Неизвестные фотографии Н. Гумилёва и других поэтов Серебряного века

теги: Иннокентий Анненский, документы, обзор

Прошло уже более 85 лет со дня смерти Николая Гумилёва, но интерес к творчеству и личности поэта, путешественника, воина год от года растет. Уже в XXI веке вышло несколько обширных трудов1-3, посвященных жизненному пути и творчеству Н. С. Гумилёва, печатается полное собрание его сочинений4, опубликованы «Труды и дни Н. Гумилёва» П. Лукницкого5, являющиеся первоисточником большинства хронологических сведений о поэте. Во всех жизнеописаниях приводятся, в основном, одни те же прижизненные изображения Гумилёва. Их сохранилось не так много: около 20-ти индивидуальных и групповых фотографий, не считая снимков из африканского путешествия 1913 года, а также несколько живописных портретов и рисунков.
Казалось бы, специалистами уже изучены, практически все архивные материалы и ожидать появления на свет новых фотографий поэта не приходится. Но оказывается, что при внимательном рассмотрении, немало «открытий чудных» могут принести домашние архивы соотечественников, владельцы которых, зачастую, не подозревают, что находящиеся в их распоряжении документы и фотографии имеют историческую ценность.

В настоящей статье речь пойдет о действительных и мнимых находках, сделанных в  домашних архивах автора статьи и его петербургской знакомой, о находке в фондах Российской национальной библиотеки и о истории поисков, благодаря которым выяснилось, что на фотографии из домашнего архива изображены Николай Гумилёв, Анна Ахматова, Георгий Иванов и другие поэты Серебряного века.

* * *

Я помню дни: я, робкий, торопливый,
Входил в высокий кабинет…


Мой интерес к истории Царского Села, Серебряному веку и личности Н. Гумилёва начался с двух старых фотографий класса царскосельской  гимназии, где среди других учеников запечатлен мой дед Кирилл Павлович Афанасьев (1887-1935), родившийся и выросший в Царском Селе. С виду обычные школьные фотографии, такие хранятся почти у каждого: ученики в несколько рядов, в центре классный руководитель. Дедушка умер задолго до моего рождения, поэтому когда пришло время и захотелось узнать, кто был  запечатлен на этих снимках, расспросить о прошлой гимназической жизни было уже не у кого.


VI класс Императорской Царскосельской Николаевской гимназии, 1907 год. (Класс выпуска 1909 года).

Из архивов К. П. Афанасьева и Л. Е. Аренса.

1. Шишко,
2. Ремпен Владимир,
4. Ковалевский Лев,
5. Кваснецкий (видна только рука),
6. Масайтис Виктор,
7. Савицкий Георгий (с.м.),
8. Латкин Николай (з.м.),
9. Аренс Лев,
10. Клименко Николай,
11. Морозов Николай (з.м.),
12. Палепа Виктор,
13. Павлов Владимир,
14. Михайловский,
15. Рихтер Дмитрий
16. Левитон Давид (з.м.),
17. Фриман Владимир,
18. Афанасьев Кирилл,
19. Трубицин,
20. Вишневский Николай (с.м.),
21. Беллев(?),
22. Бельтсон Виктор,
23. Орлов Сергей,
24. Пекрио(?),
25. Прегер,
26. Струтинский(?).

(?) – фамилия написана неразборчиво, (з.м.) – окончил курс с золотой медалью, (с.м.) – окончил курс с серебряной медалью.


Из архивных документов6 и жизнеописания деда, написанного им в начале 30-х годов, узнал, что в 1910 году он закончил Императорскую Николаевскую Царскосельскую гимназию. Гимназию во многом примечательную, ведь её директорами были выдающийся поэт, критик, филолог-эллинист Иннокентий Анненский и историк, поэт, переводчик Фауста Константин Иванов, а из учеников вышли поэты: Н. Гумилёв, Дм. Кленовский, братья Оцупы, Вс. Рождественский, В. Кривич; ученые с мировым именем:  Ф. Щербатской, В. Визе, М. Глазунов, П. Светлов, А. Имщеницкий; искусствовед Н. Пунин, актеры В. Полонский и М. Царев, стратонавт А. Васенко, известные военоначальники7.

Одним из наиболее значительных имен в приведенном списке, несомненно является имя поэта Николая Гумилёва. О периоде его учебы в Царскосельской Николаевской гимназии (1903-1906 гг) фактического материала сохранилось не много. Это отрывочные воспоминания  соучеников Гумилёва (не одноклассников): Н. Пунина, Л. Аренса, Дм. Кленовского, Н. Оцупа и Вс. Рождественского, воспоминания царскосела Э. Голлербаха, подруги Ахматовой В. Срезневской и сводной сестры Н. Гумилёва А. С. Сверчковой, а также гимназические документы и свидетельства: А. Ахматовой, учителя гимназии Ар. Мухина и родителей соученика Дм. Коковцева, собранные П. Лукницким. Из них нам известно, что после возвращения семьи из Тифлиса, с осени 1903 года, Н. Гумилёв поступил в VII класс Николаевской гимназии, учился плохо и неохотно, был оставлен на второй год; 30 мая 1906 года  получил аттестат зрелости, в котором значилась единственная пятерка по логике; что «никакого интереса к гимназической жизни он не обнаруживал, но вокруг его имени гудела молва; говорили об его дурном поведении, об его странных стихах и странных вкусах»8. В многочисленных жизнеописаниях Н. Гумилёва, рассказывается о первой встрече с Аней Горенко в сочельник 1903 года, о выходе в октябре 1905 года первого сборника стихов «Путь конквистадоров», о первых «внегимназических» контактах с Иннокентием Анненским.

И если письменные свидетельства о гимназическом периоде жизни Николая Гумилёва, хоть в небольшом количестве, но сохранились, то фотографий этого периода жизни не сохранилось ни одной. Поэтому вероятность того, что на снимке класса Николаевской гимназии из архива деда мог быть запечатлен юный поэт, подвигла меня на упорные поиски.

Обратившись к сохранившимся в РНБ (Российская национальная библиотека) гимназическим отчетам, выяснил, что дед значится в списке «посторонних лиц», получивших аттестат зрелости в 1910 году9 и в списке учеников второго класса гимназии за 1899/1900 учебный год10. Большинство его одноклассников по 2-му классу числятся среди выпускников 1906 года вместе с Николаем Гумилёвым. Возникло предположение, что дед мог проучиться с одноклассниками до 1906 года, а затем, по каким-то причинам (неуспеваемость, неуплата, слабое здоровье) мог прервать обучение на 4 года. В этом случае  в 1904/1905 и 1905/1906 учебных годах он учился в одном классе с Н. Гумилёвым,  следовательно на снимках мог быть запечатлен юный поэт. Для получения ответа на интригующий вопрос, фотографии были посланы нескольким специалистам.

Первым откликнулся исследователь жизни и творчества Н. Гумилёва Виталий Петрановский. Он высказал предположение, что 2-й справа ученик в верхнем ряду на одном из снимков из архива деда — Николай Гумилёв, «выдавало» его характерное косоглазие. Компьютерные сравнения с известными фотографиями Гумилёва также говорили в пользу этой версии. Однако сотрудники музея А. Ахматовой в Фонтанном Доме, Историко-литературного музея г. Пушкина и автор монографии о Н. Гумилёве В. Шубинский посчитали, что «скорее всего это не Гумилёв».

Для того, чтобы разрешить все сомнения,  в 2004 году фотография была передана для портретной экспертизы в экспертно-криминалистический отдел ГУВД Санкт-Петербурга. Работу провели уважаемые специалисты по всем правилам криминалистической науки, руководствуясь «традиционной методикой производства экспертных исследований и портретной экспертизы (Идентификация личности по чертам внешности)». Многостраничное заключение экспертов заканчивалось следующими словами:  «в результате сравнительного исследования методами сопоставления, наложения и напросвет с помощью оптических и измерительных приборов установлено следующее: на представленной черно-белой групповой фотографии, изображенный молодой человек в униформе, расположенный в верхнем ряду вторым справа — и на электрографических копиях портретов Николая Степановича Гумилёва различного периода, представленных в качестве образцов — изображено одно и то же лицо».

Казалось, теперь можно было с уверенностью говорить о том, как выглядил гимназист Коля Гумилёв, когда он впервые встретился с ученицей Мариинской гимназии Аней Горенко на ступенях царскосельского Гостиного двора или когда Иннокентий Анненский впервые обратил внимание на ученика вверенной ему гимназии, как на подающего надежды поэта.

«Н. Гумилёв» — Прегер
Фрагмент снимка 1907 года
Н. Гумилёв
1915 год
Совмещение снимков 1907 и 1915 годов
В ремешках пенал и книги были,
Возвращалась я домой из школы.
Эти липы, верно, не забыли
Нашу встречу, мальчик мой веселый.
А. Ахматова
Я помню дни: я, робкий, торопливый,
Входил в высокий кабинет,
Где ждал меня спокойный и учтивый,
Слегка седеющий поэт.
Н. Гумилёв
Именно с такими комментариями снимок был опубликован в статье о Николаевской гимназии7. И все же некоторые сомнения оставались, слишком  молодо  выглядел похожий на Гумилёва ученик, а ведь в апреле 1905 года Николаю исполнилось уже 18 лет. Как показал дальнейший ход событий, сомнения были не безосновательными.

После ознакомления со списками гимназистов, учившихся в одном классе с Гумилёвым в 1903/1904 и 1904/1905 учебных годах («Труды и дни Н. С. Гумилёва»5), выяснилось, что фамилия деда там отсутствует. Эти списки, очевидно, были взяты из ежегодных отчетов гимназии за 1904-1905 гг, не сохранившихся до наших дней, и не доверять им не было никаких оснований.

Сомнения еще больше усилились, когда удалось уточнить атрибуцию  наиболее близкой к гимназической поре известной фотографии Николая Гумилёва в мундире с высоким стоячим воротником, опубликованной в книгах В. Шубинского1 и О. Высотского2. Поскольку снимок находится в студенческом деле Н. Гумилёва (архив ЦГИА, СПб), а поступал он в университет в 1908 году, то и снимок датирован авторами 1908-м годом. Облик Николая Степановича на этой фотографии довольно сильно отличается от образа гимназиста на снимке деда, но думалось, что за 2-3 года юноша мог значительно измениться.


Фотография Н. Гумилёва из коллекции Нью-Йоркской публичной библиотеки. Подпись на фотографии: ««Означенное на сей фотографической карточке (действительно) и означает личность сына статского советника Николая Степановича Гумилёва. 1906, июля 3 дня г. Царское Село. Пристав В (Сахаров)».
Однако, как выяснилось в результате поисков, на самом деле фотография Гумилёва в мундире была сделана в 1906 году. Аналогичный снимок,  хранящийся в Нью-Йоркской публичной библиотеке (NYPL)11, содержит инскрипт следующего содержания: «Означенное на сей фотографической карточке (действительно) и означает личность сына статского советника Николая Степановича Гумилёва. 1906, июля 3 дня г. Царское Село. Пристав В. (Сахаров)». Значит фотография была сделана, вероятно,  вскоре после окончания Гумилёвым Николаевской гимназии (июнь 1906 года) и, вряд ли, ученик на гимназическом снимке мог так сильно измениться в течение года.

Последняя точка в этом вопросе была поставлена, когда в мае 2007 года мне довелось побывать в гостях у Анны Генриховны Каминской12, внучки выпускника гимназии 1907 года Николая Николаевича Пунина13. С волнением переступил порог квартиры дома №34 на ул. Ленина (бывшая ул. Широкая) на Петроградской стороне. Эту квартиру Анна Ахматова получила в 1961 году от ленинградской писательской организации и въехала в неё вместе членами семьи Пуниных14, которых считала «своей семьей». Старая мебель, бесценные архивы, увешанные картинами и фотографиями стены квартиры напоминали о незримом присутствии Анны Андреевны, которую Анна Генриховна в разговоре называла Акумой, а близких Ахматовой людей: дедушка Коля (Н. Пунин), дяди Лева (Л. Аренс15) и Саша (А. Пунин16).

Хозяйка квартиры показала серебряную медаль дедушки Коли, его и  дяди Левы гимназические снимки. Среди них оказалась и групповая гимназическая фотография, такая же, как и в архиве моего деда. Но на снимке из архива Аренс-Пуниных имеется надпись: «Царскосъльская гимназiя 1907 годъ», а в 1907 году Н. Гумилёв находился уже в Париже и никак не мог присутствовать на фотографии. На оборотной стороне этого снимка приведены фамилии всех учеников присутствующих на фотографии, включая К. Афанасьева. Гимназист, подпирающий голову рукой во втором ряду, оказался Львом Аренсом, а «Н. Гумилёв» неким Прегером. Лев Аренс, как и большинство учеников на снимке, значится в списке выпускников 1909 года, следовательно на снимке запечатлены ученики VI класса17 Николаевской гимназии (выпуск 1909 года). Пришлось признать, что в семейном архиве автора статьи сохранилась фотография не с Николаем Гумилёвым, а с мистически похожим на него учеником по фамилии Прегер.

Казалось бы в истории с  гимназическими фотографиями можно было поставить точку, но неожиданная находка заставила ещё раз обратиться к образу Николая Гумилёва гимназической поры. Случилась она, когда листая через интернет каталог РНБ, я обратил внимание на название «Царскосельская гимназия. Юный труд». Что это за издание, карточка каталога ничего не говорила. Каково же было мое удивление, когда выяснилось, что за названием «Юный труд» скрывается рукописный журнал Николаевской Царскосельской гимназии за 1906/1907 учебный год. Ни в литературе о гимназии, ни в воспоминаниях учеников, журнал с таким названием не встречается18. Похоже, более ста лет он пролежал на библиотечной полке, не востребованный специалистами.

Краткие сведения сохранились лишь о рукописном литературном журнале гимназии «Горизонт», издававшемся во время учебы в ней Николая Гумилёва. В работе «Труды и дни Н. С. Гумилёва»5 П. Лукницкий говорит, что по сведениям А. Ахматовой и др. «В гимназии  издавался  (под  ред. Клушина)  журнал "Горизонт". Остается невыясненным, сотрудничал ли в нем Н. Г.». Но В. Лукницкая указывает, что по словам матери Гумилёва, он принимал в нем участие19. Участие Гумилёва в журнале подтверждает и окончивший в 1913 году гимназию поэт Николай Оцуп. Он вспоминал, что в середине 1910-х «у кого-то из царскоселов я видел уцелевший номер этого рукописного журнала. Там действительно были какие-то ранние, очень звонкие стихи Гумилёва, не включенные им, конечно, даже в первую книжку стихов»20. Имя редактора журнала «Горизонт» Александра Клушина встречается в списке выпускников гимназии за 1905 год9. Возможно, тогда же этот журнал прекратил своё существование.

В январе 1906 года И. Ф. Анненского сменил на посту директора гимназии «сугубо прозаический» Я. Г. Мор21, наведший милые сердцу учебного руководства идеальные чистоту и порядок. Но даже под его «неодобрительным взглядом», писал выпускник 1911 года поэт Дмитрий Кленовский22, поэтические традиции  гимназии продолжились: проводились художественные вечера «на которых ученики, кроме своих, непременно читали стихи Анненского. Издавался свой литературный журнальчик». Вероятно, это и был журнал «Юный труд»23.

В библиотеке сохранилось 9 номеров рукописного журнала с №5 (1 ноября 1906 г.) по №14 (14 февраля 1907 года)24. «Юный труд» издавался еженедельно и размножался литографическим способом в электропечатне Я. Кровицкого. Желающие могли приобрести его у швейцара гимназии по цене 5 копеек за номер. На 16-ти страницах журнала (с 1907 года объем увеличился до 24-х страниц) публиковались стихи, рассказы, повести, рисунки, сценки из жизни царскосельской молодежи, переписка с редакцией и объявления гимназистов, скрывавших свои истинные имена под псевдонимами (подробный рассказ о журнале готовится к отдельной публикации).

Казалось бы журнал «Юный труд» не имеет прямого отношения к Гумилёву. Его первый номер вышел в октябре 1906 года, когда Николай Степанович уже уехал в Париж и не мог принимать участие в этом издании. Но если присмотреться внимательно к карикатуре без названия и без подписи автора, помещенной в 13-м номере журнала, то оказывается, что она напрямую связана с именем Н. Гумилёва.

На рисунке изображен, любующийся собой перед зеркалом, гимназист, с усиками, в мундире с высоким стоячим воротником. Кого-то или, вернее, что-то связанное с ней, эта  карикатура напоминала, но что конкретно вспомнить не мог, пока однажды не перечитал рассказ-воспоминание Дм. Кленовского «Поэты царскосельской гимназии»22, где бросился в глаза следуюший абзац: 

«Я стал присматриваться к Гумилёву в гимназии. Но с опаской — ведь он был старше меня на 6 или 7 классов! Поэтому и не разглядел его, как следует… А если что и запомнил, так чисто внешнее. Помню, что был он всегда особенно чисто, даже франтовато, одет. В гимназическом журнальчике была на него карикатура: стоял он, прихорашиваясь, перед зеркалом, затянутый в мундирчик, в брюках со штрипками, в лакированных ботинках».

Несомненно, Кленовский имел в виду именно эту карикатуру. Всё сходится: и франтоватый вид, и зеркало, и брюки со штрипками, и лакированные ботинки. Но действительно ли на ней изображен автор «Пути конквистадоров»? Здесь можно строить лишь предположения.

Возможно, конечно, что гимназист на рисунке является собирательным образом, и Кленовский соединил его с Н. Гумилёвым позже, поскольку рассказ-воспоминание был написан им почти через 50 лет после окончания гимназии. Но в процитированной статье память не изменяет Дм. Кленовскому: и в приводимом перечне учеников и в изложении событий. Вряд ли он мог написать про Гумилёва и карикатуру лишь для «красного словца». Да и определенное сходство между образом на рисунке 1907 года и на фотографии Гумилёва 1906 года просматривается: усики, мундир, удлиненная шея, прическа.

Главным возражением оппонентов может быть вопрос: «Почему карикатура была опубликована в гимназическом журнале, когда Гумилёв уже покинул стены учебного заведения?». Но и на него может быть найден довольно убедительный ответ.

Возможно, карикатура была создана ещё во время учебы Гумилёва в гимназии, но ранее опубликовать её не было возможности, поскольку гимназический журнал начал выходить только осенью 1906 года. А если бы и представилась такая возможность, открыто опубликовать на него карикатуру вряд ли бы кто решился. Николай Пунин вспоминал19, что гимназисты боялись Николая Степановича и никогда не осмелились бы сделать с ним, «что-нибудь, вроде запихивания гнилых яблок в сумку», как это они проделывали с одноклассником Гумилёва, «великовозрастным маменькиным сынком» Димой Коковцевым. «Николая Степановича они боялись и никогда не осмелились бы сделать  с ним что-нибудь подобное, как-нибудь задеть  его. Наоборот,  к  нему относились  с  великим  уважением  и   только  за  глаза иронизировали над любопытной, непонятной им и вызывавшей  их  и удивление, и страх, и недоброжелательство "заморской штучкой" — Колей Гумилёвым.» А с отъездом Гумилёва за границу появилась возможность безнаказанно отомстить за прошлые обиды и карикатура могла быть опубликована в гимназическом журнале.

Теперь мы можем себе представить, как выглядел юный поэт в  глазах соучеников (карикатура 1907 г.),  в момент окончания гимназии (снимок 1906 года) и на кого из учеников гимназии он был удивительным образом похож (снимок класса 1907 г.). Хочется надеяться, что эти находки, расширят наше представление об образе Николая Гумилёва — гимназиста.

Но история с «неизвестными фотографиями Николая Степановича Гумилёва» на этом не закончилась…

* * *

И серебряный месяц ярко
Над серебряным веком стыл.


Судьбе было угодно еще раз столкнуть меня с «неизвестной фотографией Н. Гумилёва», когда осенью 2004 года, после долгого перерыва,  произошла неожиданная встреча с давнишней знакомой Верой Федоровной Режениновой. Сидя в уютном петербургском кафе мы делились историями своей жизни. Я поведал о своих нынешних увлечениях: создании сайта о Николаевской гимназии и истории с гимназическими снимками  Н. Гумилёва. Неожиданно Вера сказала: «Ты знаешь, а ведь у меня дома тоже есть фотография на которой запечатлен Гумилёв. Она досталась мне от бабушки мужа». Этим утром я отнес гимназическую фотографию на экспертизу в ГУВД, поэтому Верина реплика  вызвала неподдельное волнение. Снова Гумилёв! Возможно ли такое стечение обстоятельств?

На следующий день я приехал к Вере домой. Хозяйка показала альбомы с фотографиями бабушки и дедушки ее покойного мужа: Ольги Эмильевны и Вацлава Иосифовича Кестнер. Потом достала из конверта небольшую пожелтевшую фотографию группы одетых в бальные платья дам и мужчин во фрачных парах и мундирах. «Ольга Эмильевна здесь пятая справа в вернем ряду, а Николай Гумилёв?..» — после короткого замешательства мы вместе решили, что это  крайний слева мужчина в первом ряду, в мундире с высоким стоячим воротником, он напоминал Н. Гумилёва на его известных снимках 1914-1915 гг. в военной форме.

«О фотографии и присутствии на ней Гумилёва Ольга Эмильевна  говорила моему мужу Ростиславу. От него знаю, что О. Э. Кестнер, урожденная Шнейдер (1882-1964), окончила частную гимназию А. С. Таганцевой, получила звание домашней учительницы по математике. Её муж был гражданским инженером, расстрелян в 1938 году», — заметила Вера. На оборотной стороне снимка стояла карандашная надпись: «26 января 1913». Больше об этой фотографии Вере Федоровне ничего не было известно.

С собой у меня была цифровая фотокамера. Сделав несколько снимков семейной реликвии я вынужден был откланяться, через два дня предстоял перелет в Америку, где в последние годы я работаю программистом. Вернувшись в Канзас-Сити, загрузил снимок в компьютер. Современная техника не подвела, качество копии было отменным. Оказалось возможным рассматривать снимок с 2х-4х кратным увеличением.

Участники встречи 26 января 1913 года.
(Из архива О. Э. Кестнер)

1 ряд слева направо: Г. Иванов, неуст. лицо, Дм. Цензор, неуст. лицо, В.Опочинин (?), неуст. лицо.
2 ряд: М. Веселкова-Кильштедт (?), Н. Грушко (?), М. Левберг (?), Е. Минеева, неуст. лицо, П. Соловьева, неуст. лицо, А. Случевская, неуст. лицо.
3 ряд: неуст. лицо, неуст. лицо, О. Мандельштам (?), неуст. лицо, Н. Гумилёв, А. Ахматова, В. Кривич (?), О. Кестнер, неуст. лицо, Дм. Коковцев (?), А. Кондратьев (?), М. Лозинский (?).

Знаком (?) отмечены лица, идентифицированные предположительно.

Занимаясь вопросами, связанными с фотографиями класса Николаевской гимназии из архива деда, удалось собрать практически все известные снимки Николая Гумилёва. Сопоставляя их с человеком в мундире  на снимке 1913 года, я пришел к твердому убеждению, что это, действительно, Гумилёв. Из биографическим хроник25 следовало, что 26 января 1913 года Николай Степанович присутствовал на встрече Кружка «Вечера Случевского» на квартире Н. Н. Вентцеля26. Естественно возник интерес к истории Кружка и его участникам.

Спасибо современным технологиям и интернету. Благодаря им теперь можно пользоваться российскими библиотеками не выходя из американской квартиры: «листать» каталоги, заказывать с доставкой по электронной почте копии интересующих материалов, пользоваться услугами библиографа. На сайтах русско-американских книжных магазинов можно заказывать изданные в России книги. Поэтому через несколько месяцев в моем распоряжении были практически все статьи и книги, где говорилось о Кружке петербургских поэтов и поэтесс «Вечера Случевского».

Кружок был продолжателем объединений «Пятницы Полонского»27 и «Пятницы Случевского»28. Литературно-музыкальные вечера «Пятницы Полонского» проходили с 1883 года по пятницам на квартире поэта, прозаика и публициста Я. П. Полонского. На популярных вечерах бывали писатели и поэты (З. Н. Гиппиус, Ф. М. Достоевский, К. К. Случевский, И. С. Тургенев, А. А. Фет и др.), художники (И. К. Айвазовский, И. Е. Репин и др.), музыканты (А. Г. Рубинштейн и др.), философы и государственные деятели. После смерти Полонского в 1898 году  пятничные встречи продложились на квартирах  поэта Константина Константиновича Случевского (1837-1904)29-30 и получили название литературных вечеров «Пятницы Случевского». На них бывали К. Д. Бальмонт, В. Я. Брюсов, Ф. К. Сологуб и др. С февраля 1899 года был заведен альбом, который  посетители Кружка заполняли  экспромтами, стихотворными шаржами и рисунками31.

Вскоре после кончины К. К. Случевского (25 сентября 1904 г.) участники «пятниц» решили перидически встречаться на квартирах постоянных участников Кружка, назвав его, в память ушедшего поэта «Вечера Случевского»32. Продолжились и традиции ведения альбома, отдельные части которого хранятся ныне в архивах ИРЛИ, РГАЛИ, и в фондах РНБ. Кружок стал главным «долгожителем» среди литературных салонов Петербурга, просуществовав 14 лет — до ноября 1917 года.

Об обстановке, в которой проходили собрания Кружка, поведал один из постоянных участников встреч (по мнению Р. Д. Тименчика и К. М. Азадовского, это был поэт Дм. Цензор) на страницах журнала «Златоцвет».

«Доступ в кружок очень затруднен. Попасть в него можно только издав книгу стихов и с согласия большинства членов. Собрания кружка бывают раз в месяц, в квартире кого нибудь из членов и носят очень интимный семейный характер. Желающий попасть в кружок должен быть сначала в качестве гостя приглашен кем нибудь из членов, и то путем баллотировки. Гостю предоставляется первому чтение стихов и по произведенному, вообще, впечатлению решается судьба его приема. Рекомендуют его три члена, имя его включается в очередную повестку, и на ближайшем собрании его выбирают закрытой баллотировкой. Вступление в члены кружка затруднено главным образом интимным и семейным характером кружка.

Понятно поэтому, что собрания проходят очень непринужденно.

Каждый поэт читает три стихотворения, по поводу которых иногда обмениваются замечаниями, а потом собранию предлагается ужин, за которым продолжается оживленная беседа»33.

Вначале ядро Кружка составляли, преимущественно, консервативные поэты-традиционалисты, многие из которых были к тому же и государственными чиновниками. Впоследствии в его ряды принимались и символисты и модернисты. 24 мая 1908 года, на собрании у В. И. Кривича в Царском Селе полноправным членом Кружка стал Н. С. Гумилёв, шесть раз посетивший его заседания за первый год участия в нем. Затем его интерес к Кружку ослаб, поскольку в нем было мало единомышленников по поэтическому цеху. Куда больше занимали Гумилёва встречи на «башне» у Вяч. Иванова34 и созданный им «Цех поэтов». На  заседаниях Кружка он появлялся нерегулярно и рассматривал «свое участие в Кружке скорее как светское времяпровождение, нежели как серьёзную школу поэтического мастерства»32.

Одно из заседаний Кружка,  19 ноября 1911 года, прошло в доме Гумилёва в Царском Селе на ул. Малой д.63. Вероятно об этой встрече вспоминала участница Кружка, дочка К. К. Случевского — Александра: «После 1910 года кружок собирался по очереди у всех членов. Помню одно такое собрание было в Царском Селе в доме Анны Ахматовой и ее мужа, Николая Гумилёва. Помню анфиладу комнат и в самом конце ее, в комнате, оклеенной  темно-серыми обоями с лиловыми занавесками и мебелью из карельской березы, за круглым столом с зажженной свечкой (другого освещения не было) сидела Анна Ахматова»35.

Анна Андреевна без должного пиетета относилась к участникам Кружка и его заседаниям: «Вспоминает, что в молодости часто ссорилась с Н. С. Гумилёвым из-за того, что тот делал вид, что очень любит и ценит Случевского. Вспоминает и вечер в их доме, посвященный Случевскому (какая-то дата исполнилась). Собрались какие-то скучные тайные и действительные статские советники, не то почитатели, не то сослуживцы Случевского по "Правительственному вестнику". Читали стихи Случевского и свои вирши, посвященные его памяти. Н. С. сердился, что А. А. тяготилась его гостями».36 И всё же 15 декабря 1912 года на встрече, проходившей у поэтессы М. Т. Веселковой-Кильштедт,  Анна Ахматова была единогласно принята в члены Кружка по рекомендации Н. Гумилёва, В. Кривича и А. Мейснера. Это были единственные  сведения об участии А. Ахматовой в деятельности Кружка «Вечера Случевского», которые удалось  обнаружить.

О встрече, проходившей 26 января 1913 года на квартире Н. Н. Вентцеля, нашлось лишь краткое упоминание в статье К. М. Азадовского и Р. Д. Тименчика32, где сообщалось, что на этом вечере Гумилёв  написал четверостишие в альбом жены Вентцеля и сонет-акростих, посвященный К. К. Случевскому, что летописец кружка Ф. Ф. Фидлер на этой встрече не присутствовал и, что на предыдущей встрече Кружка в его члены была принята Анна Ахматова. Из материалов статьи следовало, что  автографы и экспромты членов Кружка, записанные в альбом 26 января 1913 года, хранятся в архиве РГАЛИ в Москве. Получение копий этих листов могло снять многие вопросы, но самостоятельные попытки обращения  в архив по электронной почте закончились безрезультатно.

Не дала конретных результатов и портретная экспертиза (Гумилёв — не Гумилёв), сделанная криминалистами ГУВД. По одной половине признаков сходство имеется, по другой отсутствует, было записано в заключении экспертизы.

И здесь интернет и удача снова пришли на помощь. По электронной почте пришло письмо от искусствоведа и литератора Ирины Евгеньевны Иванченко, заинтересовавшейся моим сайтом о Царском Селе. Ирина Евгеньевна  является автором книги «Род Случевских в истории»30, занималась описанием обширного архива дочери К. К. Случевского — Александры Случевской-Коростовец37, хранившегося у правнука поэта в Калифорнии. Неудивительно, что история фотографии, связанной с «Вечерами Случевского», заинтересовала Ирину Евгеньевну и благодаря её знакомствам и усилиям через несколько месяцев в моих руках оказались копии нескольких листов альбома Кружка.

Лист альбома Кружка «Вечера Случевского» от 26 января 1913 года.
РГАЛИ ф. 512, оп. 2, ед. хр. 3а, Л. 16.

Оказалось, что на листе встречи 26 января 1913 года38 представлены несколько стихотворных экспромтов, а также стоят автографы 19-ти  членов Кружка: И. Соколова, А. Кондратьева, В. Грибовского, Дм. Цензора, В. Уманова-Каплуновского, В. Лебедева, Ф. Зарина, А. На[нрзб], В. Опочинина, Т. Берхман, Е. Минеевой, А. Радченко, В. Авенариуса, Д. Коковцева, А. Ахматовой, Н. Вентцеля-Бенедикта, М. Пожаровой, Н. Гумилёва и N. K. Удивительно, но факт присутствия Ахматовой на этой встрече, прошел мимо внимания eё биографов.

Другой неожиданностью явилось то, что, как следует из записи в альбоме, встреча 26 января проходила в тот же день, вернее ночь, у двух членов Кружка Н. Н. Вентцеля26 и В. М. Грибовского39. Вряд ли можно предположить, что участники разделились на две части и заседание происходило на двух квартирах одновременно. Скорее всего, встреча началась на Васильевском острове у Николая Николаевича, а продолжилась на Петербургской стороне у Вячеслава Михайловича.

На квартире Вентцеля, вероятно, прошла официальная часть встречи: поэты читали свои стихотворения, вписывали экспромты и автографы в альбом Кружка, потом состоялся традиционный ужин с вином и оживленной беседой. И только затем, многие, но не все участники встречи, отправились на квартиру Грибовского. Быть может в этот день он отмечал какую-то памятную дату.

Н. Н. Вентцель писал40, что «Публика на вечера Случевского собирается обыкновенно поздно, не редки случаи, когда на собрание, начало которого предложено в 9 час. вечера, являются после 12-ти. Это дало повод В. В. Уманову-Каплуновскому сказать экспромт:

Вечера» Случевского превратились в «ночи»
И давно «сегодня» сделалось «вчера»…
Вижу и грядущее, закрывая очи:
Соберемся на вечер к десяти утра.»

Очевидно, «переезд» с Васильевского острова на Петербургскую сторону в квартиру Грибовского состоялся уже далеко за полночь. Поэтому не все члены Кружка, последовали на продолжение встречи. В первую очередь это «старая гвардия» в лице В. П. Авенариуса, Н. Н. Вентцеля, В. В. Уманова-Каплуновского и В. П. Лебедева, автографы которых стоят в альбоме Кружка, но на фотографии они, определенно, отсутствуют. Скорее всего, к членам Кружка у Грибовского присоединились новые лица (не члены Кружка), приглашенные хозяином, и в их числе Ольга Эмильевна Кестнер, муж которой, В. И. Кестнер41, мог быть связан с Грибовским или другими членами Кружка по службе. Поэтому наиболее вероятной представляется версия, что снимок 26 января был сделан на квартире профессора В. М. Грибовского.

Теперь, имея список лиц участвовавших во встрече 26 января, можно было заняться их идентификацией на снимке. Главным успехом на этом пути, подтвердившим предположение о связи фотографии с Кружком «Вечера Случевского»,  стало опознание на снимке двух членов Кружка, лично знавшими их родственниками!

Первым потомком, узнавшим своего предка на фотографии 1913 года, стал приемный сын поэта Дмитрия Михайловича Цензора (1877-1947) — 2-х кратный олимпийский чемпион в парном фигурном катании Олег Протопопов. О том, что его отчимом был Цензор, удалось узнать из описания архива Дмитрия Михайловича (ЦГАЛИ Петербурга, Ф.531, 273 ед. Хр., 1877-1979 гг.), где наряду с документами Цензора и его жены — балерины А. В. Груздевой, хранятся записки О. Протопопова по фигурному катанию, письма зрителей к О. Протопопову и его супруге и партнерше Л. Белоусовой, статьи об олимпийских чемпионах.

С помощью Интернета удалось обнаружить адрес электронной почты, живущих в Швейцарии прославленных фигуристов. Я написал Олегу Алексеевичу письмо, приложив фотографию 1913 года, с просьбой посмотреть, нет ли на ней Дмитрия Михайловича. Через пару дней получил любезный ответ, в котором Олег и Людмила писали, что «нам и нашему другу швейцарцу показалось, что Д. М. Ц. в первом ряду третий слева». Приложенные к письму фотографии Цензора,  несомненно, подтверждали это предположение.

26 января 1913 год Дмитрий Цензор
1930-е годы

До революции имя поэта Дмитрия Цензора было широко известно в литературной среде. Он был участником многочисленных литературных объединений Петербурга начала 20 века, в 1908 году стал членом Кружка «Вечера Случевского», посещал  собрания на «Башне» у Вяч. Иванова, с февраля 1913 года входил в «Цех поэтов» Н. Гумилёва, издавал  журнал «Златоцвет». На сборник его стихотворений 1909 года «Крылья Икара» откликнулся Иннокентий Анненский42: «Дм. Цензор становится проявлением нашего смутного, чадного и давно накопившегося раздражения

Вот город —

Безумный старый гробовщик!
Копаешь ты свои могилы

И жизнь, и молодость, и силы,
Смеясь, хоронишь каждый миг,

Среди твоих гниющих стен
Палач, предатель наготове.
Ты весь пропитан ядом крови,
Ты — западня и душный плен.»

Не обошел вниманием стихи Цензора и  Александр Блок: «Дмитрий Цензор — создание петербургской богемы…<…> он чист душой и, главное, что временами он поет, как птица, хотя и хуже птицы; видно, что ему поется, что он не заставляет себя петь»43.

Дм. Цензор стал одним из героев пародийного романа Корнея Чуковского «Нынешний Евгений Онегин» («И Цензор — дерзостный поэт — / украдкой тянется в буфет»), с которым в начале 1900-х годов сотрудничал в газете «Одесские новости», а также участником рассказа М. Зощенко «Случай в провинции», где рассказывается, как после революции «однажды осенью поэт-имажинист Николай Иванов, пианистка Маруся Грекова, я, и лирический поэт Дмитрий Цензор выехали из Питера в поисках более легкого хлеба». И. С. Эвентов вспоминал, что Дм. Цензор был одним из тех, кто нес на плечах гроб с телом А. Блока в 1921 году44. В советское время поэт печатался мало, перед войной он стал секретарем партийной организации Ленинградского Союза писателей, в 1940 году вышла книга его избранных стихотворений.

В последующей переписке О. Протопопов рассказал, что еще до войны Дмитрий Михайлович подарил ему первые коньки-снегурочки. Он запомнил отчима, как исключительно доброго и отзывчивого человека, который «спас нам жизнь, вытащив нас с мамой из блокадного Ленинграда, когда мы были уже на грани смерти». Когда в ноябре 2005 года, впервые после 26-летнего отсутствия, Олег и Людмила Протопоповы посетили родной город, свой визит они начали с «Литературных мостков» Волкова кладбища, где поэт Дмитрий Цензор похоронен в одной могиле с женой.

Другим членом Кружка, опознанным потомком, оказалась младшая дочь поэта К. К. Случевского Александра Константиновна Случевская-Коростовец (урожд. Случевская, 1890-1976), художник-реставратор, поэтесса30, вторая справа в среднем ряду.

26 января 1913 год Александра Случевская
1931 год

Её определили на снимке (несмотря на неудачный ракурс) автор книги о роде Случевских И. Е. Иванченко и живущий в Калифорнии племянник Случевской-Коростовец Николай Владимирович Случевский. Н. В. Случевский не только неоднократно встречался со своей тетей в детстве и юности, но и стал хранителем бесценного архива Александры Констатиновны37, который содержит автографы, четверостишия и рисунки многих известных политиков и деятелей культуры русского зарубежья; а также многочисленные альбомы с фотографиями Случевской-Коростовец, начиная с её петербуржской юности. Так что в достоверности сведений племянника сомневаться не приходилось.

Шурочка или Шу-Шу, как с любовью называл Александру отец, с 9-ти лет присутствовала на  литературных собраниях «Пятницы Случевского». Тяжело пережив смерть отца, она после некоторого перерыва стала посещать встречи Кружка «Вечера Случевского». Когда на одном из собраний «появилась молодая, интересная девушка, не все сразу признали в ней знакомую им, щеголявшую ещё в коротеньких платьях гимназистку», — писал Н. Н. Вентцель40. Впечатленный переменами в облике Шуры, он записал в альбом Кружка четверостишие:

И тьма вокруг, и в сердце мгла,
И все так сумрачно и хмуро…
Вдруг солнца луч, — она вошла…
Так вот какая стала Шура.

Дочь поэта унаследовала поэтическое дарование отца. Её стихи печатались на страницах таких солидных изданий, как «Новое время». На одном из собраний Кружка она записала в альбом «Вечеров Случевского» игривый экспромт:

Я шелками так шуршу,
Что сердит Драчевский;
Нет милее Шу-Шу-Шу,
Шурочки Случевской.

С 1919 года А. К. Случевская-Коростовец жила в эмиграции. В Англии она стала крупным реставратором-иконописцем, вырастила несколько поколений художников-реставраторов с мировой известностью.

Принимая во внимание свидетельства родственников Дм. Цензора и А. Случевской-Коростовец, дату на обороте фотографии, совпадающую с датой заседания Кружка, свидетельство О. Э. Кестнер о присутствии на снимке Н. Гумилёва и записи в альбоме Кружка, можно было продолжить поиски с уверенностью в том, что на снимке должны присутствовать и другие участники встречи Кружка «Вечера Случевского», состоявшейся 26 января 1913 года.

Осложняло ситуацию то, что не все присутствовавшие на встречах Кружка поэты оставляли автографы или экспромты в альбоме, как в нашем случае А. Случевская-Коростовец, а в связи с «переездом», не все лица, оставившие 26 января автографы в альбоме, присутствовали на снимке. В круг «подозреваемых» можно было включить большинство из 90 фамилий членов Кружка «Вечера Случевского», опубликованных в справочнике М. Шруба27, но ведь могли быть и гости, присоединившиеся к «неофициальной» встрече у В. М. Грибовского, как, например, прежняя владелица снимка О. Э. Кестнер.

Самостоятельно решить задачу идентификации было довольно сложно. Поэтому я обратился за помощью к петербургским ученым и музейным работникам — специалистам по «серебряному веку». Их мнения разделились: так если К. М. Азадовский45 высказал мнение, что изображенные на фотографии лица, имеют лишь косвенное отношение к  участникам «Вечеров Случевского», то Ю. В. Зобнин46 и директор музея «Анна Ахматова. Серебряный век» В. А. Биличенко47 высказались в пользу исторической ценности фотографии и оказали большую помощь в идентификации лиц, изображенных на снимке.

Совместными усилиями удалось, предположительно, установить имена восемнадцати, из 27 человек, запечатленых на фотографии. Поскольку других документов, говорящих о встрече, кроме записей в альбоме Кружка, обнаружить не удалось, то главным критерием идентификации стало портретное сходство с известными фотографиями и наличие автографа в альбоме Кружка. Такой метод, конечно, не гарантирует от ошибок, поэтому о подлинности идентификации того или иного лица  можно говорить лишь с большей или меньшей долей вероятности.

Всех идентифицированных лиц можно разбить на несколько групп в порядке убывания достоверности предположений. К первой отнесем тех, чье присутствие на снимке не вызывает сомнений, ко второй — лиц оставивших автографы в альбоме Кружка 26 января 1913 года, к третьей — членов Кружка «Вечера Случевского» не оставивших в этот день автографы в альбоме и, наконец, к четвертой — гостей встречи.

В первую группу вошли бывшая хозяйка фотографии О. Кестнер, а также Дм. Цензор и А. Случевская-Кростовец, о подлинности присутствия которых на снимке говорилось выше.

Вторую группу составили Н. Гумилёв, А. Ахматова, Дм. Коковцев, Е. Минеева, А. Кондратьев, В. Опочинин и, с большими оговорками, Ф. Зарин и В. Грибовский. Благодаря свидетельству О. Э. Кестнер присутствие на фотографии Николая Гумилёва можно считать достоверным фактом. Однако, доводы специалистов убедили в том, что мое с Верой Федоровной предположение — Николай Степанович крайний слева в первом ряду — было ошибочным, а  истинный Гумилёв на снимке 1913 года,  это высокий мужчина с усиками, пятый слева в верхнем ряду. Действительно, сравнения этого образа с фотографиями Н. Гумилёва в Царском Селе 1909 года,  на чествовании М. Горького 1919 года и, главное, с рисунком Войтинской 1909 года, подтверждают данную версию: удлиненное лицо, сосредоточенный взгляд, сужающийся подбородок.

В январе 1913 года Николай Степанович уже по праву считался одним из мэтров новой русской поэзии: вышли в свет его четыре стихотворных сборника (последний «Чужое небо» в апреле 1912 г.), исполнился год, созданному им «Цеху поэтов», недавно вместе с С. Городецким им было провозлашено новое направление в русской поэзии — «акмеизм». Видно, что на снимке поэт, как бы углублен в себя, у него утомленный, отсутствующий взгляд. Быть может, в это время он мысленно уже находился в любимой Африке. Ведь начиная с декабря 1912 года, Гумилёв был занят подготовкой новой африканской экспедиции, до отъезда в которую оставалось менее 3-х месяцев.

26 января 1913 год Николай Гумилёв
1909 год

На встрече 26 января Гумилёв показал себя, как мастер экспромта, сочинив сонет-акростих (ПОЕТ СЛУЧЕВСКИИ), посвященный К. К. Случевскому («Понять весь мир какой-то странный сложным…»), и четверостишие в альбом супруги Н. Н. Вентцеля — М. И. Пузыревской32

Какое счастье в Ваш альбом
Вписать случайные стихи.
Но ах! Узнать о ком, о чем, —
Мешают мне мои грехи.

Зная, что Анна Ахматова была участницей встречи 26 января (автограф в альбоме Кружка!), естественно предположить, что она также присутствует на снимке. В начале 1913 года супружеские отношения Николая и Анны48, хотя бы внешне, но поддерживались. Они вместе посещали литературные вечера, кабаре «Бродячая собака», и представить себе, что вместе приехав из Царского Села на встречу Кружка «Вечера Случевского», Анна Андреевна могла покинуть вечер без мужа, практически невозможно.

26 января 1913 год Анна Ахматова
1911 год

С первого взгляда опознать Ахматову на снимке 26 января довольно сложно. Присмотревшись внимательнее, понимаешь, что единственная, кто может быть Анной Андреевной на снимке, это стоящая рядом с Гумилёвым молодая женщина, в высоких бальных белых перчатках. Первым возражением оппонентов будет, несомненно: «Позвольте, но где же знаменитая челка, запечатленная на многочисленных фотографиях и в воспоминаниях современников того времени?»  «Анна Ахматова, застенчивая и элегантно-небрежная красавица со своей «незавитой» челкой, прикрывавшей лоб, и с редкой грацией полудвижений и полужестов» — такой, во времена «Бродячей собаки» 49, запомнил её художник Юрий Анненков50.

Но быть может челка, как и «ложно-классическая шаль», подходившие для образа богемной поэтессы в «Бродячей собаке», были не совсем уместны на довольно консервативном светском вечере, где все дамы были одеты в белые бальные платья, а мужчины во фрачные пары. Еще в 1911 году, судя по известной фотографии, Ахматова обходилась без челки. С тех пор прошло не так уж много времени и, возможно, этот отличительный знак еще не стал непременным атрибутом ее образа.

Другим отличием от канонического образа является широкая белозубая улыбка Анны Андреевны и веселое настроение. Большинство мемуаристов отмечали её величавость, царственную осанку и непременную грусть в глазах51. Тот же Анненков писал: «Грусть была наиболее характерным выражением лица Ахматовой. Даже — когда она улыбалась. И эта чарующая грусть делала ее лицо особенно красивым».

Вполоборота, о печаль,
На равнодушных поглядела.
Спадала с плеч окаменела
Ложно классическая шаль…

Такой запечатлел Ахматову 1910-х Осип Мандельштам.

Но верно и то, что хорошо знавшие Ахматову  современники отмечали: грусть в глазах и трагический оттенок в её образе обозначились позднее. В 1912 году, вспоминал поэт Георгий Адамович, «Анна Андреевна почти непрерывно улыбалась, усмехалась, весело и лукаво перешептывалась с Михаилом Леонидовичем Лозинским, который, по-видимому, уговаривал её держаться серьезнее, как подобает известной поэтессе, и внимательно слушать стихи. На минуту-другую она умолкала, а потом снова принималась шутить и что-то нашептывать»52. Корней Чуковский также отмечал склонность молодой Ахматовой к «веселости», «к едкой ироничной шутке, к острому слову… <…> было несколько человек, с которыми ей особенно ”хорошо смеялось”,  как любила она выражаться. Это были Осип Эмильевич Мандельштам и Михаил Леонидович Лозинский — ее товарищи, самые близкие…» И оба этих товарища, как мы увидим позднее, возможно, присутствовали на этом вечере.

Если повнимательней присмотреться к образу женщины в высоких белых перчатках на снимке 26 января, то можно найти в нем много общего с известными фотографиями Ахматовой: стройный стан, глаза, брови, овал лица53. Замечаешь величественность облика знающей себе цену женщины, чуть игривый, но полный достоинства взгляд и чуть лукавую, но царственную улыбку.

Как пустыня, ты мною печально любима,
Как пустыня, твоя беспощадна душа,
Ты стройна, словно струйка прозрачного дыма
        Гашиша.

Твои губы душистей смолы эвкалипта,
А улыбка на них — ядовитей змеи,
Улыбалася так лишь царевна Египта
        Ан-нэ-и.

Эти посвященные Ахматовой строки, написаны поэтессой Натальей Грушко и, как нельзя кстати, подходят к её улыбке на фотографии.

В начале 1913 года имя Ахматовой не было достаточно известно широкой публике, вышел в свет лишь первый сборник «Вечер» (март 1912 г.), её супруг пока не признал в ней настоящего поэта; и даже приветствовавшие  первые стихи Ахматовой петербургские поэты больше говорили о ней, как о жене Гумилёва. Но уже прошел новогодний вечер в «Бродячей собаке»54, где было написано знаменитое стихотворение «Все мы бражники здесь, блудницы…»,  где выступала Глебова-Судейкина «а та, что сейчас танцует, / непременно будет в аду» и, где завязывались образы и коллизии «Поэмы без героя», пришедшие к Ахматовой почти через 30 лет после памятной ночи. Через три месяца после встречи 26 января выстрелит себе в грудь молодой гусар и поэт Всеволод Князев55, а через год с небольшим выйдут в свет «Чётки», и имя Ахматовой станет известно всей России.

26 января 1913 год Дмитрий Коковцев
1910-е годы

Соученик Н. Гумилёва по выпускному классу Николаевской гимназии Дмитрий Коковцев (1887-1918)1, 7 (третий справа в верхнем ряду) свои первые стихи, как и его поэт-одноклассник, начал писать еще на гимназической скамье. С тех пор между ними шла подспудная борьба за звание первого царскосельского поэта. В начале пальму первенства держал Коковцев, потом, жизнь расставила всё на свои места. Николай Оцуп вспоминал, что «царскоселам, любившим поэзию, в те годы были известны имена земляков-поэтов Валентина Кривича (сына Иннокентия Анненского), Д. Коковцева, графа Комаровского и Н. Гумилёва. (Имя И. Анненского, как поэта, «последнего из царскосельских лебедей», им, увы, было неизвестно. К. Ф.) <…>Гумилёва похваливали, но всегда ставили ему в пример Митеньку Коковцева: ”Вот Коковцев уже сейчас настоящий поэт, а вы работайте — может быть что-нибудь и выйдет”»20.

Вместе с царскоселом П. М. Загуляевым Дм. Коковцев был автором пародийной пьесы в стихах «”Остов” или академия на Глазовской улице» (1906), где он пародировал авторов журнала «Остров» и его зачинателя Н. Гумилёва, выведенного под именем «Гумми-кот»56. Эти же авторы подвергали яростным нападкам декадентские стихи Гумилёва, на «литературных воскресеньях», устраиваемых в доме Коковцева в Царском Селе. Однако,  расхождения во взглядах на поэзию, вероятно, не мешали обычной гимназической дружбе царскосельских поэтов. Так Николай познакомил Дмитрия с Анной Горенко (Ахматовой) и её братом Андреем и они вместе стали бывать в её доме 57.

За свою короткую жизнь Дмитрий Коковцев успел издать три сборника стихотворений: «Сны на севере» (1909),  «Вечный поток» (1911) и «Скрипка ведьмы» (1913), не отмеченные положительно современниками и почти стершиеся в памяти потомков. Н. Гумилёв обошел их появление полным молчанием, а И. Анненский в отзыве на сборник  «Сны на севере» говорил об авторе: «…ему чужда прерывистость. Он закругленно и плавно шепотен…»42; «Ни одно стихотворение не является чем-то иным, как простой штамп» — писал о сборнике «Вечный поток» С. Ауслендер32.

С конца 1900-х Коковцев стал членом Кружка «Вечера Случевского», несколько заседаний которого были проведены в его доме, в Царском Селе. Как образец удачного экспромта, приводит Н. Н. Вентцель четверостишие Дм. Коковцева, которое он записал в альбом Кружка40:

Жить со мною не легко,
Я не из толстовцев,
Я Ко-ко-Ко-ко-ко-ко,
Я Ко-ко-ко-ковцев.

Неизвестно, как сложилась бы судьба поэта и человека Дмитрия Коковцева, быть может он стал бы «известным советским поэтом» или писал бы стихи о средневековых рыцарях в эмиграции, если бы в возрасте 31 года не умер в послереволюционном Петрограде от холеры.

26 января 1913 год Евдокия Минеева
1907 год

Если сравнить четвертую слева девушку во втором ряду с фотографией поэтессы Евдокии Минеевой на обложке сборника её стихотворений 1907 года, то сомнений в идентичности этих образов, практически, не остается. Её имя не встречается ни в статьях о художественных кружках, ни в литературных справочниках. Однако к 1913 году Е. В. Минеева была уже достаточно маститым автором, выпустившим  3 сборника стихотворений58, в которых, премущественно, говорила о девических страданьях, неразделенной любви и томлении страстью.

Этой чудной весной,
В эти майские дни
Сердцу жить тяжело
Без восторга любви.
Грудь сжимает тоска,
Хочешь плакать, страдать,
И бороться с собой,
И бесцельно рыдать.

Самуил Маршак  вспоминал59, что во время войны 1914 года появилось много «плоских, легковесных, псевдонародных стихов, <…> печатались стихи какой-то дамы Е. В. Минеевой о казаке Кузьме Крючкове, который

На резвой лошади, бряцая храбро шпагой,
Разбил насмерть одиннадцать врагов.»

Нужны ли другие свидетельства того, насколько неоднородным был состав участников «Вечеров Случевского»? Неудивительно, что большие поэты не были завсегдатаями Кружка и рассматривали его посещения, скорее, «как светское времяпровождение».

26 января 1913 год Владимир Петрович
Опочинин

Во втором справа в первом ряду мужчине в мундире можно опознать поэта, прозаика, журналиста,  драматурга и юриста Владимира Петровича Опочинина (1878 — после 1939)60. В начале 20 века он сотрудничал в газете «Новое время», где публиковал статьи по экономическим вопросам и свои стихотворения, был автором сборника рассказов, в 1913 году на сцене Александринского театра была поставлена его пьеса «Новая жизнь», после революции Опочинин оказался в эмиграции.

26 января 1913 год Александр Кондратьев

Второй справа мужчина в вернем ряду похож на поэта, прозаика, переводчика, критика,  мемуариста и юриста Александра Кондратьева (1876-1967). В 1913 году имя Кондратьева пользовалось большой популярностью, его мифологический роман «Сатиресса», драма «Елена», перевод «Песен Белитис», сборники стихов и рассказов привлекали внимание широкой публики61.

Из других лиц, оставивших 26 января автографы в альбоме Кружка, четвертый справа мужчина в вернем ряду напоминает поэта, прозаика и драматурга Фёдора Ефимовича Зарина (псевд. Зарин-Несвицкий и др., 1870 — после 1934), оставившего в тот день свой автограф в альбоме Кружка. А у второго слева в первом ряду мужчины просматриваются общие черты с хозяином встречи, профессором права В. М. Грибовским39. Быть может на снимке также присутствуют, оставившие автографы в альбоме поэты: Мария Пожарова (1884-1959), Татьяна Берхман (1893-1942), Иван Соколов (1868-1918) и Александр Радченко (1858 — ?), но их фотографий обнаружить не удалось.

К третьей группе — постоянные члены Кружка, не оставившие 26 января автографы в альбоме, можно отнести поэтов: В. Кривича (6-ой справа в вернем ряду), П. Соловьеву (4-я справа во втором ряду), Н. Грушко (2-я слева во 2-м ряду), М. Веселкову-Кильштедт (1-я слева во 2-м ряду) и М. Лёвберг (3-я слева во 2-м ряду). Все они обладают определенным портретным сходством с их известными фотографиями.

26 января 1913 год Валентин Кривич

Сын Иннокентия Федоровича Анненского, поэт и мемуарист Валентин Анненский (псевд. Кривич, 1880 — 1936)7, был соучеником Гумилёва и Коковцева по Николаевской гимназии, впервые опубликовался в 1902 году. Его единственный сборник «Цветотравы», посвященный памяти отца, вышел в 1912 году. В настоящее время он, в основном, известен, как автор воспоминаний об Иннокентии Анненском62, верным памяти которого оставался всю жизнь.

В 1913 году Валентина Кривича связывали довольно близкие отношения с Н. Гумилёвым, не только, как с соседом-царскоселом, но и как с собратом по перу. В 1908-1909 годах, после возвращения Н. Гумилёва из Парижа, они нередко бывали друг у друга на литературных собраниях, вместе принимали участие в выпуске первых номеров журнала «Апполон». Валентину Кривичу посвящено стихотворение Н. Гумилёва «Северный раджа» (Сб. «Жемчуга», 1910), впервые прочитанное на заседании Кружка «Вечера Случевского» в декабре 1908 года.

Более сложные отношения связывали Кривича с Анной Ахматовой, с которой у него были еще и родственные связи. В. Кривич был женат на сестре литератора Сергея фон Штейна, женой которого была сестра Ахматовой — Инна. Ещё гимназисткой Аня Горенко украдкой от отца посещала студенческие вечера — «журфиксы», проводимые в части директорской квартиры Николаевской гимназии, где В. Кривич с женой поселились после свадьбы. В ноябре 1912 года Валентин Иннокентьевич  вместе с Н. Гумилёвым и А. Мейснером рекомендовал Ахматову для приема в члены Кружка «Вечера Случевского». Но в дальнейшем отношение Ахматовой к Кривичу стало негативным, одной из причин стало нежелание Валентина Иннокентьевича поделиться с ней архивом отца57.

26 января 1913 год Поликсена Сергеевна
Соловьева
1907 год

Имя поэтессы, прозаика и детской писательницы Поликсены Сергеевны Соловьевой (псевд. Allegro, 1867-1924), дочери известного историка С. М. Соловьева, достаточно хорошо известно63. За свою жизнь она издала пять сборников стихотворений, была одним из старожилов и завсегдатаев (с 1899 г.) кружка «Пятницы Случевского», а затем и «Вечера Случевского».

26 января 1913 год Наталья Васильевна
Грушко

Посвятившая Ахматовой вышеприведенные чувственные строки, поэтесса и прозаик Наталья Васильевна Грушко (1891-1974)64, впервые появилась на заседании Кружка «Вечера Случевского» 28 января 1912 года32. Похоже, что она присутствовала и на встрече 26 января 1913 года: в облике 2-й слева женщины во 2-м ряду есть много общего с известной фотографией Натальи Васильевны. Н. Грушко была автором двух стихотворных сборников (1912 и 1922 года), одной из самых «богемных», эмансипированных  поэтесс Петербурга, без «мещанских условностей» писавшей о бурных любовных переживаниях и радостях гашиша.

Золотыми удавами блики
От курильниц скользят в сумрак ниш,
В пенно-белой прозрачной тунике
Я курю с моим другом гашиш.

Судя по двум известным стихотворениям, посвященным Ахматовой (сб. «Ева», 1922), Грушко еe боготворила («Я хочу умереть под стопою прекрасной / Твоих ног», «Птица Гриф с глазами мадонны, / Только тобой я живу»). Кажется, что и на снимке 26 января взгляды  молодых поэтесс направлены друг на друга. Неравнодушна была Н. Грушко и к Николаю Гумилёву. М. Ардов вспоминал: «как в 1956 году в Москве старая поэтесса Грушко с изумлением и любопытством разглядывала Льва Николаевича (сына Ахматовой и Гумилёва — КФ). А Ахматова, узнав об этом, сказала:

— Ничего удивительного. У нее был роман с Николаем Степановичем, а Лева так похож на отца65

Поэтесса, прозаик и драматург Мария Григорьевна Веселкова-Кильштедт (1861-1931)63 свои первые стихи начала публиковать в 1900-м году. Она была одним из патриархов литературных кружков «Пятницы» и «Вечера Случевского», яростным приверженцем их «традиционной» направленности. Азадовский и Тименчик приводят письмо 1909 года Веселковой-Кильштедт к А. Е. Зарину (брату члена Кружка Ф. Е. Зарина)32, где она хвалит талантливую молодежь в лице Валентина Кривича и Дмитрия Коковцева и совершенно не приемлет Н. Гумилёва: «Но кто решительно не в моем вкусе — это Н. С. Гумилёв. Юнец 22 лет с великим апломбом. Жанр — экзотический, но пахнет Иловайским (автор школьных учебников по русской истории — К. Ф.) и то кратким. <…>Мне в его присутствии читать настоящая пытка».

26 января 1913 год Мария Евгеньевна
Лёвберг
1918 год

Общие черты с поэтессой, прозаиком и драматургом Марией Евгеньевной Лёвберг66 (урожд. Купфер, 1894-1934)  угадываются, как в 3-й слева, так и 3-й справа, молодых девушках из второго ряда. Лёвберг начала посещать «Вечера Случевского» в 1912 году, но официально стала членом Кружка лишь в мае 1916 года31. Осенью 1915 года у неё был роман с Н. Гумилёвым, он посвятил Лёвберг стихотворение «Ты жаворонок в горной высоте», положительно откликнулся на её единственный стихотворный сборник «Лукавый странник» (Аполлон, 1915, №10).

И, наконец, о гостях встречи…

Известно, что закрытый характер Кружка «Вечера Случевского» предполагал обсуждение каждого из гостей очередной встречи, а на предыдущем заседании Кружка у Веселковой-Кильштедт никаких записей о предполагаемых гостях в альбоме нет38. Но, на фотографии присутствует О. Э. Кестнер, которая не была ни поэтессой, ни, тем более, членом Кружка «Вечера Случевского». Это подтверждает версию о том, что встреча у В. М. Грибовского, вероятно, носила неофициальный характер, что объясняет наличие гостей, не членов Кружка. Быть может её  нельзя строго назвать заседанием Кружка «Вечера Случевского», но от этого снимок 26 января 1913 года не делается менее интересным.

26 января 1913 год Георгий Иванов
1914 год

Большое портретное сходство, по мнению специалистов46,47, обнаруживается между юношей в мундире, 1-м слева в 1-м ряду, тем, кого мы с Верой Федоровной поначалу приняли за Гумилёва, и поэтом Георгием Ивановым (1894-1958). Это предположение подтвердил и режиссер документального фильма «Георгий Иванов. Распад атома» Илья Лайнер, который впервые поведал с экрана о жизни и творчестве поэта и за время съемок, можно сказать, сжился с его образом.

Биография Георгия Иванова67,68,  одного из самых «непрочитанных» поэтов Серебряного века, полна неточностей и недомолвок. Его немногочисленные документы, рукописи и фотографии (первая из известных датирована 1914 годом)  разбросаны по свету. В январе 1913 года восемнадцатилетний Иванов, или Жоржик, как любя называли его знакомые, был уже достаточно известен в литературных кругах столицы. В конце 1911 года был опубликован его первый поэтический сборник «Отплытие на о. Цетеру», он посещал собрания на башне у Вяч. Иванова, сотрудничал в журналах «Гиперборей» и «Аполлон», посещал  кабаре «Бродячая собака». Там, в начале 1912 года, Иванов познакомился с Николаем Гумилёвым, который пригласил молодого поэта стать членом недавно открытого «Цеха поэтов».

Несмотря на портретное сходство, могут возникнуть  вопросы, что за мундир одет на Иванове? Известно, что Г. Иванов учился во 2-м кадетском корпусе, откуда в октябре 1911 года был уволен на попечение родителей, а в следующем году стал вольным слушателем Санкт-Петербургского университета. Поэтому на снимке, скорее всего, он одет либо в кадетский, либо в студенческий мундир. Но этот вопрос так и остался до конца невыясненным. По авторитетному мнению специалиста по костюму, однозначно определить какой  мундир одет на Иванове сложно, так как основным отличием мундиров был цвет деталей, но не покрой костюма, а фотография черно-белая.

Если же принять во внимание, что накануне встречи 26 января в Царском Селе у Гумилёва состоялось очередное заседание «Цеха поэтов»25, то вполне естественно предположить, что Г. Иванов мог там заночевать, а на следующий день вместе с Ахматовой и Гумилёвым отправиться на другую встречу поэтов. (Нельзя исключить вероятность того, что первой произошла неофициальная встреча у Грибовского, а затем официальное заседание Кружка у Вентцеля.)

26 января 1913 год Михаил Лозинский

По этим же причинам могли оказаться на встрече ещё два гостя — участники объединения «Цех поэтов»: поэт, переводчик и издатель журнала «Гиперборей»  Михаил Лозинский (1886-1955), крайний справа в верхнем ряду, и поэт Осип Мандельштам (1891-1938), 3-й слева в верхнем ряду. Георгий Иванов отмечал в образе Мандельштама тех лет мягко вьющиеся, торчащие дыбом рыжеватые волосы с лысиной посередине черепа (судя по известным фотографиям залысина у О. М. появилась позже 1913 г. — К. Ф.), полузакрытые веками прищуренные глаза, оттопыренные уши и вечную смешливость69. Прищуренные глаза, торчащие уши  и улыбка на лице соответствуют этому образу, но вихров не видно. Однако, если представить себе, что идя на «светский вечер» Осип пригладил свои волосы фиксатуром, то в улыбающемся  человеке можно найти много общего с молодым Мандельштамом. Нигде в литературе его имя не упоминается рядом с Кружком «Вечера Случевского». Но если принять во внимание «неофициальный» характер встречи, присутствие на вечере Г. Иванова и М. Лозинского, не говоря уже о Н. Гумилёве и А. Ахматовой, то наоборот, может показаться странным, что четверо участников, прошедшего накануне заседания «Цеха поэтов», появились на следующей встрече без своего весёлого друга-акмеиста.

26 января 1913 год Осип Мандельштам

Заканчивая изложение истории поисков, связанных с фотографией участников встречи 26 января, хочется сказать, что хранящийся в семейном архиве снимок может внести определенный вклад не только в историю Кружка «Вечера Случевского» и иконографию Н. Гумилёва, А. Ахматовой, Г. Иванова и др., но и является дополнительным штрихом к образу «Блистательного Петербурга» 1913 года: времени литературных споров, зарождения акмеизма, «Бродячей собаки» и «Поэмы без героя»; a тaкже дает повод ещё раз напомнить о многочисленных «малых» поэтах, без которых образ Серебряного века был бы далеко не полным.

Эта встреча не осталась запечатленной в воспоминаниях её участников. Вероятно, она не отличалась ничем особенным среди множества литературных и окололитературных вечеров предвоенного Петербурга. Но приведенные в статье истории, связанные с встречей 26 января, надеюсь, помогут отчетливее представить атмосферу того безвозвратно ушедшего времени, которое для большинства из запечатленных на фотографии поэтов, было наиболее счастливым и безмятежным в их жизни. Мало кто из них тогда чувствовал, что 

И всегда в духоте морозной,
Предвоенной, блудной и грозной,
Жил какой-то будущий гул.
Но тогда он был слышен глуше,
Он почти не тревожил души
И в сугробах невских тонул.

И предвидел, что

Приближался не календарный –
Настоящий двадцатый век.70

Вскоре многие  из них будут рассеяны по свету, падут жертвой террора или окажутся на обочине литературной жизни и, как с горечью сказал Георгий Иванов, станут призраками «блистательного Петербурга»:

Все, кто блистал в тринадцатом году.
Лишь призраки на петербургском льду.

* * *

Автор приносит благодарность за предоставленные материалы и помощь в проведении поисков: В. А. Биличенко, Ю. В. Зобнину, И. Е. Иванченко, А. Г. Каминской, И. Л. Лайнеру, В. П. Петрановскому, О. А. Протопопову и В. Ф. Режениновой.

В 2007 году статья была опубликована петербургским музеем «Анна Ахматова. Серебряный век» в виде отдельного буклета.

Примечания

1. В. И. Шубинский. Николай Гумилёв: Жизнь поэта. — СПб.: Вита-Нова, 2004.
2. О. Н. Высотский. Николай Гумилёв глазами сына. — М.: Молодая гвардия, 2004.
3. Ю. В. Зобнин. Николай Гумилёв — поэт православия. — СПб.: СПбГУП., 2000.
4. Ю. В. Зобнин. Об издании полного собрания сочинений Гумилёва // Гумилёвские чтения: материалы Международной научной конференции, 14-16 апреля 2006 года. — СПб.: Изд-во СПбГУП, 2006. С. 327-339.
5. П. Лукницкий. Труды и дни Н. С. Гумилёва // В. К. Лукницкая. Любовник. Рыцарь. Летописец. Еще три сенсации из Серебряного века. — СПб., «Сударыня», 2005.
6. Дело студента Императорского Санкт-Петербургского университета Кирилла Павловича Афанасьева. ЦГИА СПб, ф. 14, оп. 3, д. 57120. К. П. Афанасьев (1887-1935), рентгенотехник, технический руководитель мебельной промышленности.
7. К. И. Финкельштейн. Кузница кадров поэтов и ученых. Николаевская царскосельская гимназия // Знаменитые универсанты: Очерки о питомцах Санкт-Петербургского университета. Т. 3. — СПб, 2005. С. 562-590.
8. Тименчик Р. Д. Иннокентий Анненский и Николай Гумилёв. Вопросы литературы, 1987, 2, с.171-178.
9. Краткий отчет об Императорской Николаевской Царскосельской гимназии за последние XV лет ее существования. (1896-1911). Спб., 1912.
10. Сведения об Императорской Николаевской гимназии в Царском Селе. 1898-1899 учебный год. С.-Петербург. 1900.
11. Сайт Нью-Йоркской библиотеки (NYPL): http://www.nypl.org/digital .
12. Анна Генриховна Каминская, искусствовед, внучка Н. Н. Пунина и А. Е. Аренс, жила вместе Ахматовой в Фонтанном Доме и в эвакуации, сопровождала Анну Андреевну во время её поездки в Англию в 1965 году. А. Ахматова по праву считала ее своей внучкой.
13. Н. Н. Пунин (1888-1953), выпускник Николаевской гимназии 1907 года, искусствовед, педагог, музейный работник. Пятнадцатью годами совместной жизни был связан с Анной Ахматовой.
14. Вместе с Ахматовой в этой квартире жили дочка Н. Н. Пунина Ирина, его внучка Анна Каминская и их мужья.
15. Л. Е. Аренс. (1890-1967), выпускник Николаевской гимназии 1909 года, биолог, литератор. Георгиевский кавалер, друг Н. Гумилёва и А. Ахматовой, долгие годы провел в лагерях и ссылках.
16. А. Н. Пунин (1890-1942), выпускник Николаевской гимназии 1908 года, биолог, педагог. Работал директором Ленинградской школы. Умер от голода в блокадном Ленинграде.
17. Согласно надписи на фотографии, на ней изображен педагог гимназии Анатолий Александрович Александров. Из отчета гимназии известно, что он был преподавателем русского языка, и проработал в гимназии непродолжительное время, с 3 февраля 1906 года до 1 сентября 1907 года. Следовательно снимок сделан, вероятно, в январе-мае 1907 года и на нем изображены ученики VI класса Николаевской гимназии.
18. Единственное упоминание журнала «Юный труд» удалось впоследствии обнаружить в библиографическом списке, приведенном в монографии Ю. Б. Балашовой — Школьная журналистика Серебряного века. Изд-во Санкт-Петербургского университета 2007.
19. Вера Лукницкая. Николай Гумилёв. Жизнь поэта по материалам домашнего архива семьи Лукницких. Лениздат. 1990.
20. Н. С. Гумилёв // Николай Оцуп. Океан времени; Стихотворения; Дневник в стихах; Статьи и воспоминания. — СПб.: «Logos», 1993. С.511-519.
21. И. Ф. Анненский с 16 октября 1896 г., в течение почти 10 лет занимал должность директора Николаевской гимназии. 1 января 1906 года он был вынужден уйти в «добровольную» отставку, заняв должность попечителя учебного округа. На посту директора Анненского сменил филолог и педагог Яков Георгиевич Мор (1840-1914), сумевший навести в гимназии образцовый порядок и дисциплину, но не завоевавший любви и уважения учеников.
22. Дмитрий Кленовский. Поэты царскосельской гимназии // Николай Гумилёв в воспоминаниях современников. М.: "Вся Москва", 1990. С. 25-32.
23. Современник Н. Гумилёва царскосел Эрих Голлербах писал в книге «Город муз» (1930), что после прихода Я. Г. Мора «Гимназия уже выдыхалась, нечего было и думать о рукописных журналах, вроде Гумилёвского «Горизонта», когда на гимназическом горизонте грозным стражем стоял Мор». Но Голлербах учился в реальном училище и про существование журнала «Юный труд» мог и не знать.
24. Судя по датам на сохранившихся экземплярах первый номер журнала вышел 4 октября 1906 года. Журнал №7 за 15 ноября 1907 года не сохранился.
25. Е. Степанов. Николай Гумилёв. Хроника // Гумилёв Н. Сочинения в 3 т. Т.3. М.: Худож. Лит. 1991. С. 344-429.
26. Вентцель Николай Николаевич (псевд. Бенедикт, 1855—1920), поэт, прозаик, драматург, чиновник Особых поручений, с 1909 по март 1913 г. председатель Кружка «Вечера Случевского». В январе 1913 года жил на Васильевском острове, 16 линия, д. 11. (Весь Петербург, 1913).
27. М. Шруба. Литературные объединения Москвы и Петербурга 1890-1917 годов. — М.: НЛО 2004, С. 215-217.
28. В. Смиренский. К истории пятниц К. К. Случевского. Русская литература. №3, 1965, с.216-226.
29. Е. Тахо-Годи. Константин Случевский: Портрет на пушкинском фоне. — СПб., 2000.
30. И. Е. Иванченко. Род Случевских в истории. Портреты и судьбы. — СПб.: Академический проект, 2004.
31. С. Сапожков. «Пятницы» К. К. Случевского. Новое литературное обозрение. 1996, №18, с.232-352.
32. Азадовский К. М., Тименчик Р. Д. К биографии Н. С. Гумилёва. (вокруг альбомов и дневников Ф. Ф. Фидлера). Русская литература. 1988, №2, с. 171-186.
33. Кружок Поэтов имени С. Клучевского (К. Случевского — КФ) // Златоцвет. 1914, №4, С.16.
34. В 1905-1912 годах, в квартире поэта Вячеслава Иванова (1866 — 1949), собирались крупнейшие представители русской художественной интеллигенции. Квартира располагалась на последнем этаже дома № 35 по Таврической улице, который завершался круглой угловой башней. Поэтому встречи получили название собраний на «башне» у Иванова.
35. А. Случевская-Коростовец. Воспоминания об отце. Грани. 1959, №42, С.120-121.
36. Ю. Г. Оксман. Из дневника, которого я не веду // Воспоминания об Анне Ахматовой. — М.: Сов. писатель, 1991. С. 641.
37. Ирина Иванченко. Листая старые альбомы // Новый журнал. Кн.241, Нью-Йорк. 2005. С.233-245.
В 2-х альбомах из архива Случевской-Коростовец имеютя автографы политических деятелей: П. Н. Врангеля, П. Н. Краснова, К. Маннергейма, П. Милюкова и др.; поэтов и писателей: З. Гиппиус, А. Куприна, С. Маковского, Д. Мережковского, Д. Набокова и др., артистов, певцов и композиторов: А. Вертинского, Т. Карсавиной, А. Павловой, С. Прокофьева, Ф. Шаляпина и др; а также автографы религиозных деятелей и членов царской семьи Романовых. В сентябре 2007 года в Петербурге отмечался 130-летний юбилей К. К. Случевского. Здесь, впервые, широкая публика смогла ознакомиться с архивом Случевской-Коростовец, исследованным и привезенным из США Ириной Евгеньевной Иванченко.
38. РГАЛИ ф.512 (фонд Уманова-Каплуновского), оп.2, ед хр. 3а, Л. 14 — 16.
39. Грибовский Вячеслав Михайлович (1866 — 1924), прозаик, публицист, профессор права петербургского ун-та. Организатор и участник «пятниц» и «вечеров» К. К. Случевского. В 1913 году жил на Петербургской стороне, ул. Съезжинская д.9 (Весь Петербург, 1913).
40. Бенедикт. Заметки об экспромте // Столица и усадьба. Журнал красивой жизни. 1914, №5, с. 6-8.
41. Кестнер Вацлав Иосифович (1875 — 1938). Закончил ин-т Гражданских инженеров, работал в Волынской губ. (1900-е), архитектор Главного тюремного управления. Построил доходный дом на. ул. Восстания, 51 — ул. Рылеева, 20 — 22, 1913-1914. Репрессирован в 1938 году. В 1913 году Кестнеры жили на Б. Пушкарской ул. д. 67. неподалеку от квартиры В. М. Грибовского.
42. О современном лиризме // И. Анненский. Книги отражений. М., "Наука", 1979 («Литературные памятники»). С. 328-382.
43. А. Блок. (Рецензия) // Сочинения в двух томах. Т. II. Москва 1955 г.
44. И. С. Эвентов. От фонтанки до Сицилии // Об Анне Ахматовой: Стихи, эссе, воспоминания, письма. Сост. М. М. Кралин. Л.: Лениздат. 1990 С.360-379.
45. Азадовский Константин Маркович — историк литературы, переводчик, член редколлегий журналов "Звезда" и "Новое литературное обозрение".
46. Зобнин Юрий Владимирович — доктор филологических наук, зав. кафедрой литературы и русского языка СПб Гуманитарного ун-та профсоюзов, ответственный редактор академического собрания сочинений Н. С. Гумилёва.
47. Биличенко Валентина Андреевна — основатель и бессменный руководитель музея «Анна Ахматова. Серебряный век».
48. Анна Ахматова говорила, что «Скоро после рождения Левы мы (с Н. Гумилёвым) молча дали друг другу полную свободу и перестали интересоваться интимной стороной жизни друг друга» (Записные книжки Анны Ахматовой. Torino. Einaudi. С.342). В октябре 1913 года у Н. Гумилёва родился сын от О. Н. Высотской. В то же время, в январе 1913 года Анна Андреевна была не в курсе увлечений супруга. «Когда Н. С. уехал в Африку в 13 году, мать Н. С. как-то просила АА разобрать ящик письменного стола. АА, перебирая, нашла письма одной из его возлюбленных. Это было для нее неожиданностью: она в первый раз узнала.» (Acumiana, т.1).
49. Литературно-артистическое кабаре «Бродячая собака» просуществовало с 31 декабря 1911 года до 3 марта 1915 года.
50. Юрий Анненков «Из книги дневник моих встреч» // Воспоминания об Анне Ахматовой. М.: Сов. писатель. 1991. С.78-82.
51. Анна Генриховна Каминская, наиболее близко знавшая Ахматову из всех ныне живущих, не признала её в женщине в белых перчатках на фотографии 26 января 1913 года. Слишком веселой, без грусти в глазах, показалась ей «Ахматова». Но, думается, Ахматова начала 1913 года, отличалась от Ахматовой 40-х — 60-х, которую она так хорошо знала.
52. Георгий Адамович. Мои встречи с Анной Ахматовой // Воспоминания об Анне Ахматовой. М.: Сов. писатель. 1991. С.65-77.
53. Снимок был показан специалисту по портретной экспертизе ГУВД Петербурга В. В. Бурмистровой, которая по результатам предварительной оценки высказала мнение, что в облике Ахматовой на снимке 26 января и её известными фотографиями есть много общего.
54. Виталий Рыженков. «Во втором дворе подвал…» (Литературно-артистическое кабаре «Бродячая собака». Сетевая публикация.
55. Молодой поэт Всеволод Князев был страстно влюблен в подругу Ахматовой танцовщицу Глебову-Судейкину. Когда она не ответила ему взаимностью, он застрелился (29 марта 1913 г.). С этим трагическим событием и связаны многие строки «Поэмы без героя» и предсказание в стихотворении «Все мы бражники здесь, блудницы…».
56. Николай Гумилёв. Неизданное и несобранное. YMCA-PRESS, Paris, 1986. С. 183-193.
57. П. Н. Лукницкий. Akumiana. Встречи с Анной Ахматовой. Том 2.1926-27г.г. YMCA-PRESS. Paris. 1991.
58. В РНБ хранятся 5 сборников стихотворений Е. В. Минеевой 1907, 1910, 1912, 1914 и 1922 гг.
59. С. Я. Маршак. Воспитание словом (статьи, заметки, воспоминания). М. «Сов. Писатель». 1964.
60. А. Г. Пирогова. Опочинин В. П. // Русские писатели, 1800-1917: Биогр. Словарь. — М., 1992. — Т.4 — С.440-441.
61. Вадим Крейд. О поэте Александре Кондратьеве, его судьбе и стихах // «Ковчег. Поэзия первой эмиграции.» — М.: Политич. литература, 1991, С. 95-104.
62. В. Кривич (В. И. Анненский). Об Иннокентии Анненском. Страницы и строки воспоминаний сына// Лавров А. В., Тименчик Р. Д. Иннокентий Анненский в неизданных воспоминаниях // Памятники культуры: Новые открытия. М., 1983. Ежегодник. М. «Наука»,с.85-116.
63. Сто одна поэтесса Серебряного века: Антология. Сост. и биогр. статьи М. Л. Гаспаров, О. Б. Кушлина, Т. Л. Никольская. — СПб., ДЕАН, 2000.
64. К. М. Азадовский. Грушко Наталья Васильевна // Русские писатели, 1800-1917: Биогр. Словарь. — М., 1992. — Т.2 — С.52.
65. Михаил Ардов. Путешествие на Ордынку. Новый мир. 1998. №1.
66. О. А. Кушлина. Лёвберг М.Е. // Русские писатели, 1800-1917: Биогр. Словарь. — М., 1992. — Т.3 — С.302.
67. В. Крейд. Георгий Иванов (1894-1958) // Георгий Иванов; «Третий Рим». Художеств. Проза, статьи. Изд-во «Эрмитаж», Tenafly, NJ, USA, 1987.
68. А. Ю. Арьев. Пока догорала свеча (о лирике Георгия Иванова) // Георгий Иванов. Стихотворения. — СПб.: Академический проект, 2005. С. 5-108.
69. Иванов Г. В. Закат над Петербургом. — М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. С.95-104.
70. Ахматова А. А. Стихотворения. Поэмы. Проза. — М.: «РИПОЛ КЛАССИК», 1998. С.391.