Я конквистадор в панцире железном.
Н. Гумилёв
Гумилёв учился в Царскосельской гимназии в одном классе с моим братом, и я совсем ясно помню время его литературных начинаний.
Почти каждую субботу в доме моих родителей собиралась молодежь: подруги сестер по гимназии, товарищи брата, и я приезжал из корпуса. В одну из таких "суббот" брат привел Гумилёва, которого почти все присутствовавшие уже знали: он был в моде, всюду бывал, стихи его в рукописях ходили по рукам. Когда он вошел, прекратились игры и все бросились к нему.
— Николай Степанович, что нового написали? Прочитайте…
Гумилев тогда был в шестом классе, но вид имел восьмиклассника, держался очень прямо, говорил медленно, с расстановкой и голос имел совсем особенный. Он не ждал, чтобы его долго упрашивали, и без всякого жеманства начал декламировать:
— Я конквистадор в панцире железном… — начал он; он немного шепелявил и картавил. В этот вечер он прочитал не сколько стихотворений, после чего принял участие в наших играх.
Второй раз я его видел в доме его родителей.
Жили Гумилёвы в Царском Селе по Средней улице, совсем близко от парка и Екатерининской аллеи, вдохновившей Пушкина. Отец его, седой моряк, тогда уже в отставке, очень радушно принимал молодежь. В этот вечер брат мой пел, аккомпанировала сестра поэта Сверчкова. Интересна была комната гимназиста-поэта: все стены были расписаны. Масляными красками было изображено морское дно с фантастическими морскими животными и водорослями. Было очень оригинально, но неуютно для спальни.
Зимой 1903/04 учебн. года Гумилёв и мой брат все свободное время проводили за игрой в винт. Они играли запоем, как говорится, до потери сознания. Если не было партнеров, они играли вдвоем, в так наз. гусарский винт.
За одной такой игрой они повздорили, и была решена дуэль на шпагах. Дуэльных шпаг не оказалось, и пришлось воспользоваться учебными рапирами, но т. к. последние снабжены предохранительными пластинками на концах, то наши герои не задумываясь вышли на улицу и стали стачивать о камни металлические кружочки. Дуэль была назначена в лесу в Вырице — дачном месте, в нескольких шагах езды от Царского Села по Виндавской ж.д.
За пять минут до отхода поезда на станцию прибежал брат Гумилёва Димитрий, тогда гимназист 8-го класса.
— Директор требует вас обоих немедленно к себе, — крикнул он.
Оказывается, один из секундантов, студент Л., нашел благоразумным предупредить брата Димитрия, чтобы таким образом задержать дуэлянтов.
Дуэль не состоялась, и долго в Царском смеялись, вспоминая рапиры.
Прошло много лет.
Поздно вечером я шел с разъездом гвардейских драгун по шоссе. Мы вели лошадей, едва передвигавших ноги, в поводу.
После стычки с арьергардными частями отходившей на запад немецкой пехоты мы шли на бивак.
Разрозненные части дивизии собирались на шоссе, отыскивая свои полки, эскадроны. Ко мне подскакала группа гвардейских улан.
— Ваше высокоблагородие, — обратился один из них. — Нашего полка не видели?
Сразу по голосу, я повторяю, совсем особенному, я узнал Гумилёва.
— Я конквистадор в панцире железном, — ответил я ему. Он меня узнал. Подъехал ближе.
— Уланы в авангарде, догнать будет трудно, присоединяйтесь к моему разъезду, отдохните, — посоветовал я ему.
— У меня донесение к командиру полка, — ответил мне Гумилёв.
— Ну, тогда шпоры кобыле, — ответил я, и поэт-улан, взяв под козырек, немного пригнувшись к шее рыжей полукровки, двинулся со своими товарищами размашистою рысью в темноту.
Далеко впереди гремела артиллерия, доносились одиночные ружейные выстрелы, и долго еще было слышно хлесткое цоканье копыт уланских лошадей.
Больше я Гумилёва не видел.
Германская армия, в течение трех лет державшая в страхе Божьем всю Европу, пощадила поэта. Не пощадила его своя подлая застеночная пуля…