Воспоминания о Н. С. Гумилёве

теги: преподавание, современники, Союз поэтов

Николай Степанович Гумилёв не только мне одному, но и всем, кто видел его хоть однажды, казался человеком пожилым, значительно старше своих лет: прямой, впалощекий, высоколобый, всегда крепко сжимавший губы и неулыбчиво смотрящий на собеседника своего, — мне он показался учителем латыни или греческого и, несомненно, не моложе сорока трех — сорока пяти лет.

В девятнадцатом году ему было только тридцать три года1.

Он ходил из угла в угол мастерской художницы Кругликовой2 и, внезапно, словно по команде, останавливался и, заложив руки за спину, спрашивал кого-либо из гостей хозяйки дома:

— А вот это откуда?

И цитировал две-три строчки, преимущественно французского поэта. Одну даму он поймал на популярнейшем четверостишии Пушкина, — дама птичьим голоском прощебетала:

— Это ваше, Николай Степанович?

И кокетливо заиграла кончиком языка, водя им по нижней губе своей, прищуривая глаза и потряхивая накладными, пронафталиненными кудряшками...

— Ужо, будет мое, — едва сдерживая смех, произнес Гумилёв, и подошел ко мне.

— Ну-с, юноша, что делаем?

— Стихи пишу, — не в тон вопроса ответил я, желая вот эту минуту в моей жизни превратить в нечто памятное всегда и всюду. — Хотите прочту?

— Это интересно! Пройдем вон туда. Ну-с, слушаю...

Я читал минут десять, он внимательно слушал, затем невнимательно, бросил: «Молодец, четыре!» — и подошел к Волынскому, который делал ему какие-то знаки.

Год спустя в помещении Всемирной Литературы на Моховой3 меня принимали в члены Петроградского Союза Поэтов. Николай Степанович выдал мне членский билет, им уже подписанный, но еще не скрепленный секретарем союза.

— Читал ваши стихи, читал, есть хорошие, есть плохие, все как полагается, но вы умеете работать, желаю всего хорошего, пишите больше и чаще, набивайте руку, не ленитесь, из вас получится если не стихотворец, то уж наверное прозаик. За это поручусь. Поздравляю, садитесь и ждите Жоржика Иванова4, он должен скрепить мою подпись и поставить печать.

Пришел поэт Георгий Иванов, он шепеляво поздравил меня со вступлением в Союз поэтов, и, дождавшись, когда Николай Степанович ушел, очень дружелюбно и словоохотливо сказал, что подавали заявление о приеме в союз что-то не менее семидесяти человек, но принято только двое — Константин Вагинов и я.

Привстав, я поклонился, то же сделал и мой собеседник.

В начале двадцатого года в Доме Искусств (№ 59 по набережной Мойки) был литературный вечер5, выступали Блок, Пяст, Гумилёв, Оцуп, Рождественский. Блок прочел «Девушка пела в церковном хоре», «Как тяжко мертвецу среди людей...»; на чью-то просьбу прочесть «Двенадцать» ответил: «Нет, не могу, я собьюсь». Жантильно6 и кокетничая прочел два стихотворения Оцуп; что-то прорыдал Пяст; по-гимназически смущаясь и, в то же время, постреливая тазами по рядам зала, продекламировал несколько своих стихотворений Рождественский, затем с полчаса читал Гумилёв — читал высокоподнятым голосом, отчеканивая каждое слово, иногда жестикуляцией помогая ритму своих великолепных стихов. Дважды по просьбе слушателей прочел своих «Капитанов»7, потом, не покидая невысокой маленькой эстрады, стал приглашать желающих из публики прочесть одно-два стихотворения...

Меня, что называется, подмывало встать и прошагать на эстраду и прочесть несколько стихов моих, но что-то удерживало, хотя вот как хотелось и вот как рвался я туда, где час назад стоял и читал свои божественные строфы Александр Блок.

Всеволод Рождественский рассказывал мне много лет спустя: группа прозаиков и поэтов в белую ночь в двадцатом году возвращалась из Дома Искусств. На Аничковом мосту Гумилёв подбежал к одной из бронзовых групп, ловко вскочил на коня и уселся верхом на него. Проходивший по мосту милиционер укоризненно покачал головой и, обращаясь к живому всаднику, назидательно проговорил:

— Образованный, как вижу, человек, а что делаете! Интеллигентный, как вижу, человек, а ведете себя, как и не знаю что! Сию минуту сойдите на землю! Говорят вам, вы слышите? Чтобы немедленно были на земле, иначе приму свои меры!..

Гумилёв минуты две-три куражился, болтая ногами, покрикивал на коня, чмокая губами; наконец, ему это надоело и он спустился на тротуар.

— Правильный поступок, гражданин, — похвально произнес милиционер и, откозыряв сперва Гумилёву, а затем всей честной компании, прошагал куда ему следовало.

Мельком в течение пяти-шести минут видел я Николая Степановича на одном из понедельников в фотостудии М. Наппельбаума8: обе дочери его баловались стишками и по понедельникам приглашали к себе мэтров и просто тех, кто почитался настоящим поэтом или прозаиком. Меня впервые привел туда Константин Ваганов. Я, как и все прочие гости, сидел на полу (были постланы массивные ковры) и, в порядке очереди, читал стихи. В передней, когда я собрался в начале одиннадцатого уходить, пролепетал звонок. Вошел Гумилёв, он был один, очень грустен и даже более того, — печален. Он прошел в комнату поэтов и прозаиков, я постоял, подождал, — может быть, Николай Степанович будет читать стихи, но — кто-то другой приступил к декламации, и я покинул гостеприимную стихо-прозо-фотостудию9.

Примечания:

Борисов Леонид Ильич (1897–1972) — писатель.

Текст печатается по машинописи с авторской правкой, находящейся в собрании А. К. Станюковича (Москва).

1. О том, что у Гумилёва было «лицо без возраста» писала в своих воспоминаниях «Курсив мой» Н. Берберова (Октябрь. 1988. № 10).

2. О парижском салоне Е. С. Кругликовой см. комментарий 13 к воспоминаниям О.Л. Делла-Вос-Кардовской (с. 226 наст. изд.). Связь с кругом художников и литераторов — завсегдатаев этого салона — Гумилёв поддерживал и в последний, петроградский период своей жизни.

3. Редакция «Всемирной литературы» помещалась по адресу: Моховая, д. 36 (напротив Тенишевского училища).

4. Г. Иванов был секретарем Союза поэтов.

5. Вероятно, имеется в виду «Вечер петроградских поэтов», состоявшийся 29 декабря 1919 г.

6. Т.е. жеманясь, ломаясь.

7. Поэтический цикл «Капитаны» (с. 152–155).

8. О собраниях в квартире М. С. Наппельбаума см. с. 177–179, 187 наст. изд.

9. Любопытны некоторые подробности, не вошедшие в текст воспоминаний и сообщенные Л. И. Борисовым А. К. Станюковичу в беседе (запись А. К. Станюковича от 22 августа 1966 г.).

« — Гумилёв говорил о Нельдихине: "У него такой профиль, как будто он собирается кого-то клюнуть"».

« — Л. Борисова приняли в Союз Поэтов. Гумилёв подходит к нему: "Ну-с, юноша, гордитесь... Вера Александровна, сколько было подано заявлений?" — "Семьдесят шесть". — "Вот видите, а приняли двоих, Вас и Вагинова. Встать!" (вручая билет Союза)».

« — Пяст (в 30-хгодах) говорил о Гумилёве и Блоке: "Не сходились они друг с другом. Но ведь это как поэты. Только. Блок ценил гумилёвские стихи". А теперь пишут, сколько грязи вылито, а ведь мы не можем так писать, не знаем в чем там было дело».

« — Bс. Рождественский говорил Брюсову, что Блок тепло отзывался о некоторых стихах Гумилёва».

« — В дополнение к рассказу Борисова о коне на Аничковом мосту. В ответ на требование милиционера спуститься с коня, Гумилёв махнул рукой и сказал: "А иди ты в .....!" Милиционер был в совершенном восторге. Он-то считал, что интеллигентный человек слова более грубого, чем задница, и сказать не может».