Содержание

“We are the splendid and strong,
Youthful kings, who glide,
Like clouds high in the sky,
Above the mirage of the lands.

With eternal songs and dances
We erect a new temple.
Let us be drunk with the purple
That surely will stream from its windows.

A window to Eternity’s splendor
On the banks of the Holy River,
And beyond us let the Bad Dreams
Weave garlands of their own wreaths.

Let the prick of the thorns worry
Only flesh that’s grown weary,
And the sun of the evening hour
Warm only our ringlets of hair.

In the sunless and haze-shrouded night,
At study, vex not your heart;
Whether stormy or lit up in gold
A cloud is but a cloud among clouds.”

* * *

One sang lovingly then
Of bliss to the sun and the world,
Resplendent like a column
That into clear ether had soared.

With song he sought to calm
Their travel-weary hearts;
Mad laughter was their retort
From the ancient walls of the room.

But scoffing at the twilit room,
Its dim gray and faint gloom,
Another king lifted the mood
With new thought and a new word.

His voice was full of fervor,
Many things lived in each glance,
He was grand and he was severe,
Like the ocean’s ebbing of tides.

“We cannot plumb depths,” he spoke,
“Of the patterns of Indian silks,
In them desire’s limitless,
Full of mystery in our gaze.

A watery lotus under the moon
On a mist enshrouded pond
Respires for us with but
One color — the color, white.

And in the calla’s bless’d madness
Each thing hearkens to another,
Life without parting, life without sorrow,
Life without watery peace.

Whoever knows that suffering
Is beyond the limits of our knowing,
Knows, like the watery princess,
How anguish waits in a kiss.”

* * *

A sullen rider burst forth on a black horse,
His head was muffled up in a velvety cape,
His gaze was terrifying, like a city in flames,
And blinding, like lightning bolts at night.

His curls, like snakes, wound down his shoulders,
His voice was a song of fire and foreign lands,
The ballad he sang was about youthful kings,
And he heeded and was chastened by its troubling words.

“Lucifer gave me five sturdy coursers
And one with rubies on its golden harness,
In bottomless underground caves and lush vales
I perceived a youthful countenance revealed,

He received my guilt — in the streaming fires
Of elf-mountain and the burly red Gnome,
And I alone perceived the blazing sun
With facets like rubies on a golden harness.

And as I saw rapture in the new day’s creation,
The waking hymn of the druids of the world,
I laughed at the élan of my mighty steed
As he pulled the gold harness and I plied the rein.

There to the heights, I confess — frenzy of snow...
The rapturous azure horizons set me aglow —
And as I hasten my racing confession,
Suddenly, as if dreaming, I saw a sick maiden.

His voice was a softly vibrating string,
His gaze was a blend of answers and questions,
And I gave back the Moon Maiden’s ring
From beyond the random shadows of the heavens.

As he laughed at me and coldly scoffed,
My gaze bathed Lucifer in a dim half-light,
And he bestowed on me a sixth steed,
His true name is Despair, he said.”

* * *

A voice of dire grief,
A song of a sad land,
Sounded to the hall’s high roof,
Where the gathered kings stood.

Some of their own cold gloom
From the stillness of the cold pillars
Was imparted to the kings
As they looked about bewildered.

But together they exclaimed,
Allaying the burden of their breasts:
“The path to the Heavenly Bride —
Is single, unitary, true!

Let us drink to the full our chalice,
Let us drain to the full each day,
The World Maiden will be ours,
Ours alone she shall be!

Let us scrape away with joy
The deathly, gray encrustations,
And let the wide spaces unfold
To tell us the truths that are dreams.

This must be the true path,
For the world is ours, or no one’s,
With the force of swords aflame,
From God, we’ll seize the truth.”

* * *

Starting out with all their gear,
The sound of trumpets resonates
The voice of royalty is clear,
The voice of glory and combat.

Their swords, the best of steels,
Their shields, glittering silver,
And around each of their visors
Are flairs of swan wing quills.

Each of them is winged with hope
Departing their father’s abode,
The doorman, hunched and gray,
Sends them off on their way.

The sweetness of truth entices
As they ride into the sundown
And timidly the one who remains
Watches from the distance,

As their white mail and armor
Clattered like babbling water,
Each raised a bronze glove,
A farewell kiss and a wave.

* * *

Bravely they passed along the abyss...
Then they met the Maiden of Earth,
But to love them was not at all her wish
Even though they were kings by birth.

And even though they madly implored,
Her love she could never share,
And so they grieved the loss of bliss,
And so were the young kings cursed.

And sick with pain, the weeping willow
Muffled them deep inside its shadow,
In that country, hopelessly-happy,
Where there’s no sleep, light or joy.

A Rusalka* wove each a garland
Out of violets and lilies of the sea,
And laughing, she set her wreaths on each,
Violets, as their heads sank down.

Not one retreated from the battle...
Not one returned to the agéd house
Where hunchbacked the doorman often still
Was heard at his holy prayers.

* * *

A sunset painted in scarlet
Was doused by the forest gloom,
Where the hunchback, exhausted,
Shed tear upon tear alone,

While above the unused well
He muttered words to himself,
And an impudent owl overhead
Mocked how he was deformed.

“Misery! The Rusalka’s dead,
And the kings are all gone away,
Helpless and pitiful, I stayed
And am master now of the land.

At first unthinking I scampered
About the revered royal hall
But now I place upon my head
A garland of fresh pine boughs.

And now in my mansion deserted
I alone leave and come back in,
Dreadful, the world... dreadful, God...
Help me... I am dying...”

Still above the unused well
He muttered these words to himself,
And an impudent owl overhead
Mocked how he was deformed.

* In Slavic folklore a rusalka (plural ruslaki) was a fishwoman who lived on the river bottoms.
They were variously depicted as ghosts, wraiths, water nymphs, succubae or mermaids. At midnight they were said to come out and dance in fields on the riverbanks. Like sirens they would lure handsome young men to watery deaths.

---

Перевод стихотворения Николая Гумилёва «Сказка о королях» на английский язык.

Сказка о королях

«Мы прекрасны и могучи,
Молодые короли,
Мы парим, как в небе тучи,
Над миражами земли.

В вечных песнях, в вечном танце
Мы воздвигнем новый храм.
Пусть пьянящие багрянцы
Точно окна будут нам.

Окна в Вечность, в лучезарность,
К берегам Святой Реки,
А за нами пусть Кошмарность
Создает свои венки.

«Пусть терзают иглы терний
Лишь усталое чело,
Только солнце в час вечерний
Наши кудри греть могло.

«Ночью пасмурной и мглистой
Сердца чуткого не мучь;
Грозовой, иль золотистой
Будь же тучей между туч.

*

Так сказал один влюбленный
В песни солнца, в счастье мира,
Лучезарный, как колонны
Просветленного эфира,

Словом вещим, многодумным
Пытку сердца успокоив,
Но смеялись над безумным
Стены старые покоев.

Сумрак комнат издевался,
Бледно-серый и угрюмый,
Но другой король поднялся
С новым словом, с новой думой.

Его голос был так страстен,
Столько снов жило во взоре,
Он был трепетен и властен,
Как стихающее море.

Он сказал: «Индийских тканей
Не постигнуты узоры,
В них несдержанность желаний,
Нам неведомые взоры.

«Бледный лотус под луною
На болоте, мглой одетом,
Дышет тайною одною
С нашим цветом, с белым цветом.

И в безумствах теокалли
Что-то слышится иное.
Жизнь без счастья, без печали
И без бледного покоя.

«Кто узнает, что томится
За пределом наших знаний
И, как бледная царица,
Ждет мучений и лобзаний».

*

Мрачный всадник примчался на черном коне,
Он закутан был в бархатный плащ
Его взор был ужасен, как город в огне,
И как молния ночью, блестящ.

Его кудри как змеи вились по плечам,
Его голос был песней огня и земли,
Он балладу пропел молодым королям,
И балладе внимали, смутясь, короли.

*

«Пять могучих коней мне дарил Люцифер
И одно золотое с рубином кольцо,
Я увидел бездонность подземных пещер
И роскошных долин молодое лицо.

«Принесли мне вина — струевого огня
Фея гор и властительно — пурпурный Гном,
Я увидел, что солнце зажглось для меня,
Просияв, как рубин на кольце золотом.

«И я понял восторг созидаемых дней,
Расцветающий гимн мирового жреца,
Я смеялся порывам могучих коней
И игре моего золотого кольца.

«Там, на высях сознанья — безумье и снег…
Но восторг мой прожег голубой небосклон,
Я на выси сознанья направил свой бег
И увидел там деву, больную, как сон.

«Ее голос был тихим дрожаньем струны,
В ее взорах сплетались ответ и вопрос,
И я отдал кольцо этой деве Луны
За неверный оттенок разбросанных кос.

«И смеясь надо мной, презирая меня,
Мои взоры одел Люцифер в полутьму,
Люцифер подарил мне шестого коня
И Отчаянье было названье ему».

*

Голос тягостной печали,
Песней горя и земли,
Прозвучал в высоком зале,
Где стояли короли.

И холодные колонны
Неподвижностью своей
Оттеняли взор смущенный,
Вид угрюмых королей.

Но они вскричали вместе,
Облегчив больную грудь:
«Путь к Неведомой Невесте
Наш единый верный путь.

«Полны влагой наши чаши,
Так осушим их до дна,
Дева Мира будет нашей,
Нашей быть она должна!

«Сдернем с радостной скрижали
Серый, мертвенный покров,
И раскрывшиеся дали
Нам расскажут правду снов.

«Это верная дорога,
Мир иль наш, или ничей,
Правду мы возьмем у Бога
Силой огненных мечей».

*

По дороге их владений
Раздается звук трубы,
Голос царских наслаждений,
Голос славы и борьбы.

Их мечи из лучшей стали,
Их щиты, как серебро,
И у каждого в забрале
Лебединое перо.

Все, надеждою крылаты,
Покидают отчий дом,
Провожает их горбатый,
Старый, верный мажордом.

Верны сладостной приманке,
Они едут на закат,
И смущаясь поселянки
Долго им вослед глядят,

Видя только панцирь белый,
Звонкий, словно лепет струй,
И рукою загорелой
Посылают поцелуй.

*

По обрывам пройдет только смелый…
Они встретили Деву Земли,
Но она их любить не хотела,
Хоть и были они короли.

Хоть безумно они умоляли,
Но она их любить не могла,
Голубеющим счастьем печали
Молодых королей прокляла.

И больные, плакучие ивы
Их окутали тенью своей,
В той стране, безнадежно-счастливой,
Без восторгов и снов и лучей.

И венки им сплетали русалки
Из фиалок и лилий морских,
И, смеясь, надевали фиалки
На склоненные головы их.

Ни один не вернулся из битвы…
Развалился прадедовский дом,
Где так часто святые молитвы
Повторял их горбун мажордом.

*

Краски алого заката
Гасли в сумрачном лесу,
Где измученный горбатый
За слезой ронял слезу.

Над покинутым колодцем
Он шептал свои слова,
И бесстыдно над уродцем
Насмехалася сова:

«Горе! Умерли русалки,
Удалились короли,
Я, беспомощный и жалкий,
Стал властителем земли.

Прежде я беспечно прыгал,
Царский я любил чертог,
А теперь сосновых игол
На меня надет венок.

А теперь в моем чертоге
Так пустынно ввечеру;
Страшно в мире… страшно, боги…
Помогите… я умру…»

Над покинутым колодцем
Он шептал свои слова,
И бесстыдно над уродцем
Насмехалася сова.