Верна, Эмара. «В здании гимназии, в людской, в заброшенном леднике, в пустом подвале, устраивались собрания членов „общества” при свечах, в самой конспиративной обстановке Мальчишки были помешаны на тайных ходах, на подземельях, на заговорах и интригах. Выстукивали в домах стены, лазили по подвалам и чердакам, искали клады, разочаровывались и вновь увлекались» [53 : 19].

Несомненно, приключенческая литература сыграла заметную роль в формировании маленького Гумилёва, и очень много из нее он хранил в памяти на протяжении всей своей жизни. Но помимо этого не меньшее значение имели и рассказы отца о совершенных им плаваниях, о заморских странах и, конечно, о Черной Африке, к которой уже с этих лет мальчик испытывал интерес.

В 1899 в Царском Селе был установлен памятник А.С. Пушкину. Маленький Гумилёв упросил отца принять участие в этом знаменательном событии. Здесь будущий поэт слушал известную речь И.Ф. Анненского, своего будущего учителя и наставника.
Осенью 1900 года у старшего брата Дмитрия обнаружился туберкулез. Вся семья переехала в Тифлис. Началась совершенно новая жизнь на Кавказе. Появились новые товарищи. По словам Гумилёва, «они были пылкие и дикие», и это ему особенно нравилось. К этому же времени относится недолгое увлечение поэта марксистскими идеями.

В 1903 году семья вернулась в Царское Село. Тогда же началось более тесное приобщение Гумилёва к литературному миру. Николай был принят в Николаевскую гимназию для завершения курса. Ее возглавлял И.Ф. Анненский, «последний из царскосельских лебедей», крупнейший знаток классического искусства, воспитывавший в учениках любовь к слову, к прекрасному. Но, так же как и большинство гимназистов этого периода, Гумилёв относился к учебе спустя рукава и частенько получал двойки. Рассказывают, что однажды его даже чуть было не исключили из гимназии. Но на педагогическом совете выступил Анненский и сказал: «Да, да, господа, все это верно! Но ведь мальчик пишет стихи!» И юный поэт был избавлен от позора.

Гумилёв: «В четырнадцать лет я прочел «Портрет Дориана Грэя» и вообразил себя лордом Генри. Я стал придавать огромное значение внешности и считал себя очень некрасивым. И мучился этим. Я действительно, должно быть, был тогда некрасив – слишком худ и неуклюж. Черты моего лица еще не одухотворились – ведь они с годами приобретают выразительность и гармонию. К тому же, как часто бывает у мальчишек, ужасный цвет кожи и прыщи. И губы очень бледные. Я по вечерам запирал дверь и, стоя перед зеркалом, гипнотизировал себя, чтобы стать красавцем. Я твердо верил, что могу силой воли переделать свою внешность. Мне казалось, что с каждым днем становлюсь немного красивее. Я удивлялся, что другие не видят, как я хорошею. А они действительно не замечали» [65 : 54].

«Он не был красив – в этот ранний период он был несколько деревянным, очень высокомерным с виду – и очень неуверенным внутри себя. Он много читал, любил французских символистов <…> был высок ростом, худощав, с очень красивыми руками, несколько длинным бледным лицом, без особых примет – я бы сказала – не очень заметный, но не лишенный элегантной наружности» [9 : 12].
В конце декабря 1903 года произошло событие, малоприметное по своему впечатлению, но сыгравшее огромную роль во всей последующей жизни Гумилёва. Он познакомился с Анной Горенко, в то время молоденькой гимназисткой. Встреча этих людей предопределила массу событий. Гумилёв влюбился, и это чувство причинило ему великое множество тревог, огорчений и страданий.
В 1905 году Гумилёв впервые сделал Ане Горенко предложение руки и сердца, но получил отказ. В это трудное для юноши время в печати появился его первый сборник, названный «Путь конквистадоров». Он открывался сонетом, который оказался программным для всей последующей жизни и творчества поэта:

Как конквистадор в панцире железном,
Я вышел в путь и весело иду,
То отдыхая в радостном саду,
То наклоняясь к пропастям и безднам.

Порою в небе смутном и беззвездном
Растет туман… но я смеюсь и жду,
И верю, как всегда, в мою звезду,
Я, конквистадор, в панцире железном.

И если в этом мире не дано
Нам расковать последнее звено,
Пусть смерть приходит, я зову любую!

Я с нею буду биться до конца,
И, может быть, рукою мертвеца
Я лилию добуду голубую.
(«Сонет»)

В одиннадцатом номере журнала «Весы» за 1905 год появилась небольшая рецензия В. Брюсова на сборник. Именно с этого времени началась переписка двух поэтов, а затем состоялось и личное знакомство. Долгие годы Гумилёв считал Брюсова своим «учителем».
В мае 1906 года Гумилёв получил аттестат зрелости. Отец настаивал на поступлении в университет, но такой вариант Николаю Степановичу не казался привлекательным. В конце концов удалось достигнуть компромисса: было решено, что он все-таки поступит в университет, но не дома, а во Франции, в знаменитой Сорбонне. Вскоре Гумилёв покинул Россию.

Судя по переписке с Брюсовым, Николай Степанович жил и учился в Париже 2 года. Слушал лекции в Сорбонне по французской поэзии, много работал над совершенствованием поэтической техники. Однако здесь его ждали и неприятные сюрпризы: унижение при встрече с Мережковскими, невнимание Бальмонта, не ответившего ему на письмо, полное уважения мэтру. В Париже Гумилёв предпринял попытку издания литературного журнала «Сириус» в союзе с художниками М. Фармаковским и А. Божеряновым. Из-за отсутствия денег, а также издательских навыков попытка не удалась (вышло всего три номера). В этом журнале опубликовала свои первые стихи юная А. Горенко (А. Ахматова). В Париже в 1908 году вышел (с посвящением А. Горенко) второй сборник стихов Гумилёва «Романтические цвета».

Вернувшись домой в 1908 году, Гумилёв поступил в Петербургский университет на юридический факультет, там он проучился только год и перешел на историко-филологический факультет изучать старофранцузскую литературу. Однако университет Гумилёв не закончил, уйдя в августе 1914 года добровольцем, «охотником», на войну.

Вспоминая время возвращения Гумилёва из Парижа в 1908 году, А. Фрейганг писала: «В Петербурге Коля тогда весь отдался своему творчеству и совершенно забросил занятия в университет. Это вызывало сильное недовольство отца, который упорно требовал, чтобы он закончил университет» [17 : 711].

С. Маковский так живописует портрет Гумилёва той поры: «Юноша был тонок, строен, в элегантном университетском сюртуке с очень высоким, темно-синим воротником (тогдашняя мода) и причесан на пробор тщательно. Но лицо его благообразием не отличалось: бесформенный мягкий нос, толстоватые бледные губы и немного косящий взгляд, белые точеные руки я заметил не сразу. Портил его и недостаток речи» [61 : 79].

За время пребывания в университетах поэт несколько раз ездил в Африку, которая всегда оставалась для него центром мистического притяжения, побывав там 4 раза:

В октябре 1908 он на корабле из Константинополя добрался в Египет. С ноября 1909 по февраль 1910 он проделал путь по маршруту: Константинополь, Каир, Джибути, Дире-Дауа, Хараре. Вяч. Иванову 5.01. 1910 Гумилёв писал из Джибути: «Здесь уже настоящая Африка. Жара, голые негры, ручные обезьяны. Я совершенно утешен и чувствую себя прекрасно» [53 : 104].

Во время третьей поездки (сентябрь 1910 по 25 марта 1911) по маршруту: Джибути, Хараре, Аддис-Абебе Гумилёв изучал язык и нравы местных жителей, много охотился. Четвертое путешествие в Африку состоялось в 1913 году.

По возвращении из этой экспедиции Гумилёв передал в Музей Антропологии и этнографии собранные коллекции и 200 фотонегативов.

Есть Музей этнографии в городе этом
Над широкой, как Нил, многоводной Невой,
В час, когда я устану быть только поэтом,
Ничего не найду я желанней его.
(«Абиссиния»)

К сожалению, после революции привезенные Гумилёвым экспонаты были утрачены.

Ранней весной 1910 года отец Гумилёва после продолжительной болезни, умер, сидя на диване в своем кабинете. Сыновья отнеслись к этому довольно равнодушно. Уже через неделю Николай Степанович занял освободившийся кабинет отца, переставив мебель по собственному усмотрению. Возможно, на отношении сыновей к отцу сказались его преклонный возраст и суровый характер, мать же у всех детей всегда пользовалась большой любовью и почтением.

Через два месяца после смерти отца, как Николай Степанович женился на Анне Андреевне Горенко. Свадьбу отпраздновали скромно, в доме был траур. В октябре 1910 года, через полгода после свадьбы, Гумилёв уехал в Африку на целых 6 месяцев. 1 октября 1912 года у Гумилёва родился сын Лев.

Третья книга стихов Гумилёва «Жемчуга» (с посвящением В. Брюсову) считается началом славы поэта.

Главный редактор журнала «Аполлон» С.К. Маковский оценил стиховедческое чутье молодого поэта, и Гумилёв стал ведущим литературным критиком журнала, специализируясь на поэзии. Позднее рецензии и статьи Гумилёва были собраны в книге «Письма о русской поэзии» (1923, с предисловием Г. Иванова), ставшей заметным событием в истории отечественной литературной критики. Осмысление явлений современной поэзии, изучение тенденций ее развития и работа над собственными произведениями, привели Гумилёва к убеждению, что символизм уже не отвечает требованиям времени.

Молодых поэтов, сосредоточившихся вокруг «Аполлона», первоначально можно было принять за третье поколение символистов. Первым шагом к отчуждению от него явилось создание в 1911 году «Цеха поэтов», настаивавшем на особом внимании к поэтической технике. Следующим этапом самоопределения «цеховиков» стало издание журнала «Гиперборей» (Пб., 1912 – 1913). На исходе 1912 года теоретики новой школы выступили с докладами, опубликованные как манифесты в «Аполлоне» (1913, №1): «Наследие символизма и акмеизм» – Н. Гумилёва и «Некоторые течения в современной русской поэзии» – С. Городецкого.

В 1910 году вышел сборник «Чужое небо».

С первых дней первой мировой войны Гумилёв ушел в армию добровольцем: «Наступила война, а с нею для Гумилёва военная страда, – писал в некрологическом очерке 1922 года А.Я. Левинсон. – Войну он принял с простотою совершенной, с прямолинейной горячностью. Он был, пожалуй, одним из тех немногих людей России, чью душу война застала в наибольшей боевой готовности» [61 : 215].

События лета 1914 года круто изменили жизнь Гумилёва. Съездив предварительно в Слепнево повидать семью, Гумилёв начал собирать документы для поступления в действующую армию добровольцем («охотником»).

И в реве человеческой толпы,
В гуденье проезжающих орудий,
В немолчном зове боевой трубы
Я вдруг услышал песнь моей судьбы.
(«Пятистопные ямбы»)

В начале августа 1914 года он был направлен на обучение в Гвардейский запасной кавалерийский полк, а в сентябре, по завершению обучения, – в действующую армию. С этого момента и до января 1917 г. Гумилёв находился на фронте – сначала в составе Лейб-гвардии уланского Ее Величества Государыни Императрицы Александры Федоровны полка, а затем – в составе полка «черных гусар» – 5-го Александрийского. За это время Гумилёв дослужился до прапорщика и получил три ордена – два Георгиевских креста (4 и 3 степени) и орден святого Станислава 3 степени с мечами и бантами.

Знал он муки голода и жажды,
Сон тревожный, бесконечный путь,
Но святой Георгий тронул дважды
Пулею нетронутую грудь.
(«Память»)

В 1916 году был опубликован «Колчан», считающийся действительно акмеистическим сборником. «Костер» увидел свет в 1918 году.
С 17 мая 1917 года поэт находился на салоникском фронте и в июне прибыл в Париж. Весной 1918 Гумилёв вернулся из Англии через Мурманск в Петроград. Подробности этого драматического плавания описаны в стихотворных воспоминаниях В. Гарднера – одного из участников первого «Цеха поэтов», офицера, товарища Гумилёва:

До Мурманска двенадцать суток
Мы шли под страхом субмарин –
Предательских подводных «уток»,
Злокозненных плавучих мин.
<…>
Лимоном в тяжкую минуту
Смягчал мне муки Гумилёв.
Со мной он занимал каюту,
Деля и штиль, и шторма рев [21 : IV: 215].

Вернувшись после Октябрьской революции из Франции, где он был в составе русского экспедиционного корпуса, Гумилёв официально развелся с Анной Ахматовой и в начале 1919 года женился на Анне Николаевне Энгельгардт.

Гумилёв активно включился в литературную жизнь Петрограда. Он работал в горьковском издательстве «Всемирная литература», руководил различными литературными студиями, выступал с лекциями в Доме искусства. В 1921 году поэта избрали председателем петербургского отделения Всероссийского союза поэтов. В эти годы были написаны и изданы сборники «Фарфоровый павильон: Китайские стихи» (1918), «Шатер» (1918).

Гумилёв выступал и как переводчик: Готье Т. «Эмали и камеи» (СПб., 1914); «Гильгамеш: Вавилонский эпос» (СПб., 1919); Кольридж С.Т. «Поэма о старом моряке» (Пб., 1919); «Французские народные песни» (Пб., Берлин 1923).

В ночь с 3 на 4 августа 1921 года Николай Степанович Гумилёв был арестован органами Петроградской ЧК. Попытки друзей поэта узнать что-либо не дали никаких результатов, и только 1 сентября в газете «Петроградская правда» появилось сообщение Российской Чрезвычайной комиссии «О раскрытии в Петрограде заговора против Советской власти» и о расстреле активных участников заговора. Среди расстрелянных 26 августа 1921 года были профессора Петербургского университета В. Таганцев, Е. Лазаревский, М. Тихвинский, скульптор С. Ухтомский, моряки из Кронштадта, шестнадцать женщин, в основном – жены участников. О Николае Степановиче написано: «п.30. Гумилёв Н.С., 33 г. б. дворянин, б. офицер, участник ПБО (Петроградской боевой организации), активно содействовал составлению прокламаций контрреволюционного содержания, обещал связать с организацией в момент восстания группу интеллигентов, которая активно примет участие в восстании, получал от организации деньги на технические надобности» [17 : 725].
Будучи героем и искателем приключений, рыцарем Музы Дальних Странствий поэт предвидел такой трагический конец:

В красной рубашке, с лицом, как вымя,
Голову срезал палач и мне,
Она лежала вместе с другими,
Здесь, в ящике скользком, на самом дне…
(«Заблудившийся трамвай»)

И еще, в стихотворении «Рабочий»:

…Пуля им отлитая отыщет
Грудь мою, она пришла за мной.
Упаду, смертельно затоскую,
Прошлое увижу наяву.
Кровь ключом захлещет на сухую,
Пыльную и мятую траву…

Только в 1987 году советник юстиции Н. Терехов, ознакомившись с делом Гумилёва, установил, что поэт не участвовал в заговоре и виновен лишь в том, что не донес органам советской власти о заговорщиках.

Долгие годы жила легенда о заступничестве Горького в духе романа «Овод»: «буревестник революции» якобы даже ездил к Ленину, и тот сразу же отдал приказ об освобождении поэта. Однако этот приказ якобы опоздал на несколько минут – Гумилёв уже был убит.
В материалах уголовного дела действительно обнаружено обращение М. Горького с просьбой в пользу Гумилёва: «По дошедшим до издательства „Всемирная литература” сведениям, сотрудник его, Николай Степанович Гумилёв, в ночь на 4 августа был арестован. Принимая во внимание, что означенный Гумилёв является ответственным работником в издательстве „Всемирная литература” и имеет на руках неоконченные заказы, редколлегия просит о скорейшем рассмотрении дела и при отсутствии инкриминируемых данных освобождения Николая Степановича Гумилёва от ареста» [23:384].

Н.Я. Мандельштам свидетельствовала: «Горький, оповещенный об аресте, обещал что-то сделать. Но ничего не сделал. В Москву не ездил. Никакого приказа об освобождении от Ленина не было. Террор развернулся во всю силу, в этом-то разгуле и погиб Гумилёв» [23 : 235].

Так разрушилась легенда о заступнической миссии Горького.

Но в истории изучения жизни и творчества Гумилёва происходили и чудеса. Чудом – иначе и сказать нельзя – спустя полвека после трагедии августа 1921 г. нашелся свидетель, который был в камере на Шпалерной уже после расстрела «таганцевцев» и видел, что было написано Гумилёвым на этой страшной стене. Последними словами Гумилёва были: «Господи, прости мои прегрешения, иду в последний путь. Н. Гумилёв».

Место гибели и захоронения поэта неизвестно.

Последний сборник стихов «Огненный столп» (Пб.,1921) вышел посмертно.

В.В. Набоков, для которого Гумилёв был любимейшим автором, скажет:

Гордо и ясно ты умер, умер, как Муза учила.
Ныне, в тиши Елисейской, с тобой говорит о летящем
Медном Петре и о диких ветрах африканских – Пушкин.
(21 : IV : 237)

А.И. Павловский, исследователь творчества поэта, говорил: «Гумилёв был поэтом, сотворившим из своей мечты необыкновенную, словно сбывшийся сон, но совершенно подлинную жизнь. Он мечтал об экзотических странах – и жил в них; мечтал о немыслимо-ярких красках сказочной природы – и наслаждался ими воочию; он мечтал дышать ветром моря – и дышал им. Из своей жизни он, силой мечты и воли, сделал яркий, многокрасочный, полный движения, сверкания и блеска поистине волшебный праздник» [67 : 6–7].

Содержание: