О Н. С. Гумилёве

  • Дата:
теги: Звучащая раковина, современники

Сегодня, в день, когда появилась первая после многих лет молчания публикация о Николае Степановиче Гумилёве, с его портретом1, невольно вечером я вспоминал далекие-далекие дни. Мы жили тогда в Ленинграде, на Невском проспекте, на верхнем этаже; в нашем доме собирались члены кружка «Звучащая раковина» и известные литературные собрания — «Понедельники»2. Часто мне приходилось встречать гостей. В один из дней, открывая дверь, я увидел высокого человека, который произвел на меня очень значительное впечатление одним своим видом. Стройный, элегантный мужчина, в темном синем костюме, весь какой-то подобранный; крахмальный белый воротничок, как тогда были, с уголками. В общем, такой парадный вид это создавало. И голова, огромный лоб — первое впечатление было от огромного лба. Он поздоровался со мной, протянул руку с длинными пальцами, и прошел в комнату, где собирались все. Так я впервые увидел Гумилёва.

Не раз видя его, я всегда наблюдал его величавую фигуру, исключительно ему присущую манеру разговаривать. У меня осталось впечатление, что он говорил очень медленно и негромко, и вообще спокойно. В темпераментном разговоре он бывало скажет: «Да-а-а, Вы правы...» В разговоре он не горячился, больше слушал, а потом отвечал. Когда выступал, говорил очень убедительно, утверждающе, с расстановкой, очень значимо.

Не менее яркое впечатление производили длинные пальцы рук и вечная папироса, которую он держал, вертикально подняв два пальца, как на фотографии3. Очень была характерна для него манера курить, держа папиросу между указательным и средним пальцами в откинутой руке, чем он явно немного играл.

Улыбался он какой-то полуулыбкой, смотрел как бы из-под век. И немножко были поволокие глаза, это чувствуется на фотографии. Какое-то обаяние, которое было только у него, передавалось абсолютно всем окружающим. По существу он был еще не пожилой человек, всего 35 лет, а впечатление производил очень значительное, — мэтр, чувствовалось, что он мэтр.

Уже будучи больше с ним знаком, чаще видясь (он мне всегда улыбался), как-то я обратился к нему с просьбой рассказать о его поездках за границу, на юг, в Африку. Он улыбнулся и сказал, что как-нибудь расскажет об этом специально для меня, но гораздо лучше будет, сказал он, если в следующую поездку он возьмет меня с собой, и что он обещает мне это. Я был необычайно горд и полон надежд на такое путешествие4.

В заседаниях «Звучащей раковины» я не участвовал. А собирались и на «Звучащую раковину», и на «Понедельники» у меня в комнате. Она была с полукруглым окном на Невский, и тут же был выход на балкон, направо. Три вещи были у меня в комнате — рояль стоял, диван и столик какой-то. Еще два кресла были. Комната была первая от прихожей, метров 30; на время собраний меня выселяли.

На «Понедельники» собирались еженедельно. Потом это приняло такой характер, что уже все, кто бы из писателей или поэтов ни приезжал, из Москвы или из других мест, хотели обязательно появиться. Всегда человек 8–10 незнакомых было, и приходили те, кто хотел послушать, собиралось до 30–40 человек в мою комнату. Устраивались на диване, на креслах и на полу. Подавали чай и маленькие бутерброды — черный хлеб. Это даже Тихонов описал в своих воспоминаниях5. Кончали поздно.

На групповой фотографии «Звучащей раковины»6 — пейзаж. Он висел в отцовском павильоне — много зелени, вода, озеро. Павильон большой, примерно 80 метров, левая стена и часть крыши были стеклянные. Целиком во весь павильон лежал ковер.

В нашем доме он был за день до ареста. Его ждали, через несколько дней он должен был снова придти, а назавтра мы узнали о его аресте. Видел собственными глазами эту бумажку, в которой было постановление о его расстреле. Я пошел к Литейному проспекту. И на углу Владимирского и Невского, где сейчас «с Гастроном», висела бумажка, типографски напечатанная, где был список расстрелянных7. И предпоследним был Гумилёв Николай Степанович, не помню, литератор или писатель8, и было написано, что приговор приведен в исполнение.

Примечания:

Наппельбаум Лев Михайлович (Моисеевич) (1904–1988) — сын М. С. Наппельбаума. Архитектор.

Текст печатается по автографу, хранящемуся в собрании В. П. Петрановского (Ленинград).

1. Имеется в виду публикация В. В. Енишерлова « Стихи разных лет» (Огонек. 1986. № 17. С. 26–28). Публикацию предваряла статья В. В. Енишерлова и фотография Н. С. Гумилёва, выполненная М. С. Наппельбаумом в 1921 г.

2.См. воспоминания О. М. Грудцовой и И. М. Наппельбаум (с. 177–185 наст., изд.).

3. Имеется в виду фотография в « Огоньке» (см. выше).

4. См. примечание 6 к воспоминаниям Ю. В. Янишевского (с. 251 наст, изд.).

5. Имеется в виду «Устная книга» Н. С. Тихонова. Отрывки из нее см. с. 169 наст. изд.

6. Известная групповая фотография «Звучащей раковины», многократно воспроизведенная в изданиях Гумилёва — в «Библиотеке поэта», в «Избранном» Гумилёва (Красноярск, 1988), в книге «Стихотворения и поэмы» (М.: Современник, 1989. Феникс. Из поэтического наследия XX века). Впервые в СССР опубликована в статье И. М. Наппельбаум в журнале «Нева» (1987. № 12. С. 198–200).

7. Очевидно, листовку-извещение, которую расклеивали 1 сентября по городу. Текст ее представлял выдержки из пространного отчета в « Петроградской правде» (от 01.09.21) «О раскрытом в Петрограде заговоре против Советской власти».

8. В списке расстрелянных (61 человека) Гумилёв был 35-м. О Гумилёве было сказано: «дворянин, филолог, поэт».