Содержание

I was walking along the street as a stranger
And suddenly heard the cawing of crows.
The playing of lutes and distant thunder...
Before me a rushing streetcar arose.

How I managed to jump on the step as it passed me
Has remained a riddle to this day,
For it left a path in the air that was flaming
Even in daylight as it went its way.

It rushed like a storm that was dark and wingéd,
Lost in the depths of time somehow.
Stop the streetcar! Stop, stop, driver!
Stop the streetcar! Stop right now!

Too late. We had passed the wall already,
Slipped through the grove where the palm trees toss.
The Neva, the Nile, the Seine beneath us.
Three bridges we thundered across.

The face of an old beggar flashed past the window.
And his glance studied us, following us from the rear...
The same man, of course, the very same beggar,
Who died in Beirut sometime last year.

Where am I? My heart beats in replying
(Filled with a languor and care past control).
Do you see a station in which one can purchase
A ticket to the India of the soul?

Signboard... And the vegetable shop letters
Are painted with blood. I know here instead
Of cabbages, instead of rutabagas,
They sell only heads that are dead.

A man in a red shirt, face like an udder.
Cuts my head off too on the blocks.
It is lying together with the others
On the very bottom in a slippery box.

And there is a board fence in the alley,
A house with three windows and a lawn grown gray.
Stop the streetcar! Stop, stop, driver!
Stop the streetcar right away!

Now, Mashenka, you lived and sang here.
Wove carpets for me, the man you would wed.
Where now then is your voice and body?
Is it conceivable you are dead?

How you cried in your room so tiny!
And I in a powdered wig at the door
Was going to be presented to the Empress.
And I never saw you anymore.

I understand it now: Our freedom
Is only a light striking us from out-there.
People and spirits stand at the entrance
To a zoological garden of planets somewhere.

The sweet and familiar wind comes swiftly —
And across the bridge toward me full force
Flies the iron-gloved hand of the rider
— And two hoofs of his rearing horse.

The faithful fortress of orthodoxy,
Saint Isaac’s, rises heavenly.
There I’ll say a prayer for the health of
Mashenka And a simple ‘Rest in peace’ for me.

To breathe is hard; to live is painful...
My desolate heart is forever sad.
Mashenka, I never thought it possible
To love one so much and to feel so bad.

---

Перевод стихотворения Николая Гумилёва «Заблудившийся трамвай» на английский язык.

Заблудившийся трамвай

Шел я по улице незнакомой
И вдруг услышал вороний грай,
И звоны лютни, и дальние громы,
Передо мною летел трамвай.

Как я вскочил на его подножку,
Было загадкою для меня,
В воздухе огненную дорожку
Он оставлял и при свете дня.

Мчался он бурей темной, крылатой,
Он заблудился в бездне времен…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон.

Поздно. Уж мы обогнули стену,
Мы проскочили сквозь рощу пальм,
Через Неву, через Нил и Сену
Мы прогремели по трем мостам.

И, промелькнув у оконной рамы,
Бросил нам вслед пытливый взгляд
Нищий старик, — конечно тот самый,
Что умер в Бейруте год назад.

Где я? Так томно и так тревожно
Сердце мое стучит в ответ:
Видишь вокзал, на котором можно
В Индию Духа купить билет?

Вывеска… кровью налитые буквы
Гласят — зеленная, — знаю, тут
Вместо капусты и вместо брюквы
Мертвые головы продают.

В красной рубашке, с лицом, как вымя,
Голову срезал палач и мне,
Она лежала вместе с другими
Здесь, в ящике скользком, на самом дне.

А в переулке забор дощатый,
Дом в три окна и серый газон…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон!

Машенька, ты здесь жила и пела,
Мне, жениху, ковер ткала,
Где же теперь твой голос и тело,
Может ли быть, что ты умерла!

Как ты стонала в своей светлице,
Я же с напудренною косой
Шел представляться Императрице
И не увиделся вновь с тобой.

Понял теперь я: наша свобода
Только оттуда бьющий свет,
Люди и тени стоят у входа
В зоологический сад планет.

И сразу ветер знакомый и сладкий,
И за мостом летит на меня
Всадника длань в железной перчатке
И два копыта его коня.

Верной твердынею православья
Врезан Исакий в вышине,
Там отслужу молебен о здравьи
Машеньки и панихиду по мне.

И всё ж навеки сердце угрюмо,
И трудно дышать, и больно жить…
Машенька, я никогда не думал,
Что можно так любить и грустить.