Три мртваца
Збило се: на путу једном
Три пљачкаша, разбојника
Напала су крвожедно
Човека усамљеника.
Из бола смрсканих груди
И из главе разбијене
Он пропишта, о зли људи,
Шта учинисте од мене.
За овај ваш крвави траг,
Заклињем се у смртни час,
Притајен ћу ја уз њен праг,
Стрпљиво чекати вас
А шта да учиним горак
С оним што ће преко прага?..
Пролазник убрза корак
И ту мисао одагна.
Кад година прође, паде
Први пљачкаш. Поп се чуди
Зашто покојник не стаде
У саркофаг, у гроб студи.
Згрчен, скврчен, лица ко лед,
Које спали страх, зацело,
И измучен, крвав поглед,
Грашке зноја копне чело.
А два друга разбојника,
Што бејаху некад бесна —
Постадоше патње слика,
Патња слике царства несна.
Кад прође четврто лето,
Други бандит сконча млад.
Гоњен беше судбом клетом —
Зле природе мучан пад.
Леш је завијао бесно.
Котрљ'о се по поду крут,
Сукрвице густо пљесно
Прекривало стрв му и пут.
Трулеж прогулиле кости,
Ником прићи не да смрад.
Да у сандук стави мошти
И поклопац спусти, јад.
Трећи, слутећ' блискост гроба,
Од стра'а дрхти поваздан.
Моли бога да свог роба
Испоснички прими стан.
Крст шутње под језик метну,
Посте дуге пости сам.
Да одржи реч заветну —
Под главом му јастук — кам.
И сконча баш око поста.
Усне све се заледише.
И коментар сав изоста.
Провиђење — ништа више.
Сви се крстом трипут реде,
Гласно зборе: «Тепжо нама».
Све се на страх голи сведе
И на бег по мочварама.
Испоснички пустињски лог
Прекри драча, трн и костреш.
Никад дела не чини злог,
Јер је страшан освете леш.
Када паук тихо краком
Ноћу везе паучину,
О љубави, под тим знаком
Јесте нада, ал' ја минух.
Заводнички свих нада жар,
Сви захтеви од живота,
За евнуха нек буду дар,
За мекушца, идиота.
За маштање ја не дам «сад»,
Мада знам бол тога ваја
И чак више волим хад
Од обећанога раја.
Али кад мрак застре очи,
Гробни, и ништа не стрши
Дај да црв што црвоточи,
Пауков над не распрши.
Перевод стихотворения Николая Гумилёва «Загробное мщение» на сербский язык.
Загробное мщение
Баллада
Как-то трое изловили
На дороге одного
И жестоко колотили,
Беззащитного, его.
С переломанною грудью
И с разбитой головой
Он сказал им: «Люди, люди,
Что вы сделали со мной?
Не страшны ни Бог, ни черти,
Но клянусь, в мой смертный час,
Притаясь за дверью смерти,
Сторожить я буду вас.
Что я сделаю, о Боже,
С тем, кто в эту дверь вошел!..»
И закинулся прохожий,
Захрипел и отошел.
Через год один разбойник
Умер, и дивился поп,
Почему это покойник
Всё никак не входит в гроб.
Весь изогнут, весь скорючен,
На лице тоска и страх,
Оловянный взор измучен,
Капли пота на висках.
Два других бледнее стали
Стиранного полотна:
Видно, много есть печали
В царстве неземного сна.
Протекло четыре года,
Умер наконец второй,
Ах, не видела природа
Дикой мерзости такой!
Мертвый глухо выл и хрипло,
Ползал по полу, дрожа,
На лицо его налипла
Мутной сукровицы ржа.
Уж и кости обнажались,
Смрад стоял — не подступить,
Всё он выл, и не решались
Гроб его заколотить.
Третий, чувствуя тревогу
Нестерпимую, дрожит
И идет молиться Богу
В отдаленный тихий скит.
Он года хранит молчанье
И не ест по сорок дней,
Исполняя обещанье,
Спит на ложе из камней.
Так он умер, нетревожим;
Но никто не смел сказать,
Что пред этим чистым ложем
Довелось ему видать.
Все бледнели и крестились,
Повторяли: «Горе нам!» —
И в испуге расходились
По трущобам и горам.
И вокруг скита пустого
Терн поднялся и волчцы…
Не творите дела злого —
Мстят жестоко мертвецы.