Содержание

I was walking down an unfamiliar street,
and suddenly I heard the caws of crows,
and distant thunder, and a ringing lute:
a tram flew by, before my eyes.

Just how I ran onto its running board
remains a mystery.
The tail it trailed, even in daylight,
was firebird-fiery.

It raced on like a dark and winged whirlwind,
adrift in time’s abyss...
Stop, tram-driver,
Stop this tram at once.

Too late. We’ve turned the corner,
glided through a palm-oasis,
and rocked our way across three bridges –
the Neva, the Nile, the Seine.

Slipping past the window, an ancient beggar
threw us a searching stare –
the beggar who died in Beirut, of course,
only last year.

Where am I? Languid, anxious,
my heart beats in response:
‘Look – it’s the station! They’re selling tickets
to India of the Soul – depart at once!’

A sign… It announces in blood-swollen letters:
‘Greengrocer.’ I know that instead
of cabbage heads, swedes and rutabagas
they sell the heads of the dead.

The executioner, with a face like an udder,
red-shirted, stout as an ox,
has chopped off my head. Along with the others,
it lies at the bottom of a slippery box.

On a side street, a house of three windows,
a fence made of boards, greying grass...
Stop, tram-driver,
Stop this tram at once.

Mashenka, you lived and sang here.
Here’s where you wove me a carpet.
Where are they now – your voice, your body?
Dearest, are you truly among the dead?

O how you moaned in your chamber,
while I, in a powdered wig, your groom,
went to present myself to the Empress –
never to glimpse you again.

I’ve grasped it at last: our freedom
is only a light pulsating from far –
people and shadows stand at the entrance
to the zoo of the wandering stars.

A sweet and familiar wind, of a sudden,
and over the bridge, flying my way –
a horseman’s hand in a glove of iron,
and two great hooves, raised to the sky.

Steadfast stronghold of Orthodoxy,
St. Isaac’s spire is etched on high.
Prayers must be sung for Mashenka’s health
and a memorial service for me.

And still, my heart is forever sullen.
It’s hard to breathe, and it hurts to live...
Mashenka, I could never have known
of such a love, of such a grief.

---

Перевод стихотворения Николая Гумилёва «Заблудившийся трамвай» на английский язык.

Заблудившийся трамвай

Шел я по улице незнакомой
И вдруг услышал вороний грай,
И звоны лютни, и дальние громы,
Передо мною летел трамвай.

Как я вскочил на его подножку,
Было загадкою для меня,
В воздухе огненную дорожку
Он оставлял и при свете дня.

Мчался он бурей темной, крылатой,
Он заблудился в бездне времен…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон.

Поздно. Уж мы обогнули стену,
Мы проскочили сквозь рощу пальм,
Через Неву, через Нил и Сену
Мы прогремели по трем мостам.

И, промелькнув у оконной рамы,
Бросил нам вслед пытливый взгляд
Нищий старик, — конечно тот самый,
Что умер в Бейруте год назад.

Где я? Так томно и так тревожно
Сердце мое стучит в ответ:
Видишь вокзал, на котором можно
В Индию Духа купить билет?

Вывеска… кровью налитые буквы
Гласят — зеленная, — знаю, тут
Вместо капусты и вместо брюквы
Мертвые головы продают.

В красной рубашке, с лицом, как вымя,
Голову срезал палач и мне,
Она лежала вместе с другими
Здесь, в ящике скользком, на самом дне.

А в переулке забор дощатый,
Дом в три окна и серый газон…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон!

Машенька, ты здесь жила и пела,
Мне, жениху, ковер ткала,
Где же теперь твой голос и тело,
Может ли быть, что ты умерла!

Как ты стонала в своей светлице,
Я же с напудренною косой
Шел представляться Императрице
И не увиделся вновь с тобой.

Понял теперь я: наша свобода
Только оттуда бьющий свет,
Люди и тени стоят у входа
В зоологический сад планет.

И сразу ветер знакомый и сладкий,
И за мостом летит на меня
Всадника длань в железной перчатке
И два копыта его коня.

Верной твердынею православья
Врезан Исакий в вышине,
Там отслужу молебен о здравьи
Машеньки и панихиду по мне.

И всё ж навеки сердце угрюмо,
И трудно дышать, и больно жить…
Машенька, я никогда не думал,
Что можно так любить и грустить.