«Моя мечта — надменна и проста»: традиции и новаторство в Дон Жуане Н. С. Гумилёва

  • Дата:
Источник:
  • Вісник Луганського державного педагогічного університету ім. Т. Шевченка. Філологічні науки. - Луганськ : Альма-матер, 2003. - № 5 (61)
теги: стихи, пьесы, Дон Жуан, анализ

Понимание художественного текста как открытой структуры, способной воспринимать и быть воспринятой, предполагает анализ произведения с максимальным учетом его внешних и внутренних связей. Б. Гаспаров, в частности, считает, что, во-первых, «анализ текста должен быть открыт для внешней, контекстуальной информации самого разного свойства», а, во-вторых, «открытость материала, влившегося в текст, способствует выявлению принципа единства и целостности текста» [1, 283].

Литературоведение применяет новые пути анализа текста, позволяющие исследовать его различные связи, понять опыт, намерения автора, взаимоотношение с читателем, культурный и биографический фон творчества, выявить переклички и связи с предшественниками, взаимовлияние с современниками. Такой подход может быть соотнесен с интертекстуальным методом анализа художественного произведения, который был теоретически обоснован в работах О. Ронена, Р. Барта, М. Риффаттера, А. Жолковского и других. Под интертекстуальностью, прежде всего, понимается способность текста перекликаться с другими текстами. Н. Кораблева выделяет три основных типа интертекстуальных отношений: «цитаты» — текстуальные связи, «реминисценции» — контекстуальные связи, «аллюзии» — метатекстуальные связи» [2, 4]. Рассматривая проблему интертекстуальности, американский литературовед и лингвист А. Жолковский подчеркивает, что цель исследования не только увидеть и указать саму цитату, но и понять для чего автор включил ее в произведение и как по-новому обыграл. Интертекстуальный анализ не может быть сведен к простому поиску заимствований, он открывает новые подходы к анализу текста, среди которых исследователь выделяет следующие: «сопоставление типологически сходных явлений (произведений, жанров, направлений) как вариаций на общие темы и структуры; выявление глубинной (мифологической, психологической, социально-прагматической) подоплеки анализируемых текстов; изучение сдвигов целых художественных систем, в частности, описание творческой эволюции автора как его диалога с самим собой и культурным контекстом» [3, 4]. Анализируя произведение, по мнению А. Жолковского, необходимо учитывать такие типичные контексты: «На нулевом (внутритекстовом) уровне это составляющие самого рассматриваемого текста… Далее это:

  • тот конкретный подтекст, с которым играет произведение;
  • тот жанр, в котором оно написано и который оно… пытается обновить;
  • вся система инвариантных для автора мотивов…
  • тот влиятельный современный контекст…в дружбе-вражде с которым формируется данный текст;
  • тот глубинный (мифологический или психологический) архетип, который реализован в произведении…
  • и… весь (авто)биографический текст жизни и творчества автора, особой редакцией которого можно полагать рассматриваемый литературный текст» [3, 7–8].

Поэтому исследователь привлекает множество сопоставлений, которые позволяют выявить глубинные смыслы произведения, поставить его в совершенно неожиданные контексты, и тем самым заново прочесть текст, увидеть иные смыслы. Сопоставляя Дон Жуана Гумилева с героями других авторов, используя различные контексты, мы не только наблюдаем модификацию образа, но и обнаруживаем новые ракурсы его трактовки.

История литературы знает немало образов огромной общечеловеческой значимости, но тип Дон Жуана выделяется особой популярностью. В испанской, итальянской, французской, австрийской, чешской, русской, украинской и других литературах создано множество версий бессмертного героя: о Дон Жуане писали Тирсо де Молина и да Понте, Мольер и Мюссе, Байрон и Гофман, Мериме, Пушкин, А. К. Толстой, Блок, Брюсов, Цветаева, Ахматова, Чапек, Шоу, Леся Украинка и многие другие. Причем авторы, когда-либо обращавшиеся к Дон Жуану, несли отпечатки этого образа в собственной биографии. Современники по-разному писали о Гумилеве, но все они сходились в общих оценках личности поэта: это был «неисправимый романтик, бродяга, авантюрист, «конквистадор», неутомимый искатель опасностей и сильных ощущений» [4, 15], или «лирик, мечтатель, по сущности своей романтически-скорбный… всю жизнь не принимавший жизнь такой, какая она есть, убегавший от нее в прошлое, в великолепие давних веков, в пустынную Африку, в волшебство рыцарских времен…» [5, 49–50]. По мнению Н. Оцупа, тип Дон Жуана весьма существен для самосознания Гумилева: «Считая себя уродом, он тем более старался прослыть Дон Жуаном, бравировал, преувеличивал. Позерство, идея, будто поэт лучше всех других мужчин для сердца женщин, идея романтически-привлекательная, но опасная, — вот черты, от которых Гумилев до конца своих дней не избавился… Гумилев был Дон Жуаном из задора, из желания свою робкую, нежную, впечатлительную натуру сломать… Гумилев — дитя и мудрец. Оба начала развивались в нем на редкость гармонично» [6, 184]. Такие характеристики легко соотносимы с личностью прославленного Дон Жуана, поэтому так неоднозначна гумилевская трактовка образа: он и Адам, праотец любви, и поэт, капитан, романтический путешественник, и сам Гумилев.

Впервые к образу Дон Жуана Гумилев обратился в сборнике «Жемчуга» (1910). Сонет «Дон Жуан» — исповедь героя, его размышления о жизни, своеобразное признание самому себе. Его мечта противоречива, она — «надменна и проста»; в молодости главное для Дон Жуана:

Схватить весло, поставить ногу в стремя
И обмануть медлительное время,
Всегда лобзая новые уста… [7, 272]

В старости он мечтает искупить грехи, потому что это время, когда человек, пресытившийся в молодости, познавший все жизненные искушения, подводит итоги, размышляет, обращается к Богу, раскаивается:

А в старости принять завет Христа,
Потупить взор, посыпать пеплом темя
И взять на грудь спасающее бремя
Тяжелого железного креста! [Там же]

Видимо, поэтому мечта Дон Жуана «надменна и проста», он верит, что в одно мгновение верой и раскаяньем можно искупить грехи всей жизни. В глубине души герой понимает, что он всего лишь «лунатик бледный, Испуганный в тиши своих путей». Ему не суждено иметь детей, познать дружбу, не суждено найти свое единственное счастье. Не в силах что-то изменить, с ужасом он смотрит на свою жизнь:

Я вспоминаю, что, ненужный атом,
Я не имел от женщины детей
И никогда не звал мужчину братом [Там же].

Продолжением гумилевской трактовки Дон Жуана является стихотворение «Он поклялся в строгом храме». Мы предполагаем, что лирический герой стихотворения — Дон Жуан, опираясь на воспоминания Ирины Одоевцевой. В ее изложении, Гумилев так размышлял о донжуанской «победоносной» теме: «Первого Дон Жуана, по всей вероятности, не существовало. Это миф… а второй, Мигуэль де Маньяра, двенадцати лет поклялся в театре на представлении Дон Жуана, что сам станет Дон Жуаном, и повторил свою клятву на следующее утро в соборе перед статуей Мадонны…» [8, 176]. В стихотворении «Он поклялся в строгом храме» лирический герой ищет идеал вечной любви, дает клятву «перед статуей Мадонны, Что он будет верен даме, Той, чьи взоры непреклонны» [7, 265], однако не в силах сдержать эту клятву, так как нигде не встретил такой дамы. Героя ждет наказание, потому что «Кто нарушил слово клятвы, Гибнет Богу неизвестный» и низвергается в ад.

Примерно в 1912 году Гумилев воскрешает своего героя из ада в одноактной пьесе «Дон Жуан в Египте». В выборе места действия – развалины гробниц фараонов — сказались, с одной стороны, тяга Гумилева к экзотике, с другой — ироничность по отношению к современности. Дон Жуан, олицетворяющий жажду жизни, оказывается среди застывших изваяний и гробниц, между которыми, как тени, движутся трое туристов: Лепорелло (вечный слуга, а теперь египтолог, ставший деканом), мистер Покэр (американец, торговец свиньями) и его дочь мисс Покэр (Женщина Нового Света, ставшая первой победой Дон Жуана после возрождения). Легкомыслие, отсутствие прежней глубинности образа связаны с несправедливостью наказания (см. «Он поклялся в строгом храме»), так как идеал земной любви не существует, а приблизиться к небесному — он не достоин. С первых минут пребывания Дон Жуана на земле им движут обида и стремление возродить себя, наверстать упущенное в аду. Признания Дон Жуана строятся на высоких сравнениях, далеких от шаблонности и обыденной прозы: он преклоняется перед красотой женщины и, прежде всего, перед женщиной, в которой эта красота воплощена.

В творчестве Гумилева сложилась целостная концепция Дон Жуана: его жизнь на земле, религиозность, мысли о старости и смерти (сонет «Дон Жуан»), клятва, стремление найти идеал любви и гибель (стихотворение «Он поклялся в строгом храме»), побег и возрождение из ада, новые приключения в наше время (пьеса «Дон Жуан в Египте»). Дон Жуан Гумилева — остроумен, отважен, ловок, хитер, обаятелен, мастерски искушает, сам дарит свою любовь всем красавицам на свете, а главное — он открыт для полной и яркой жизни. Эти черты достаточно традиционны в произведениях о Дон Жуане. Вместе с тем, Дон Жуан Гумилева — идеалист, мечтатель, он раним и религиозен настолько, насколько вообще может быть религиозен Дон Жуан, верит в высшие силы и высшую справедливость, поэтому так беспечно, отважно кладет свою жизнь на алтарь любви, зная, что только он в состоянии оживить застывшую картину современной жизни.

Гумилевская трактовка Дон Жуана впитала в себя многое из западноевропейской литературной традиции. Тирсо де Молина — испанский богослов и драматург — одним из первых создал Дон Жуана. Его пьеса «Севильский озорник, или Каменный гость» была написана около 1630 года, в ней в полном соответствии с мировоззрением автора и барочным жанром пьесы Дон Жуан изображен лжецом, распутником и бездельником. Автор осуждает своего героя, призывая покаяться и отвергнуть радости земной жизни. Мольер выступает новатором для своего времени. Его комедия «Дон Жуан или Каменный гость» (1665) — своеобразная полемика с Т. де Молина. В пьесе автор высмеивает лживую мораль многих представителей церкви, отвергающих любовь и радости мирской жизни. Сганарель, олицетворяющий собой ханжество и лицемерие современников Мольера, так характеризует Дон Жуана: «величайший из всех злодеев, каких когда-либо носила земля, чудовище, собака, дьявол, турок, еретик, гнусный скот, эпикурейская свинья, настоящий Сарданапал» [9, 119]. Совсем иное авторское отношение к герою. Его Дон Жуан противоречив и самобытен, он постоянно находится в поисках новой любви, и, вместе с тем, он по настоящему свободен: «…Я бы никогда не решился запереть свое сердце в четырех стенах…Мое сердце принадлежит всем красавицам» [9, 153]. Мольеровский Дон Жуан поклоняется женской красоте, таланту, он тонко чувствует и понимает психологию окружающих его красавиц, но любовь сама по себе для него — искусство, праздник жизни. Обманывая самого себя, Дон Жуан ищет идеал и не может его обрести на грешной земле. Командор рушит все его надежды на счастье, и Дон Жуан с такой же готовностью принимает вызов судьбы, с какой прежде предавался любовным наслаждениям. Как видим, между героями Мольера и Гумилева много общего. Так, Дон Жуан Мольера, как и герой Гумилева, восхищается красотою мира, но, прежде всего, его сердце отдано красоте женщины. Их роднят чувство юмора, стремление к наслаждению, определенная степень порочности, что углубляет объективный психологический портрет героя. Дон Жуан Мольера влияет на свое окружение и обладает способностью проявлять в людях как негативные черты (крестьянка Шарлотта, дидактичный Сганарель), так и позитивные (мстительность Эльвиры трансформируется в милосердие и бескорыстие). Гумилевский Дон Жуан также заставляет добропорядочную мисс Покэр потерять голову, а Лепорелло, профессор Саламанки, признается: «О, как хотел бы я, декан, Опять служить у Дон Жуана» [10, 51].

Роман в стихах Байрона «Дон Жуан» — произведение новаторское для своего времени: с одной стороны, новым был жанр, с другой — образ Дон Жуана. Дон Жуан Байрона сатиричен и пародиен. Здесь не столько герой преследует женщин, сколько они его, что смягчает обличительную тональность произведения. В целом же Дон Жуан пассивен, не отягощен философствованием и самоанализом. С ним происходят похожие друг на друга приключения, которые при желании можно придумывать до бесконечности.

Вместе с Байроном читатель прослеживает процесс становления героя, «воспитание чувств». Дон Жуан получает строгое воспитание от матери доньи Инесы – женщины властной и деспотичной, убежденной в том, что человек должен жить в согласии с окружающим обществом и здравым смыслом. Но естественность характера Дон Жуана, его природа побеждают строгие родительские наставления. Он не противостоит страстям, а неизменно следует за голосом чувства. Первое же увлечение донной Юлией заканчивается полным провалом и побегом от преследований разъяренного супруга. Пародируя предшественников, Байрон показал Дон Жуана таким молодым и неопытным, что в путешествии его должен сопровождать наставник, который, впрочем, был съеден голодной командой судна. После кораблекрушения дочь пирата Гайдэ спасает Дон Жуана от гибели. Девушка не только помогает герою, но и дарит ему новую любовь:

Их чувства тишиною освятились,
Их дух уединенья обвенчал,
Они дышали счастьем, принимая
Друг друга за детей земного рая [11, 119].

Трагичен финал этих романтических отношений – тяжелораненый отцом Гайдэ Ламбро Дон Жуан попадает в Турцию в рабство, а девушка умирает от разлуки с любимым. По иронии судьбы Дон Жуана, переодетого в женское платье продают в гарем султана. Здесь его преследует старшая жена Гюльбея, любовь которой герой отвергает. Сумев бежать, приговоренный к смерти, Дон Жуан оказывается под стенами осажденного Измаила и верно служит Суворову, сражаясь в русских войсках. Вскоре он даже становится фаворитом Екатерины II:

Царицыны любовь иль вожделенье
Жуану льстили. Странно — всякий раз,
Когда про эти думаю явленья,
Не замечает мой привычный глаз
Различья между ними; без сомненья,
Царица страстной женщиной была
И не скромней швеи себя вела… [11, 335]

Однако и здесь счастье Дон Жуана было недолгим, поскольку его пытается отравить всесильный Потемкин, и милостью Екатерины герой отправился с дипломатической миссией в Англию, где на его приключениях в аристократическом обществе и обрывается нить повествования романа. Любвеобилие, поклонение красоте, притягательность, особая мужская харизма, благородство и возвышенность признаний, неизбежность наказания, трагический рок — все эти традиционные особенности образа Дон Жуана присутствуют в поэме Байрона. Испытав множество ударов судьбы, характер героя, тем не менее, не меняется, и это связано с авторским пониманием эпического жанра поэмы, которую Байрон не раз сравнивал с «Одиссеей». Дон Жуан остается прямодушным, искренним и в чем-то даже наивным, не способным на хитрость и коварство.

И все же, в противоположность традиции, являясь по натуре очень мягким человеком, Дон Жуан оказывается способным на большую любовь и на духовную стойкость. Герои Байрона и Гумилева мало в чем схожи. Но байроновский Дон Жуан из XVIII века, как и герой Гумилева, весьма метко высказывается на злободневные темы. Герой Байрона и Гумилева не принимает ложь, ханжество, лицемерие «двуличного и фальшивого века, века эгоистичных грабителей», причем, протест Дон Жуана в равной мере относится и к веку XIX , в который метил Байрон, и к веку ХХ, куда перенес своего героя Гумилев.

Новелла Гофмана «Дон Жуан» — явление уникальное в литературе , потому что автор воссоздает оперного Дон Жуана Моцарта. Это весьма характерно для творческого метода писателя, поскольку «одной из важнейших черт, развитию которых в романтическом направлении в значительной степени содействовал Гофман, был синтез искусств» [12, 14]. Личность Гофмана вмещала в себя талант писателя, композитора, оперного и симфонического дирижера, певца, регента, декоратора и философа. Немецкий романтик отдавал предпочтение музыке, ведь именно она выражает начало необъяснимо прекрасного и бесконечно далекого от действительности мира, поэтому его лучшие герои — музыканты; восхищаясь Моцартом, он даже взял себе имя Амадей. Гофман предлагает собственную интерпретацию исполнения оперы любимого композитора. В новелле главным героем выступает не столько Дон Жуан, сколько донна Анна. Через образ певицы, исполнявшей партию Анны так самозабвенно, что обе героини, став единым целым, гибнут, Гофман пытается донести читателю главную мысль не только многих своих новелл, но и собственной жизни — искусство, музыка, любовь требуют полной самоотдачи. Это романтическое представление писателя легло и в основу образа Дон Жуана. Исследователь И. Миримский так охарактеризовал гофмановскую трактовку героя: «В новелле “Дон Жуан” он по существу полемизирует со своим кумиром Моцартом», — поскольку немецкий романтик отказался от традиционного самовлюбленного аристократа, изобразив героя оперы как сугубо романтическую натуру, как человека, который вознамерился в любви и в наслаждении женщиной осуществить на земле то, «что живет в нашей душе как предвкушение неземного блаженства и порождает неизбывную страстную тоску, связывающую нас с небесами» [13, 13–14] .Новым для его времени стало включение Гофманом традиционного севильского озорника в число своих романтических героев, которые трагически не способны найти возвышенный идеал в низкой жизни. Примечательно, что новелла «Дон Жуан» входит в сборник «Фантазии в манере Калло». Гротескные рисунки Жака Калло многих притягивали своей ирреальностью и уродливостью фигур. Гофман, подобно Калло, изображал мир непостижимым, полным враждебными силами и оттого еще более привлекательным. Черты рисунков Калло заметны и в описании Дон Жуана: «Дон Жуан откидывает плащ и предстает во всем блеске затканного серебром наряда из красного бархата с разрезами. Великолепная, исполненная мощи фигура, мужественная красота черт: благородный нос, пронзительный взгляд, нежно очерченные губы; странная игра надбровных мускулов на какой-то миг придает лицу мефистофельское выражение и, хотя не вредит красоте, все же возбуждает безотчетную дрожь. Так и кажется, будто он владеет магическими чарами гремучей змеи; так и кажется, что женщины, на которых он бросил взгляд, навсегда обречены ему и, покорствуя недоброй силе, стремятся навстречу собственной погибели» [14, 65].

Герой Гофмана — «дитя природы, в котором сочетаются возвышенный дух, и прекрасная оболочка, в которую этот дух заперт» [14, 72]. В нем сталкиваются две силы — божественная и сатанинская, а корни этого противоречия в поиске идеала любви, что также свойственно гумилевской интерпретации Дон Жуана в «Жемчугах». Особенно близок гофмановский герой лирическому герою стихотворения «Он поклялся в строгом храме». Здесь Дон Жуан, поклявшись Мадонне в верности единственной даме, не сумел сдержать слова:

И забыл о тайном браке,
Всюду ласки расточая,
Ночью был зарезан в драке
И пришел к преддверьям рая [7, 265].

Гневом встречает Мадонна грешника, осквернившего ее храм:

«Отойди, не эти жатвы
Собирает Царь Небесный,
Кто нарушил слово клятвы,
Гибнет Богу неизвестный».

Но печальный и упрямый,
Он припал к ногам Мадонны:
«Я нигде не встретил дамы,
Той, чьи взоры непреклонны» [Там же].

Подчеркивая, что лирический герой «печальный и упрямый» поэт показывает читателю и раскаянье Дон Жуана, и его уверенность в правоте своих притязаний. Очевидны родственные черты героев Гофмана и Гумилева: они признают слабость человеческой природы перед небесными силами, невозможность обретения земного идеала и оправдывают Дон Жуана, потому что любовь, светлое, божественное чувство, доведенное до абсолюта, неизбежно приводит к гибели.

Гумилев часто называл себя учеником Брюсова, в связи с этим интересно сравнить их образы Дон Жуана, тем более что герой Гумилева был создан именно в период ученичества, а значит при непосредственной близости мировоззрения учителя. Однако, так ли это? Дон Жуан Брюсова моряк и «дерзкий скиталец», которого влечет желание жить полной жизнью. Герой эгоистичен и жесток, он возвышается на пьедестале покорителя сердец, властителя судеб. В мотивах скитания, страсти к путешествиям мы находим параллели с байроновским героем, поскольку их интересует жизнь сама по себе, они не утруждают себя поисками идеала. Мир женских образов в поэме Байрона многообразен, Брюсов же представляет их покорными и покоренными:

И женщины идут на страстный зов,
Покорные, с одной мольбой во взоре!
Спадает с душ мучительный покров,
Все отдают они — восторг и горе [15, 76].

Любовь Дон Жуана Брюсова чужда своей Божественной природе, это, скорее, своеобразный инструмент познания мира, один из способов раскрытия тайн души:

Да! я гублю! Пью жизни, как вампир!
Но каждая душа — то новый мир
И манит вновь своей безвестной тайной [15, 77].

Героев Гумилева и Брюсова роднит любовь к путешествиям. В первой строфе сонета «Дон Жуан» Гумилева (1911) он восклицает:

Моя мечта надменна и проста:
Схватить весло, поставить ногу в стремя
И обмануть медлительное время,
Всегда лобзая новые уста… [7, 272]

Однако для гумилевского героя характерны иные духовные ориентиры, он думает о старости, где надеется найти «спасающее бремя тяжелого железного креста». Его, в отличие от героя Брюсова, тяготит одиночество и невозможность найти идеал. Отметим, что в весьма характерной интерпретации Дон Жуана в сонете Брюсова преобладает пьедестальность, вампиризм, власть над другой душой, и это совершенно чуждо гумилевскому Дон Жуану с его религиозностью и гуманностью. Возможно также, и общность формы — сонет — служит показателем полемики двух поэтов.

Сегодня многие исследователи отмечают диффузность, взаимопроникновение как свойство литературного процесса Серебряного века. О. Клинг говорит о том, что «нельзя не видеть при всем обоюдном отталкивании акмеизма и футуризма, общее в этих двух ведущих направлениях в литературе 1910-х годов» [16, 83]. При всей странности сближения Гумилева и Северянина все же существует несколько общих для них аспектов — отдельные моменты биографии, отзывы о творчестве друг друга, поэтические совпадения. И Гумилев, и Северянин не были достаточно оценены при жизни, каждый из них в свое время обращался к В. Брюсову, в творчестве они разными путями уходили от серой и обыденной действительности, разбавляя жизнь каждый своей палитрой. В «Письмах о русской поэзии» Гумилев дал высокую оценку творчеству Северянина: «Игорь Северянин — действительно поэт, и к тому же поэт новый» [17, 128]. Сам Северянин в разное время по-разному относился к Гумилеву, а после гибели поэта замечательно написал о нем в сонете «Гумилев» (1926–1927):

Кто из поэтов спел бы живописней
Того, кто в жизнь одну десятки жизней
Умел вместить? Любовник, зверобой,
Солдат — все было в рыцарской манере.
…Он о Земле толкует на Венере,
Вооружась подзорною трубой [18, 196].

Возможно, поэтому не случайна похожая интерпретация образа Дон Жуана в сонетах Гумилева и Северянина. Уже шла речь о значимости мотивов старости для гумилевского героя, которая представляется и как время искупления грехов всей предыдущей жизни, и как душевное опустошение, осознание своей ненужности и бесследности. Подобное раскрытие образа Дон Жуана редко встречается в мировой литературе, поскольку обычно на первый план выходят приключения героя, его многочисленные любовные истории (и «Дон Жуан в Египте» традиционен в этом отношении). Северянина можно отнести к тем, кто отходит от привычного образа Дон Жуана. Основной мотив его сонета схож с гумилевским — это искупление грехов в старости:

Чем в юности слепительнее ночи,
Тем беспросветней старческие дни [18, 148].

Здесь Дон Жуан — одинокий, разочарованный старик, он подводит жизненные итоги и понимает бессмысленность пройденного пути, напрасно потраченные чувства и душевные силы. Герой обречен и дальше нести свой крест, а если гипотетически ему уготована встреча с Командором, он примет смерть скорее от тоски и безысходности, нежели во имя донны Анны и возвышенной любви. Дон Жуан так и не смог найти свою единственную, встречая лишь «очам не предназначенные очи». Его исповедь наполнена горечью и тоской:

Я в женщине не отыскал родни:
Я всех людей на свете одиноче [Там же].

Женщины не принимали героя всерьез, не любили героя самозабвенно и искренне, не отдавали ему свою душу, не сгорали от страсти. Не найдя свой идеал, не обретя счастье с единственной, Дон Жуан, как это часто бывает и в жизни, пустился во все тяжкие. Северянин называет распутство Дон Жуана «дроблением духа», и оправдывает его, убеждая читателя: если невозможно отдать свою душу одной, то лучше подарить ее часть многим:

Не находя Искомой, разве грех
Дробить свой дух и размещать во всех?
Но что в отдар я получил от каждой?

Лишь кактус ревности, чертополох
Привычки да забвенья трухлый мох.
Никто меня не жаждал смертной жаждой [Там же].

Обратим внимание, что сонеты Гумилева и Северянина написаны от первого лица, и это не только поэтический прием, но и свидетельство автобиографического начала произведения. Современным читателям хорошо известна легендарная популярность у женщин «короля поэтов». Таким образом, очевидна близость Дон Жуана Северянина и Гумилева, проявившаяся и в раскрытии образа, и в его философском и творческом осмыслении, а также в общей форме произведений.

Сопоставление Дон Жуана Гумилева с литературной традицией позволило увидеть новаторство поэта и определить место гумилевского героя в ряду родственных персонажей. Со временем образ Дон Жуана не обветшал, он вечен и современен. Сегодня герой теряет свои традиционные атрибуты, трансформируясь даже в пациента психиатрической клиники, которого прекрасно воплотил Дж. Депп в легендарном фильме Джереми Левина «Дон Жуан Де Марко». Но несмотря ни на что он остается тонким ценителем женской красоты, мятежной натурой, согласной променять целую жизнь на мимолетную радость бытия.

Примечания:

[1]. Гаспаров Б. М. Структура текста и культурный контекст // Б. М. Гаспаров Литературные лейтмотивы: очерки по русской литературе ХХ века. — М., 1994.
[2]. Корабльова Н. В. Інтертекстуальність літературного твору (на матеріалі роману А. Бітова “Пушкінський дім”): Автореф. дес. на здобуття наук. ступ. канд. філ. наук. 10.01.06. — Донецьк, 1999.
[3]. Жолковский А. К. Блуждающие сны. — М., 1992.
[4]. Голлербах Э. Из воспоминаний о Н. С. Гумилеве // Николай Гумилев в воспоминаниях современников. — М., 1990.
[5]. Маковский С. Николай Гумилев (1886–1921) // Там же.
[6]. Оцуп Н. Николай Степанович Гумилев // Там же.
[7]. Гумилев Н. С. Полное собрание сочинений : В 10 т. — М., 1998. — Т. 1.
[8]. Одоевцева И. На берегах Невы. — М., 1989.
[9]. Мольер Ж. Б. Комедии. — М., 1983.
[10]. Гумилев Н. С. Драматические произведения. Переводы. Статьи. — Л., 1990.
[11]. Байрон Дж. Сочинения: В 3 т. — М., 1974. — Т. 3.
[12]. Бэлза И. Э. Т. А. Гофман и романтический синтез искусств // Художественный мир Гофмана. — М., 1974.
[13]. Миримский И. Эрнст Теодор Амадей Гофман (1776–1822) // Э. Т. А. Гофман Избранные произведения: В 3 т. — М., 1962. — Т 1.
[14]. Гофман Э. Дон Жуан // Там же.
[15]. Брюсов В. Я. Сочинения : В 2 т. — М., 1987. — Т. 1.
[16]. Клинг О. Серебряный век — через сто лет («Диффузное состояние» в русской литературе начала ХХ века») //Вопросы литературы. — 2000. — № 6.
[17]. Гумилев Н. С. Письма о русской поэзии // Н. С. Гумилев Сочинения: В 3 Т. — М., 1991. — Т. 3.
[18]. Северянин И. Стихотворения и поэмы. 1918–1941. — М., 1990.