Орел и ястреб
Леонид Костюков в статье «Длинное дыхание (о большой поэтической форме)» («Арион» № 1/2001) написал: «Осенний крик ястреба» представляется лично мне гениальным образом-идеей, машинально помноженным на обычное многословие Бродского. Я вижу иного «Ястреба», в двенадцать строк, с тем же перевернутым небом и той же гибелью в полете. Кто автор? Гумилёв? Заболоцкий?..»
Стихотворение, очень напоминающее «Осенний крик ястреба», действительно есть у Гумилёва, хотя и не в двенадцать, а в двадцать восемь строк (у Бродского в «Осеннем крике ястреба» — 120):
ОРЕЛ
Орел летел все выше и вперед
К Престолу Сил сквозь звездные преддверья,
И был прекрасен царственный полет,
И лоснились коричневые перья.
Где жил он прежде? Может быть, в плену,
В оковах королевского зверинца,
Кричал, встречая девушку-весну,
Влюбленную в задумчивого принца.
Иль, может быть, в берлоге колдуна,
Когда глядел он в узкое оконце,
Его зачаровала вышина
И властно превратила сердце в солнце.
Не все ль равно?! Играя и маня,
Лазурное вскрывалось совершенство,
И он летел три ночи и три дня
И умер, задохнувшись от блаженства.
Он умер, да! Но он не мог упасть,
Войдя в круги планетного движенья.
Бездонная внизу зияла пасть,
Но были слабы силы притяженья.
Лучами был пронизан небосвод,
Божественно-холодными лучами,
Не зная тленья, он летел вперед,
Смотрел на звезды мертвыми очами.
Не раз в бездонность рушились миры,
Не раз труба архангела трубила,
Но не была добычей для игры
Его великолепная могила.
(Впервые напечатано: «Весы»,1909, № 6)
Эти два стихотворения похожи настолько, насколько могут быть похожи два стихотворения, разделенные эпохой — русским двадцатым веком.
Тот же «образ-идея… с тем же перевернутым небом и той же гибелью в полете». Два решения одной задачи — задачи поиска совершенства. Две сильных птицы трогают запредельное пространство. Две сильных птицы оставляют землю, чтобы погибнуть в полете. Джонатан Ливингстон отдыхает.
Совпадение сюжета подчеркивает, как сильно изменился язык за семьдесят почти лет («Осенний крик ястреба» — 1973 г.).
Язык стал подробнее. «Резко снизился порог релевантности» (Лидия Гинзбург. «Литература в поисках реальности»). Олеша писал в «Ни дня без строчки»: «У Пушкина есть некоторые строки, наличие которых у поэта той эпохи кажется просто непостижимым:
Когда сюда, на этот гордый гроб
Пойдете кудри наклонять и плакать.
«Кудри наклонять» — это результат обостренного приглядывания к вещи, несвойственного поэтам тех времен… Ничего не было бы удивительного, если бы кто-либо, даже и знающий поэзию, стал бы не соглашаться с тем, что эти два стиха именно Пушкина.
— Что вы! Это какой-то новый поэт! Блок?»
«Ястреб» — это еще более крупный план. У Гумилёва: «лоснились коричневые перья» — это все, что счел нужным сказать поэт, рисуя портрет своего героя. Бродский снова и снова возвращается к описанию ястреба — вплоть до мозжечка и мешочков легких.
Что оставил Орел на земле? «Не все ль равно?» Ястреб оставил конкретнейшие, драгоценные для него вещи: «гнездо, разбитую скорлупу / в алую крапинку».
Орлу нечего терять, а ястребу очень есть. Детали, детали, детали — пришивают его к земле. А подробности требуют слов. Может быть, если бы Гумилёв попытался быть детальным, он бы стал многословен, как Блок в «Вольных мыслях».
Орел не знает сомненья — его путь только вверх, без надежды на возвращение; ястреб — колеблется.
Орел летит к Престолу Сил, ястреб — к Рио-Гранде.
Орел умирает — «задохнувшись от блаженства» — молча; ястреб — кричит. Это особый крик — ультразвук. Для человеческого слуха — это то же молчание. Но «мир на миг / как бы вздрагивает от пореза».
Орел уходит в пространство, пронизанное «божественно-холодными лучами». Ястреб — «перл, сверкающая деталь», «сродни звезде». Даже Бродский переходит на высокий штиль. Это — апофеоз.
Орел — навечно остается в кругах планетного движенья. Ястреб — взрывается, как взрывается хрусталь, когда луч яркого света падает на точку перенапряженья граней.
Орла видим только с Престола Сил. Ястреба «мы видим в бинокль», его слышат собаки, и когда он становится «горстью юрких / хлопьев», — навстречу выбегают дети. Ястреб ближе к нам, он теплее, даже насмерть замерзший.
Могло ли стихотворение Бродского быть короче? Есть ли в нем многословие? Я думаю, нет. «Осенний крик ястреба» соткан из другого, неГумилёвского языкового материала — здесь слово точнее, но оно легче.
И при всех различиях, которые прочитываются в этих двух параллельных текстах, вывод один и тот же: совершенства можно достичь, но сделать это можно только однажды, потому что, достигнув его, обратно вернуться уже нельзя.