Возера Чад
Дзе старыя растуць баабабы,
За світальны імчаць далягляд
На разьблёных фелуках арабы.
У лясах ля яго берагоў,
І ў гарах, і ў даліне панурай
Ушаноўваюць дзіўных багоў
Дзевы-жрыцы з эбенавай скурай.
Маім мужам быў магутны правадыр,
Бацькам — Чад найвелічны і ўладны.
Ад мяне адной у час дажджоў кумір
Дар з прыхільнасцю прымаў абрадны.
І казалі, што за ўсіх жанчын
Я святлейшая ў мясцінах гэтых,
І заўжды на шыі быў бурштын,
І заўжды блішчалі бранзалеты.
Моцны целам, духам смелы
Быў чужынец — воін белы, —
Як сапраўдны правадыр.
Сэрца адамкнула дзверы,
І не знала болей меры,
І забыла сэрца мір.
Белы мовіў, што наўрад ці
Ёсць у Францыі багацці,
Роўныя маёй красе,
І як толькі дзень растане,
Больш не ўбачаць нас у стане —
Конь-бербер нас панясе.
Муж мой даганяў нас з лукам,
Прамінаў лясныя нетры,
Пераскокваў праз карчагі,
Плыў праз вусцішныя рэкі —
І смяротным здаўся мукам,
І застаўся злому ветру
Труп шалёнага бадзягі,
Зганьбаванага навекі.
А на хуткім і моцным вярблюдзе,
Патанаючы ў марах аб цудзе,
На ядвабе і шкурах звярыных
Я на поўнач, як птушка, імчала
І дзівосны свой веер ламала
У лятунках аб шчасных хвілінах.
Расхінала я полаг употай
Залатога, як сонца, намёта,
Пазірала ў акно з захапленнем
І глядзела, як танчыць праменне
У блакітных вачах еўрапейца.
А цяпер, як мёртвая смакоўніца,
У якой лісты ўсе абляцелі,
Непатрэбна-нуднай палюбоўніцай
Я, як рэч, пакінута ў Марсэлі.
Ходзячы ў партах нагамі босымі,
Самым гнюсным я слугую ўцехам,
Танчу я між п’янымі матросамі,
І яны бяруць мяне са смехам.
Кволы розум мой бядой зняможаны,
Перад зрокам згаслым свет віруе...
Клікаць смерць? Але ў палях няходжаных —
Муж мой. Ён чакае й не даруе.
Перевод стихотворения Николая Гумилёва «Озеро Чад» на белорусский язык.
Озеро Чад
На таинственном озере Чад
Посреди вековых баобабов
Вырезные фелуки стремят
На заре величавых арабов.
По лесистым его берегам
И в горах, у зеленых подножий,
Поклоняются страшным богам
Девы-жрицы с эбеновой кожей.
Я была женой могучего вождя,
Дочерью властительного Чада,
Я одна во время зимнего дождя
Совершала таинство обряда.
Говорили — на сто миль вокруг
Женщин не было меня светлее,
Я браслетов не снимала с рук.
И янтарь всегда висел на шее.
Белый воин был так строен,
Губы красны, взор спокоен,
Он был истинным вождем;
И открылась в сердце дверца,
А когда нам шепчет сердце,
Мы не боремся, не ждем.
Он сказал мне, что едва ли
И во Франции видали
Обольстительней меня,
И как только день растает,
Для двоих он оседлает
Берберийского коня.
Муж мой гнался с верным луком,
Пробегал лесные чащи,
Перепрыгивал овраги,
Плыл по сумрачным озерам
И достался смертным мукам;
Видел только день палящий
Труп свирепого бродяги,
Труп покрытого позором.
А на быстром и сильном верблюде,
Утопая в ласкающей груде
Шкур звериных и шелковых тканей,
Уносилась я птицей на север,
Я ломала мой редкостный веер,
Упиваясь восторгом заране.
Раздвигала я гибкие складки
У моей разноцветной палатки
И, смеясь, наклонялась в оконце,
Я смотрела, как прыгает солнце
В голубых глазах европейца.
А теперь, как мертвая смоковница,
У которой листья облетели,
Я ненужно-скучная любовница,
Словно вещь, я брошена в Марселе.
Чтоб питаться жалкими отбросами,
Чтобы жить, вечернею порою
Я пляшу пред пьяными матросами,
И они, смеясь, владеют мною.
Робкий ум мой обессилен бедами,
Взор мой с каждым часом угасает…
Умереть? Но там, в полях неведомых,
Там мой муж, он ждет и не прощает.