Содержание

Translations

Wie sonderbar, genau zehn Jahre sind's,
seit Etbekiyeh ich gesehen habe,
den großen Park von Kairo, den der Vollmond
an diesem Abend feierlich beschienen.

Durch eine Frau war ich verstrickt in Qualen,
und nicht des salzig-frischen Meerwinds Wehen
und nicht der Lärm exotischer Basare,
nichts gab es, was mir damals Trost gebracht.
Ich betet zu Gott: «O laß mich sterben!»,
war selbst den Tod zu geben mir bereit.

Doch dieser Garten war in allem ähnlich
der neuerschaffnen Erde heil'gen Hainen:
Dort streckten Palmen schlank die Zweige aus
wie Mädchen, denen Gott sich niederneigt;
es drängten wie verkündende Druiden
auf Hügeln sich erhabene Platanen.

Ein Wasserfall war weiß im tiefen Dunkel,
dem Einhorn gleichend, das empor sich bäumt.
Es flogen nächt'ge Falter zwischen Blüten,
die hoch sich aufgereckt, umher in Schwärmen,
und zwischen Sternen auch, den tiefen Sternen,
die reifen Berberitzenfrüchten glichen.

Ich weiß, da rief ich: «Höher als das Leiden
und tiefer als der Tod ist Leben; Herr,
nimm an, was frei ich Dir gelobe: Niemals,
was auch geschieht, welch Leid, Erniedrigungen
mir auch als Lose fallen, eher niemals
will ich des leichten Todes mehr gedenken,
als bis ich wiederum in solcher Mondnacht
betrete Ezbekiyeh unter Palmen.»

Wie sonderbar, genau zehn Jahre sind's:
Ich kann nicht anders als der Palmen denken
und der Platanen und des Wasserfalls,
der weiß im Dunkeln ist, dem Einhorn gleich,
und plötzlich blick' ich um mich und vernehme
im Wind, der braust, im Lärmen ferner Worte
und in der Nacht entsetzenvollem Schweigen
ein Wort, voll von Geheimnis: Ezbekiyeh.

Ja, nur zehn Jahre; doch als düstrer Wandrer
muß wiederum ich reisen und muß sehen
die Meere, Wolken und die fremden Menschen,
das alles, was mich jetzt nicht mehr bezaubert,
betreten diesen Park und dort aufs neu
geloben oder sagen, daß erfüllt ist
der Schwur und daß ich frei bin…

Перевод стихотворения Николая Гумилёва «Эзбекие» на немецкий язык.

Эзбекие

Как странно — ровно десять лет прошло
С тех пор, как я увидел Эзбекие,
Большой каирский сад, луною полной
Торжественно в тот вечер освещенный.

Я женщиною был тогда измучен,
И ни соленый, свежий ветер моря,
Ни грохот экзотических базаров,
Ничто меня утешить не могло.
О смерти я тогда молился Богу
И сам ее приблизить был готов.

Но этот сад, он был во всем подобен
Священным рощам молодого мира:
Там пальмы тонкие взносили ветви,
Как девушки, к которым Бог нисходит.
На холмах, словно вещие друиды,
Толпились величавые платаны,

И водопад белел во мраке, точно
Встающий на дыбы единорог;
Ночные бабочки перелетали
Среди цветов, поднявшихся высоко,
Иль между звезд, — так низко были звезды,
Похожие на спелый барбарис.

И, помню, я воскликнул: «Выше горя
И глубже смерти — жизнь! Прими, Господь,
Обет мой вольный: что бы ни случилось,
Какие бы печали, униженья
Ни выпали на долю мне, не раньше
Задумаюсь о легкой смерти я,
Чем вновь войду такой же лунной ночью
Под пальмы и платаны Эзбекие».

Как странно — ровно десять лет прошло,
И не могу не думать я о пальмах,
И о платанах, и о водопаде,
Во мгле белевшем, как единорог.
И вдруг оглядываюсь я, заслыша
В гуденьи ветра, в шуме дальней речи
И в ужасающем молчаньи ночи
Таинственное слово — Эзбекие.

Да, только десять лет, но, хмурый странник,
Я снова должен ехать, должен видеть
Моря, и тучи, и чужие лица,
Все, что меня уже не обольщает,
Войти в тот сад и повторить обет
Или сказать, что я его исполнил
И что теперь свободен…