О Гумилёве... / Фантазии и курьёзы
Красное Море
Красное море блистало желтым.
Ночи тоже были душными и влажными.
Поэту Г. не спалось. Он промучился в сонной полудреме все утро и весь день. Хотя он ехал в первом классе, мальчика-индуса с опахалом положено ему не было. Вентилятор не справлялся. Одно слово — Добровольный флот.
Ветра не было и сегодня, сколько не распахивай иллюминатор с блестящей даже при луне бронзовой ставенкой.
Поэт Г. вышел на променад.
На променаде уже потела какая-то дама в шляпке.
Внизу, на главной палубе, портили воздух семьи переселенцев и солдатня, на ночь покинувшие свои эмигрантские нары в трюме.
— Вы тоже слышали? — спросила потная дама.
— Какой-то шум и дрожание под полом.
— Под палубой. В машинном отделении, — утвердительно сказал поэт Г. Он презирал дам, не знающих морской терминологии.
— Пустое, — успокоил он даму, морща нос.
— Вот и Митя говорит — пустое. На другой бок перевернулся. Случись что серьезное, уже разбудили бы капитана…
Поэт Г. опять поморщился: толстый обрюзгший капитан «Новгорода» не отвечал его представлениям о настоящих капитанах.
— Митя — муж? — спросил он о другом.
— Муж, — подтвердила дама просто.
— Прапорщик Овечкин.
— А Вы тоже до самого Владивостока плывете? — тоже решила спросить о другом дама.
— О нет! — рассмеялся поэт Г.
— Во-первых, не плыву, а иду. Во-вторых, только до французской заморской территории Афаров и Исса. Далее — в Абиссинию. Этнографическая экспедиция, сударыня. Хочется, знаете ли, оставить след…
— Но ведь там же дикари! — испугалась за поэта Г. дама.
— О, сударыня, как я счастлив, что хоть где-нибудь на нашем скучном земном шаре еще остались, как Вы изволили выразиться, дикари! — снова рассмеялся поэт Г.
— Здесь что, — продолжал он, хотя его и не просили продолжать.
— Пар, электричество, сталь. Жюль Верн, а не жизнь.
— Капитан, которого боятся разбудить, даже если в машине что-то неладно…
У выхода из машинного отделения, словно в ответ на его реплику, осатанело заругались матерной бранью. Видимо, машинист и механик.
«Однако, из здесь не без дикарей», — мысленно удачно пошутил поэт Г.
— Что может статься в этом болоте с этакой громадиной? — продолжал поэт Г.
— Времена Христофора Колумба и Джеймса Кука, увы мне, прошли, сударыня.
И тут дама наконец поразила поэта Г.:
Чья не пылью затерянных хартий
Солью моря пропитана грудь,
Кто иглой на разорванной карте
Отмечает свой дерзостный путь
Или бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвет пистолет,
Так, что сыпется золото с кружев,
С розоватых брабантских манжет, — читала дама.
— Вы узнали меня, сударыня, — наконец улыбнулся поэт Г.
— Узнала, Николай Степаныч. — так же просто сказала дама.
— По-моему, я пропустила один стих. Извините.
— И, взойдя на трепещущий мостик,
Вспоминает покинутый порт,
Отряхая ударами трости
Клочья пены с высоких ботфорт, — счастливо поправил даму поэт Г. и откланялся.
В ту ночь ему так и не удалось ни поспать, ни написать стихов. Как и во все последующие.
***
Через три года, в 1914, поэт Г. уйдет добровольцем в гусары и будет подавать рапорта о переводе в английский экспедиционный корпус в Африку. В Восточной Пруссии ему воевалось скучно.
Прапорщик Овечкин к 1917 дослужится до штабс-капитана.
«Новгород» — пароход Доброфлота — будет угнан толстым капитаном и продан им с молотка японцам.
Но нас, честно говоря, не волнуют эти подробности, как и стихи, которых не написал поэт Г. из-за духоты и безветрия. Ибо настоящие стихи уже были написаны именно в ту ночь. И писались они заскорузлой рукой безымянного кочегара _____________ на мятом листе в клеточку. Он писал, пока не кончился листок.
Стихи эти вы знаете, даже если до сих пор не догадались, что поэт Г. — это Николай Степанович Гумилев. А каждый русский мужчина хотя бы раз в жизни исполнял их. Заканчиваются эти стихи строфой:
Напрасно старушка ждет сына домой
Ей скажут, она зарыдает
А волны бегут от винта за кормой
И след их вдали пропадает.
Полный текст стихов дается в приложении по варианту Юрия Шевчука.
Приложение
Раскинулось море широко
И волны бушуют вдали
Товарищ, мы едем далеко
Подальше от милой земли
— Товарищ, я вахты не в силах стоять, —
Сказал кочегар кочегару
— Огни в моих топках совсем не горят
В котлах не сдержать мне уж пару
Нет ветра сегодня, нет мочи стоять
Согрелась вода — душно, жарко
Термометр поднялся аж на сорок пять
Без воздуха вся кочегарка
Окончив кидать, он напился воды
Воды опресненной нечистой
С лица его падал пот, сажи следы
Услышал он речь машиниста
— Ты вахты не кончив, не смеешь бросать
Механик тобой недоволен
Ты к доктору можешь пойти и сказать
Лекарство он даст, если болен
На палубу вышел — сознанья уж нет
В глазах у него помутилось
Увидел на миг ослепительный свет
Упал, сердце больше не билось
Проститься с товарищем утром пришли
Матросы — братки кочегаров
Последний подарок ему принесли
Колосник обгорелый и ржавый
К ногам привязали ему колосник
Простынкою труп обернули
Пришел корабельный священник-старик
И слезы у многих сверкнули
Был тих, неподвижен в тот миг океан
Как зеркало воды блестели
Явилось начальство, пришел капитан
И вечную память пропели
Напрасно старушка ждет сына домой
Ей скажут — она зарыдает
А волны бегут от винта за кормой
И след их вдали пропадает.