«Со мной говорил Гумилёв...»

теги: современники, хроника

Беседу с Дмитрием Бушеном ведет Сергей Дедюлин


em>Художник Дмитрий Бушен, родившийся в 1893 году, провел детство и юность в Петербурге. После революции работал в Эрмитаже. В 1925 году вместе со своим другом, известным искусствоведом Сергеем Эрнстом, выехал во Францию. Приобрел известность, в первую очередь, театрально-декорационными работами. Его портреты писали Борис Кустодиев, Зинаида Серебрякова и многие иностранные художники. Статьи о его творчестве принадлежат перу А. Н. Бенуа, Ж. Жироду и др. Д. Д. Бушен был близко знаком со многими деятелями русской и мировой культуры. В нашей беседе речь шла о Николае Гумилёве.

Дмитрий Дмитриевич, расскажите, пожалуйста, хотя бы коротко о Вашей семье.

Бушены — древний французский род, который в 1685 году, после отмены Нантского эдикта (1), покинул Францию. После многолетних скитаний по Европе, в конце царствования Екатерины II мои предки обосновались в России (2). Мой отец был военным. Из-за нездоровья моя мать была вынуждена жить на Лазурном берегу. Так получилось, что я родился в Сен-Тропазе. Моим первым языком был французский. Мать я совсем не помню, она умерла в Петербурге, когда мне было два года. Потом отец был военным комендантом Варшавы и женился второй раз, а я примерно с 1905 года жил у его сестры, Екатерины Дмитриевны Кузьминой-Караваевой. Через эту семью я и являюсь родственником Николая Гумилёва. Их имение, Борисково (3), находилось неподалеку от Слепнева, имения Анны Ивановны Гумилёвой, матери Николая Степановича. В Борискове мы обычно проводили лето, там я его и встретил.

Вы видели Гумилёва всегда в большой компании, или же разговаривали с ним и наедине?

Когда я подрос, он заинтересовался моими занятиями в Обществе поощрения художеств, рассказывал мне о Париже, о художниках (например, о Пикассо), просил показать ему мои рисунки.

Николай Степанович был статный, высокий, но лицом некрасивый. Однако очень интересный. Когда он говорил, все было так интересно, что вы забывали о том, как он выглядит.

Гумилёв был абсолютно бесстрашный. Ездил верхом плохо, то есть неграмотно (я мог судить, потому что знал, как надо ездить). Но зато он вскакивал на седло и, стоя на лошади, мог так ехать верхом (4).

Помню, 15 июля 1911 года в Борискове его попросили читать стихи — он повернулся к Анне Андреевне и сказал: «Аня, ты позволяешь?» Она сказала: «Да». И он прочел:

Из логова змиева,
Из города Киева,
Я взял не жену, а колдунью... (5)

Прочел полуиронически, полупочтительно. Впрочем, он относился к Анне Ахматовой всегда очень почтительно. Надо сказать, что позднее его несомненно раздражало, что она слишком быстро стала знаменитой. Это было время, когда она была в него особенно влюблена; но и в нее все влюблялись, и вначале были такие между ними «стычки». Но потом больше виноват оказался Гумилёв — ведь первым изменил все-таки он:

Как вплелась в мои темные косы
Серебристая белая прядь, —
Только ты, соловей безголосый,
Эту муку сумеешь понять... (6).

Потом, когда она была уже давно разведена и мы с ней были дружны, Анна Андреевна мне сказала, что написала эти стихи, когда поняла, что он ей изменяет. Она его любила. В сущности, и он ее любил, по-своему. Но он хотел свободы, понимаете. Ни одна красивая женщина не могла пройти мимо, чтобы он ее не пожелал. Такой Дон Жуан, ничего не поделаешь. И он дал ей полную свободу, делай что хочешь. Было это уже после рождения Левы (7).

Встречались ли Вы с Гумилёвым в Петербурге?

Я бывал у них в Царском Селе (8), где я познакомился со многими литераторами и художниками, видел Гумилёва и в «Бродячей Собаке» (9), где он читал свои стихи.

А после революции Вы с ним не встречались?

Виделся, но редко, был у Гумилёва незадолго до его гибели. Он был тогда уже женат второй раз, на Анне Энгельгардт.

И он мне сказал тогда невероятно странную вещь: «Ну, большевики скоро кончатся. Я знаю, они будут только пять лет». А я ему ответил: «Николай Степанович, ну, хорошо, пять лет. А когда пять лет пройдут, что будет? Кто же будет править Россией? Ведь никого нет». Знаете, что он мне ответил? — «Патриарх» (10).

Это не могло быть с его стороны шуткой?

Нет. Он был очень религиозный человек. Гумилёв не проходил мимо ни одной церкви, не сняв шапки, не перекрестившись (11).

Рисовали ли Вы когда-нибудь Гумилёва?

Нет, никогда.

А над портретами Анны Ахматовой Вы работали?

Нет, ни разу. Но когда она приезжала в 1965 году в Париж, то она говорила мне, что якобы я делал на нее «карикатуры» (12). Но я этого абсолютно не помню. Да тогда я и не смел себе позволить рисовать Анну Андреевну! Вот Зинаиду Серебрякову мы вместе с Сергеем Эрнстом, когда все жили в одной квартире после революции, ее мы уговорили сделать портрет Ахматовой. Этот портрет был готов в один сеанс! Он сейчас находится в Париже.

Дмитрий Дмитриевич, вот вполне солидное издание — блоковский том «Литературного наследства», вышедший в 1982 году в Москве. Здесь воспроизведен портрет Ахматовой, рисунок, под которым напечатано Ваше имя; датирован он 1916 годом (13).

Это не имеет ко мне абсолютно никакого отношения, это не мой рисунок. Возможно, это рука Делла-Вос-Кардовской, не знаю. Они могут писать все что угодно! Мне все равно. Но этого я никогда не рисовал.

Я вижу у Вас оригинал фотографии, сделанной в июле 1911 года в Слепневе, Этот групповой снимок уже встречался мне в разных коллекциях, фрагмент его воспроизведен в отличной книге «Николай Гумилёв. Неизданное и несобранное», изданной в Париже к столетию поэта, — но с ненадежной атрибуцией (14). Расскажите, пожалуйста, об этом снимке.

Его сделала в слепневском огороде Ольга Александровна Кузьмина-Караваева, позднее, в замужестве, кн. Оболенская (она скончалась в этом году в Париже). Крайняя слева сидит ее сестра Мария (та самая «Машенька, я никогда не думал, // Что можно так любить и грустить» из «Заблудившегося трамвая»), которая вскоре умерла (15). В белой русской рубашке — это я, рядом сидит Митя Пиленко, брат Елизаветы Юрьевны Кузьминой-Караваевой (будущей матери Марии); она стоит прямо позади меня. Справа от нее — это, конечно, Анна Ахматова. Сбоку от нее Маруся Сверчкова, сестра «Коли маленького», племянника Николая Степановича, с которым он вместе путешествовал в 1913 году в Сомали (16). Рядом с Елизаветой Юрьевной улыбается Борис Владимирович Кузьмин-Караваев, слева от него его брат и сестра Михаил и Екатерина — это дети моей тетушки, у которой я и жил после 1905 года. Именно в те дни, накануне, Николай Степанович представил всем свою молодую жену.

А почему же его нет на этом снимке?

Как раз в это время они с Дмитрием Владимировичем Кузьминым-Караваевым (мужем Елизаветы Юрьевны, перешедшим потом в католичество) куда-то пошли прогуляться и так остались несфотографированными.

Были ли Вы на панихиде по Гумилёву после его гибели? Кажется, в Петрограде тогда отслужили несколько панихид (17).

Я был на тайной панихиде в Казанском соборе — весь Эрмитаж пришел. Мы были все потрясены. В числе расстрелянных было много известных людей — например, скульптор Ухтомский, барон Ропп.

Кроме коллег по Эрмитажу, Вы не видели на панихиде других знакомых?

Нет, ни Ахматовой (она была, кажется, в Бежецке), ни Георгия Иванова даже (18). Впрочем, я не помню, это для меня все смутно, дорогой, понимаете, больше чем шестьдесят лет прошло. И какой жизни! «В моей изменчивой судьбе» (19), как писал Пушкин.

Спасибо, Дмитрий Дмитриевич, за Ваш рассказ. Надеюсь, что о Вашей изменчивой судьбе мы еще поговорим.

Примечания:

Бушен Дмитрий Дмитриевич (р. 1893 г.) — художник. Подробную биографическую справку о Д. Д. Бушене приводит в начале своей беседы С. Дедюлин (см. с. 85).

Печатается по публикации в «Русской мысли» (Париж). № 3676. Пятница, 5 июня 1987. Интервью, Лит. прил. № 3/4.

1. Нантский эдикт (1598 г.) издан Генрихом IV; предоставлял гугенотам свободу вероисповедания и богослужения. Отменен в 1685 г. Людовиком XIV.

2. Т.е. в 90-х годах XVIII века.

3. Борисково — имение Кузьминых-Караваевых, расположено в 20 км от г. Бежецк. Сохранилось до наших дней. Ныне в доме находится сельская больница.

4. Ср. это свидетельство с воспоминаниями Неведомской (с. 79 наст, изд.), а также с воспоминаниями Ахматовой: «Я навещала его под Новгородом, и он говорил мне, что учится верховой езде заново. Я удивлялась — он отлично ездил на лошади, красиво и подолгу, по много верст. Оказалось — это не та езда, которая требуется в походе. Надо, чтобы рука непременно лежала так, а нога этак, иначе устанешь ты, или устанет лошадь» (Чуковская Л. К. Воспоминания об Анне Ахматовой. Париж, 1980. Т. 1. С. 99). Речь идет об обучении Гумилёва в сводном кавалерийском полку перед назначением в лейб-гвардии Уланский полк.

5. Из стихотворения «Из логова змиева» (с. 168).

6. Из стихотворения Ахматовой «Как вплелась в мои темные косы...» (1912 г.)

7. Т.е. после 1912 г.

8. Царское Село, ул. Малая, д. 63 (не сохранился).

9. См. комментарий 7 к воспоминаниям Е. Д. Кардовской (с. 229 наст. изд.).

10. Несомненная параллель со Смутным Временем и призванием на царство патриарха Филарета (Федора Никитича Романова), отца Михаила Романова. Интересно, что те же мысли были и у М. А. Волошина, напечатавшего 22 декабря 1918 г. в газете «Таврический голос» (Симферополь) статью «Вся власть патриарху», в которой были такие строки: «В жизни народов есть смутная эпоха, когда они погружаются в периоды государственности сна и хаоса и выходят из них, повторяя вкратце основные творческие моменты своей прошлой истории. Так было в эпоху "Смутного времени", таково же положение России и теперь».

Гумилёв вряд ли был знаком со статьей Волошина, хотя, судя по свидетельству Бушена, разговор происходил «незадолго до смерти», т. е. после путешествия Гумилёва в Крым летом 1921 г. (см. об этом воспоминания В. А. Павлова, с. 204 наст. изд.), во время которого в руки Гумилёву могли попасться старые газеты, или же ему могли рассказать об этой статье. Повод для разговора у Гумилёва был — он случайно встретился с Волошиным, но переговорить с ним не успел (см. об этом воспоминания Волошина, с. 207 наст. изд.).

11. Ср. с воспоминаниями Н. С.Тихонова (с. 172 наст, изд.), а также с отрывком из И.В. Одоевцевой: «Проходя мимо церкви, Гумилёв всегда останавливался, снимал свою оленью ушастую шапку и истово осенял себя широким крестным знамением, "на страх врагам". Именно "осенял себя крестных знамением", а не просто крестился» (Одоевцева И.В. На берегах Невы. М., 1988. С. 65–66).

12. См. воспоминания Т. В. Высоцкой (Адамович) (с. 89 наст. изд.).

13. А. Блок, Новые материалы и исследования (М.: Наука, 1982. Кн. 3. С. 29. (Лит. наследство; Т. 92) ).

14. Об этом сборнике см. отзыв М.Д. Эльзона // БП. С. 537.

15. М. А. Кузьмина-Караваева умерла в 1911 г. Об отношениях Гумилёва и М. А. Кузьминой-Караваевой см. воспоминания А. А. Гумилёвой (с. 70–71 наст/ изд.).

16. См. комментарий 33 к воспоминаниям А. С. Сверчковой (с. 219 наст. изд.).

17. Имеются сведения о двух панихидах по Гумилёву в сентябре-октябре 1921 г. — в Казанском соборе и в часовне на Невском, между Думой и Гостиным двором (не сохранилась).

18. В дальнейшем многие мемуаристы, вспоминая эти панихиды, отмечали отсутствие Ахматовой (или Энгельгардт) и делали неправомерные заключения. По свидетельству И. В. Одоевцевой, в часовне присутствовали и А. А. Ахматова и А. Н. Энгельгардт. На панихиде в Казанском, очевидно, их не было — по крайней мере, здесь сведения противоречивые. Ахматова ездила в Бежецк в декабре 1921 г.

19. Из «Посвящения» к «Полтаве»:
(...)
Узнай, по крайней мере звуки,
Бывало, милые тебе —
И думай, что во дни разлуки,
В моей изменчивой судьбе,
Твоя печальная пустыня,
Последний звук твоих речей
Одно сокровище, святыня.
Одна любовь души моей.