Содержание

Критика

Мировая империалистическая война 1914-18 гг. сыграла громадную, поистине рубежную роль в судьбах русской литературы. Она форсировала и завершила процесс разложения и распада буржуазно-дворянской литературы в России. Империалистическая война вызвала громадную литературу. В течение ряда дет воина являлась монопольной темой русских писателей, так же как писателей всех воюющих стран. Война внесла роковую трещину в буржуазно-дворянский литературный лагерь: одних привела к окончательному творческому кризису и вырождению, других просветила и идейно закалила, подготовив их переход на сторону атакующего класса. Об этом двойном значении войны писал Ленин: «Война забивает и надламывает одних, закаляет и просвещает других, как и всякий кризис в жизни человека или в истории народов».

В числе русских писателей, по-разному просвещенных войной, мы видим таких крупных художников слова, как Блок, Брюсов, Маяковский. Позиция этих писателей, пришедших разными путями к разрыву с социальной средой, воспитавшей их, оказалась далеко не характерной для большинства русских литераторов, охваченных шовинистическим угаром и окончательно потерявших способность мыслить в эпоху войны я революции.

На долю подавляющего большинства русских литераторов выпала гнусная роль в том «чудовищном аппарате лжи и хитросплетений, который был пущен в ход в России, чтобы заразить массы шовинизмом, чтобы вызвать представление, будто царское правительство ведет «справедливую» войну, бескорыстно защищает братьев-славян» (Ленин). Обильная военно-патриотическая литература, демонстрирующая полную антихудожественность, отнюдь не является случайным грехопадением российских литераторов. В ней нашел свое завершение процесс распада, на путь которого встала буржуазно-дворянская литература в эпоху империализма, процесс, происходивший особенно быстрыми темпами в годы общественной реакции и кануна войны. «Время от 1907 до 1917 г., — говорил М. Горький на съезде советских писателей, — было временем полного своеволия безответственной мысли, полной «свободы творчества» русских литераторов. Свобода эта выразилась в пропаганде всех консервативных идей западной буржуазии, идей, которые были пущены в обращение после французской революции конца XVIII века и регулярно вспыхивали после 48-го и 71-то годов... В общем, десятилетие 1907—1917 вполне заслуживает имени самого позорного я бесстыдного десятилетия в история русской интеллигенции».

Достойными героями этого позорного десятилетия, ставшими в годы войны в первые ряды реакционной патриотической литературы, являлись такие писатели, как Л. Андреев, Арцыбашев, Куприн, Чигриков, Сологуб, Г. Иванов я многие другие, принадлежавшие до войны к различным группам и направлениям.

Накануне и в эпоху войны произошла консолидация на империалистической основе различных-фракций буржуазной литературы я, в частности, таких, ранее противостоящих друг другу литературных лагерей, как «реалистическое» и декадентское. После революции 1905 года происходит дифференциация и разложение в лагере так называемых «реалистов», объединённых вокруг сборников «Знание». Группа бывших знаниевцев во главе с Л. Андреевым, недовольных революционной позицией Горького, порывает со «Знанием» и создает новый центр — альманах «Шиповник», — в котором - объединяются реалисты и декаденты па позиция «переоценки ценностей», обывательщины и эстетизма. Во главе «Шиповника» становятся Л. Андреев и Ф. Сологуб.

Волна обывательщины и порнографии захватывает литераторов, еще недавно революционно и демократически настроенных. На страницах меньшевистского «Современного мира» печатается роман Арцыбашева «Санин». В противовес этому господствующему в буржуазных кругах настроению М. Горький в эти годы пишет «Мать» и «Враги» — произведения большой художественной силы и революционной страсти. Они печатаются на страницах «Знания», противостоящего андреевско-сологубовскому «Шиповнику».

В буржуазной литературе происходят те же процессы, что и на других участках буржуазной идеологии. Веховская «философия», получившая широкое признание а господствующей общественности этих лет, становится господствующей философией в эпоху войны. Известный веховец Булгаков в статье «Русские думы», написанной в разгар войны, приспосабливая веховский арсенал к духу времени, писал: «Россия — сверхкультура к сверхгосударственность, апокалиптическая теократия Белого Царя».

Точно так же в творчестве веховцев от беллетристики находят свое выражение н развитие реакционные идеи, проповедуемые до войны. Л. Андреев, оказавшийся во главе российских писателей-патриотов, более чем кто-либо другой затративший чернил, па прославление «священной войны», в военном эскизе «Homo» развивает идею своего предвоенного рассказа «Надсмертное». В этом рассказе воспевается мощь и сила человека, владеющего техникой авиации. В «Homo» Андреев восторгается человеком. владеющим техникой воздушного боя: «Не успев взлететь, уже вступил в воздушную войну человек, еще только вчера сам себя едва державший в воздухе н покорно падавший при первой случайности, сегодня он полным ходом летит под градом пуль п шрапнелей, дерется, разрушает города... Что же это за сила — старый Homo? Где границы его смелости? Где конец его вызовам на бой, есть ли враг по вселенной, кому он не бросил бы перчатку?»

Подобно Л. Андрееву, Н. Гумилёв развивает и модифицирует применительно к войне свой довоенный империалистический арсенал. Если в новеллах, написанных до войны, он с садистским сладострастием описывает сцену убийства зверей на охоте, то теперь он точно так же изображает убийство немцев на войне: «Только на охоте за крупными зверями — леопардами, буйволами — я испытывал то же чувство, когда тревога за себя вдруг вменяется боязнью упустить великолепную добычу. Лежа, я подтянул свою винтовку, отвел предохранитель, прицелился в самую середину туловища того, кто был в каске, и нажал спуск. Выстрел оглушительно раздался по лесу. Немец опрокинулся на спину» («Записки кавалериста»).

Недаром Гумилёв и Андреев в эпоху войны стали властителями дум и законодателями «художественных» вкусов в прозе и поэзии. Н. Гумилёв идет добровольцем па фронт, Л. Андреев честно служит царю н отечеству, сидя в столице за 30,000 годовых в «Русской воле». Другие талантливые и бездарные беллетристы па ходу перестроили свою штатскую музу на военный лад, уснастив военную тему изрядной долей обывательщины и сусальности. На разный лад в пошло-сусальных топах они живописали русского «солдатика», выполняющего великую мессианскую роль спасителя культуры и цивилизации. Заурядный беллетрист и критик В. Брусянин в рассказе «Белый голубок» («Голос жизни» № 3, 1914 г.) вкладывает в уста раненого солдата следующую патриотическую тираду: «Вот погоди, заживет рана, я опять в действующую махну. Уж я задам этому австрияку проклятому... Штыка русского, мово штыка отведает австрияк пли немец. Наколю их, чертей». Увы, подобная пошлость являлась достоянием даже бесспорно талантливых крупных русских писателей типа Сологуба, Кудрина.

На разные лады в стихах и в прозе варьировались идеи национализма, панславизма, мессианской роли России, объединения всех классов русского общества во имя войны до победы.

Достойными наследниками всей этой пошлой философии в паши дни являются германские я итальянские фашисты, приспособившие ее к своей национальной форме и к современному моменту. Эта перекличка современных фашистов с идеологами воинствующего империализма в эпоху мировой войны весьма симптоматична. Так же, как современная фашистская литература, питаемая шовинистическими идеями, русская военная шовинистическая Литература продемонстрировала полную антихудожественность. Этого не могли не заметить даже буржуазные критики, безуспешно боровшиеся за высокое искусство, достойное «великой» войны. Критик К. Арабажин писал: «Еще не пришел настоящий поэт войны, настоящий лирик, о настоящим огромным восторгом».

Дело, разумеется, не в отсутствии «вдохновения» или «восторга». И того и другого было достаточно. Причины полной антихудожественности военной империалистической литературы — в другом. Глазная из них заключается в том, что литераторы, прославляя мировую бойню, открыто встали на позицию классовой лжи, отказались от правдивого изображения действительности, потеряли живую чувственную связь с реальным миром.

Идейная и художественная немочь мареианствующей литературы особенно ярко оттеняется большим успехом антивоенного романа Барбюса «В огне», правдиво отразившего империалистическую бойню, высокой художественной ценностью поэмы «Война и мир» Маяковского и замечательными антивоенными стихами Демьяна Бедного.

Поэма Маяковского «Война и мир» печаталась на страницах журнала «Летопись», возглавляемого Горьким. В годы войны Горький являлся собирателем и организатором пораженческого литературного фронта, так же как до войны он был организатором прогрессивных сил в литературе.

В декабре 1914 г. Горький пишет для газеты «День» статью «Несвоевременное», запрещенную царской цензурой я опубликованную лишь в 1931 году в «Красном архиве». В этой статье Горький рассматривает войну ка? результат империализма, разоблачает истинные цели всех империалистических государств.

Горький выводит неизбежность мировой войны из внутренних законов капитализма. На страницах горьковской «Летописи» подвергаются резкой критике шовинистические произведения, разоблачается оборончество меньшевиков и всякая измена делу рабочего класса. Значительна роль «Летописи» в деле перестройки ряда писателей. На страницах журнала печатаются стихи Брюсова периода его отхода от патриотических увлечений.

Антивоенная деятельность Горького не ограничивается рамками России В разгар патриотического мракобесия он обращается к Б. Шоу с просьбой дать статью для журнала, организованного им и его «товарищами-интернационалистами».

Великий пролетарский писатель в годы войны выступает воинствующим борцом за пролетарский интернационализм.