Записки для себя

теги: современники, хроника

(от­ры­вок)


[В. Рождественский о Гумилёве]

На днях он (В. Рождественский. — Сост.) попросил принести мои старые «Записки» перечитать. И вот сидим солнечным апрельским днем, он перелистывает их и тут же вслух вспоминает, весело рассказывает некоторые неизвестные мне случаи и подробности. И оба смеемся.

— Вот у вас тут о встрече с Анной Андреевной Ахматовой в двадцать шестом году. А мы с ней земляки, хотя и не были тогда знакомы. Вы ведь знаете, я учился в царскосельской гимназии1. Там учился и Гумилёв — в старших классах, а в женской2 — вместе с моей сестрой Олей училась — только в разных классах — Анна Андреевна, тогда она еще не была Ахматовой, а Горенко... В пятом или шестом классе Коле Гумилёву родители подарили велосипед. Тогда это было редкостью. Он давал его товарищам покататься. И вот помню. Тихая улочка. На велосипеде — какой-то гимназист — ну, положим, Петухов. А сзади бежит Коля Гумилёв и просит: «Петухов, ну, довольно! Покатался, теперь дай мне!» Но Петухов — никакого внимания. Коля не отстает, бежит: «Петухов, прошу тебя, ну довольно!» Тот катит и в ус не дует. «Петухов!...» Тот все молчит. Потеряв терпение, пятиклассник Коля в отчаянии и в то же время строго произносит последнее, самое убедительное для него: «Петухов! Послушай, отдай! Ну я прошу тебя как дворянин дворянина!...»

— Отец Анны Андреевны дома редко бывал, вел светский образ жизни, у него почти официально была вторая семья. Мать — Нина Эразмовна3 — слыла тоже светской дамой. Домом не занималась. Хозяйство в доме велось через пень в колоду, и в просторечии среди обывателей городка за глаза ее называли Ниной Несуразмовной. Ну, это так, кстати. А вот помню другой случай с юным Гумилёвым. Аня Горенко праздновала именины. Летний день, подруги-гимназистки. Коля Гумилёв преподносит имениннице букет роз. «Коля! Ну что вы! Зачем? — встречает она его. — Видите сколько букетов! Ваш — девятый!» — «Тогда извините. Я буду у вас через полчаса». Является через час. Торт уже съеден, Лимонад выпит. День кончается. В руках у него почти такой же букет. «Коля! Ну что ж это, право!» — «Извините, такого у вас нет. Это цветы императрицы!» Оказывается, залез в императорский цветник и исхитрился нарвать там цветов.

Или вот еще. Уже в двадцатые годы. В теперешнем Доме радио4 идет Литературный вечер. Появляется Гумилёв с новой женой — Анной Николаевной, остроносенькой, недалекой; она с подругой — тоже Анной. Одна о другой обычно говорила: «А Анночка еще глупее меня!».

Николай Степанович усаживает своих дам с краю прохода, а сам на минутку уходит. В зал входит Садофьев. Огляделся, увидел свободное место рядом с незнакомыми женщинами — плюхнулся. Возвращается Гумилёв. «Извините, это место занято!». Садофьев рывком: «Ну и что?» — «Но извините, я еще раз говорю — место занято!». Садофьев еще громче: «Ну и что ж?» — «Я повторяю, извините, это место занято мной!» — «Наплевать!» — огрызнулся Садофьев. Гумилёв не выдержал и громогласно на весь зал крикнул: «Послушайте, Садофьев! Если бы вы не были поэтом, я бы за такие слова дал вам по физиономии». Садофьев вскочил и убежал. — А вы не знаете, что Гумилёв, вернувшись из африканских путешествий, привез много редких вещей, старинное оружие, предметы национального быта и передал все это Этнографическому музею5. И они были выставлены. Я помню, над ними даже висела табличка: «Дар такого-то»... Табличка и после революции долго висела. Он даже написал стихи по этому поводу: «Есть музей...»6.

Примечания:

Басалаев Иннокентий Мемнонович (1898–1964) — литератор, муж И. М. Наппельбаум. Данный текст — отрывок из неопубликованных мемуаров дневникового характера (велись с 1928 г.). Публикуется по копии, хранящейся в архиве И. М. Наппельбаум.

1. Имеется в виду Императорская Николаевская царскосельская гимназия. О гимназии и ее учениках-поэтах рассказывает Д.И. Кленовский. О Рождественском, в частности, он говорит: «Шли годы. Не было уже ни Анненского, ни Гумилёва в стенах Царскосельской гимназии, но занесенный ими туда дух поэзии все еще их не покидал.
(...)
Был еще Всеволод Рождественский, хорошенький, большеглазый мальчик. Он посвятил впоследствии много задушевных стихов Царскому Селу. Рождественский опоздал к Ин. Анненскому лет на десять, вероятно даже вообще никогда его в глаза не видал, но с нежностью называл его "мой директор".

Для всех, кто знает Город Муз, царскосельские стихи Всев. Рождественского — источник светлой радости «(Кленовский Д. И. Поэты Царскосельской гимназии // Крейд, с. 30–31).

Рождественский, кстати, вполне мог говорить об Анненском, как о «своем директоре» — он еще застал директорство Анненского, последний был переведен на должность инспектора Петербургского учебного округа в начале 1906 г.

В наше время в этом здании (г. Пушкин, ул. Пролеткульта, д. 12) располагаются молодежные клубы.

2. Имеется в виду Мариинская женская гимназия (Леонтьевская ул., ныне ул. Труда, д. 17).

3. Ошибка мемуариста. Имя матери Ахматовой — Инна Эразмовна.

4. В здании на ул. Ракова (Итальянской ул.), д. 27/2, выстроенном в 1912–1914 гг. для Благородного собрания, а с 1938 г. называвшемся «Ленинградский дом радио», в первые годы после Октября 1917 г. помещался «С Дворец пролетарской культуры» и театральная сцена «Арена Пролеткульта», руководимая А. А. Мгебровым.

5. Список привезенных вещей, составленный Гумилёвым, частично опубликован А. Б. Давидсоном (см.: Африка: Лит. альманах. М.: Худ. лит., 1988. Вып. 9. С. 680–683).

6.

Есть музей этнографии в городе этом
Над широкой, как Нил, многоводной Невой,
В час, когда я устану быть тольком поэтом,
Ничего не найду я желанней его.

Я хожу туда трогать дикарские вещи,
Что когда-то я сам издалека привез,
Чуять запах их странный, родной и зловещий,
Запах ладана, шерсти звериной и роз.

(«Абиссиния», С. 295)