«В институте был кружок поэтов, в который я немедленно вступила, руководимый Гумилёвым. Он назывался «Лаборэмус». А вскоре в кружке произошел раскол, и другая половина стала называть себя «Метакса», мы их называли: «мы, таксы».»
«И она торопится на свидание с Гумилёвым. А потом нежданно встречаю их обоих.Он, кажется, улыбается. Но я презрительно прошмыгиваю, не глядя. Он ей писал о любви все лето...»
«Был такой поэт Василий Каменский. Не знаю, жив ли он и существует ли как поэт, но уже в эмиграции я читала о нем – был в Петербурге диспут «Гениален ли Василий Каменский?» После этого я его имени больше не встречала и ничего о нем не знаю. Он был талантливый и своеобразный.»
«Почти с первых слов я ощутила себя ученицей, которой предстоит экзамен. Гумилёву явно хотелось выяснить, что представляет собой молодой, начинающий автор.»
«Петроград декабря 29 дня 1919. Мы нижеподписавшиеся Николай Степанович Гумилёв с одной стороны и Александр Васильевич Крестин с другой стороны заключили настоящий договор.»
«Список расстрелянных включал 61 имя. Гумилёв числился в нем под № 30; здесь сообщалось: Гумилёв Николай Степанович, 33 лет, б. дворянин, филолог, поэт, член коллегии «Изд-во Всемирная Литература», беспартийный, б. офицер.»
«По поводу моей статьи о Гумилёве пишет мне из Франции профессор С, бывший сотрудник, из самых близких, петербургской «Всемирной литературы»: «Хотелось бы сообщить Вам кое-что известное мне. Гумилёв несомненно принимал участие в Таганцевском заговоре и даже играл там видную роль.»
«Анализируя творческое "кредо" Гумилёва, вникая в круг его поэтических святынь, Рейснер смело вводит в ткань статьи ряд четких и иногда даже резких определений. Сохранившийся текст раскрывает потаенное прочтение поэта другой яркой творческой индивидуальностью.»