Поэзия Николая Гумилёва

  • Дата:
Источник:
  • Для всех (Рига). 1944. № 6. С. 28–30.
теги: История культа Гумилёва

В 1921 году, в возрасте 35 лет, советским правительством был расстрелян, как контрреволюционер, талантливейший, а для некоторых даже гениальный, русский поэт, Николай Степанович Гумилев.

Гумилев стоял как-то особняком от современных ему поэтов. Его относили к группе «акмеистов» — довольно неопределенному направлению, возникшему в противовес туманному символизму и звавшему к предельной ясности образов и звучности стиха (акмэ — вершина, расцвет). В поэзии Гумилева был несомненно этот возврат к кристальной четкости образов и поэтических созвучий пушкинской эпохи, но в наибольшей степени он все же отдал дань своему времени и даже тому же символизму. Этот символизм ясно обнаруживается во многих самых многозначительных его стихотворениях, например: «Слово», «Память», «Заблудившийся трамвай». По содержанию своих произведений Гумилев исключительно оригинален и многообразен. Можно отметить три основные пути его творчества.

Первый путь ведет нас в давнюю эпоху смелых завоевателей новых земель и, скажем точнее, его излюбленным термином, «конквистадоров». Если его пленяют эти смелые искатели приключений и опасностей, то его тем самым пленяет и поприще их деятельности — не города культурной Европы, — а неисследованные страны, где живут особой, нам непонятной жизнью и верованиями, дикие племена, нам непривычные животные и растения. Экзотика этих стран, по преимуществу Африка, в которой побывал наш поэт, — экзотика географическая и — скажем шире — экзотика духа — вот что многообразно отражается в поэтических видениях Гумилева. В этой области Гумилев обычно переходит в романтику, то есть он рисует не реальную действительность, как всякий путешественник, а какую-то потенцированную действительность, то, что могло бы быть, иногда просто легендарное. Он фантастически воссоздает образы далекой истории, как, например, в красочном стихотворении «Царица» изображает какую-то супругу завоевателя Тимура, — рисует сцену неудавшегося покушения на ее жизнь каким-то свободолюбцем покоренного народа, переодетым жрецом.

Но рот твой, вырезанный строго,
Таил такую смену мук,
Что я в тебе увидел Бога
И робко выронил свой лук.
Толпа рабов ко мне метнулась,
Теснясь, волнуясь и крича,
И ты лениво улыбнулась
Стальной секире палача.

Эта пленительная, почему-то полная страстной муки, женщина рисуется поэтом, как видение из далекого прошлого. Она привычна к убийству, словно дикая пантера, и в то же время исполнена какой-то первобытной одухотворенности.

В четырех стихотворениях о «капитанах» Гумилев от чисто реалистической картинки — стоянки в приморском порту, где изображаются драки матросов и подозрительный люд в портовых тавернах, — переходит к героическим образам смелых мореплавателей — Лаперуза, Де Гама, Кука, — а в последнем стихотворении из этого цикла повествует о каких-то мистических областях океана.

...Там волны с блесками и всплесками
Непрекращаемого танца,
И там летит скачками резкими
Корабль «Летучего голландца».

И это опять не Летучий голландец из немецкой легенды, обработанной музыкально Вагнером, а более жуткий образ «капитана с ликом Каина».

Сам капитан, скользя над бездною,
За шляпу держится рукою,
Окровавленной, но железною
В штурвал вцепляется другою.

И экзотика диких племен Африки упирается у Гумилева в мистически-потустороннее.

Завтра мы встретимся и узнаем,
Кому быть властителем этих мест:
Им помогает черный камень,
Нам — золотой нательный крест.
Весело думать, если мы одолеем —
Многих уже одолели мы —
Снова дорога желтым змеем
Будет вести с холмов на холмы.
Если же завтра волны Уэби,
В рев свой возьмут мой предсмертный вздох, —
Мертвый увижу, как в звездном небе
С огненным черный борется бог.

Влюбленный в Африку Гумилев видит ее под особым знаком таинственных, высших сил.

Замечательно то, что это особое мистическое восприятие Африки мы встречаем не у одного Гумилева. В поэзии Вл. Соловьева, в его центральном стихотворении «Три свидания», последнее, наиболее полное видение «Софии» он воспринял в Африке, по голосу: «в Египте будь». Нельзя не припомнить по этому поводу незаурядного, начинающего писателя Франции, погибшего в войну 1914 г., Психари, который в своем оригинальном сочинении «Путешествие центуриона», описывая свой военный поход в Африку, изображает ее, главным образом, со стороны своеобразных мистических восприятий.

Вторая область поэтических вдохновений Гумилева — это область эротики разнообразных ступеней и оттенков. Здесь и любовь в состоянии достигнутого счастья, как, например, в «Сентиментальном путешествии», где поэт изображает свою поездку по Архипелагу и Средиземному морю, как упоительную, свадебную прогулку.

«...И плывем мы древним путем
Перелетных веселых птиц,
Наяву, не во сне плывем,
К золотой стране небылиц».

Но у него же мы найдем неутоленную, но загадочно уверенную в победе любовь. Ей посвящено замечательное по музыкальности стихотворение, написанное «белыми стихами».

«Если встретишь меня — не узнаешь,
Назовут — едва ли припомнишь.
Только раз говорил я с тобою,
Только раз целовал твои руки.
Но, клянусь, ты будешь моею,
Даже если ты любишь другого,
Даже если долгие годы
Не удастся тебя мне встретить.
Я клянусь тебе белым храмом,
Что видали мы на рассвете,
В этом храме венчал нас незримо
Серафим с пылающим взором»...

Опять по иному звучит тоска потерянной любви в необычайно сложных по своему содержанию «пятистопных ямбах».

«...Твоих волос не смел поцеловать я,
Ни даже сжать холодных, тонких рук.
Я сам себе был гадок, как паук.
Меня пугал и мучил каждый звук.
И ты ушла в простом и темном платье,
Похожая на древнее распятье».

Но уже самыми нежными тонами звучит эта любовь в стихотворении «Нет тебя тревожней и капризней» и в сонете «Храм твой, Господи, в небесах», где религиозная тема переплетается с возвышенно-эротической и где поэт просит Бога:

«...Перед той, что сейчас грустна,
Объявись, как незримый свет,
И на все, что спросит она,
Ослепительный дай ответ».

Наиболее трагично звучит тема потерянной любви в «Заблудившемся трамвае»:

«...Как ты стонала в своей светлице,
Я же, с напудренною косой,
Шел представляться императрице
И не увиделся вновь с тобой».

Третья настойчивая тема Гумилева — область религиозных идей и чувств, иногда пафоса, как, например, в конце стихотворения «Память»:

«...Я угрюмый и упрямый зодчий
Храма, восстающего во мгле.
Я возревновал о славе Отчей,
Как на небесах, так на земле.
Сердце, будь же пламенем палимо
Вплоть до дня, когда взойдут ясны
Стены Нового Иерусалима
На полях моей родной страны».

Совсем иными, умиротворенными тональностями звучит религиозное чувство поэта в конце тех же «пятистопных ямбов», где некоторые строчки являются парафразами известной Богородичной молитвы:

...Честнейшую честнейших Херувим,
Славнейшую славнейших Серафим,
Земных надежд небесное свершенье,
Она* величит каждое мгновенье.
И чувствует к простым словам моим
Вниманье, милость и благоволенье.

Есть на море пустынном монастырь,
Из камня белого, золотоглавый,
Он озарен немеркнущею славой.
Туда б уйти, покинув мир лукавый,
Смотреть на ширь воды и неба ширь!
В тот золотой и белый монастырь»

Мы перечислили только главные этапы поэтических сюжетов Гумилева. Но у Гумилева множество прекрасных по форме и многозначительных по содержанию стихотворений, которые не попадают в намеченные нами рубрики, например, «Рабочий», где поэт пророчески предвидит, что он погибнет от пули:

«Пуля, им отлитая, просвищет
Над седой, вспененною Двиной,
Пуля, им отлитая, отыщет
Грудь мою, она пришла за мной».

Есть несколько стихотворений и их частей, которые можно отнести к категории «военных», насыщенных опытом войны, например, «Наступление», «Смерть», середина «пятистопных ямбов».

У Гумилева есть полное поэтических красот стихотворение «Крест», где поэт изображает страсть игрока, сначала как бы потушенную проигрышем, а потом снова вспыхнувшую. Проиграв все, кроме золотого креста, игрок отрезвляется и ему рисуется прекрасная, освобожденная от страстей жизнь в бедности:

«...Я вышел на воздух. Рассветные тени
Бродили так нежно по нежным снегам.
Не помню я сам, как я пал на колени,
Мой крест золотой прижимая к губам.
Стать вольным и чистым, как звездное небо,
Твой посох принять — о, сестра нищета —
Бродить по дорогам, выпрашивать хлеба.
Людей заклиная святыней креста…
Мгновенье... И в зале веселой и шумной
Все стихли и встали испуганно с мест,
Когда я вошел, воспаленный, безумный,
И молча на карту поставил свой крест».

Вообще тематика стихотворений Гумилева исключительно разнообразна и богата самыми подчас неожиданными, мыслями и психологическими окрасками. В стихотворении, посвященном городу Пизе, поэт начинает с описания внешности города, затем переходит к историческим воспоминаниям, потом бросает несколько метких мыслей о природе времени:

«...Все проходит, как тень, но время
Остается, как прежде мстящим,
И былое, темное бремя
Продолжает жить в настоящем».

И наконец опять дает неожиданное, блестящее картинное заключение:

«...Сатана в нестерпимом блеске,
Оторвавшись от старой фрески,
Наклонился с тоскою всегдашней
Над кривою пизанскою башней».

В этой неожиданности точек зрения Гумилева на всякое явление, в его исключительной изобретательности в развитии всякого сюжета именно и сказывается гений поэта. И все это оформляется в соответствующую музыку ритма и образов. По этому богатству духовного диапазона Гумилева можно сопоставить более, чем других, с Пушкиным. Напечатанная в настоящем номере драматическая поэма Гумилева «Гондла» уже по чисто формальным основаниям заслуживает особого внимания: поэтических талантов у нас много, но все же их хватает обычно лишь на небольшие стихотворения. Поэма же, да еще в драматической форме — это уже исключительное явление для русских поэтических богатств. Если же учесть внутренние достоинства этого произведения, а именно: сильный и выразительный, как бы кованный, стих и абсолютно оригинальный и острый по драматичности сюжет, то поэму «Гондла» можно отнести к выдающимся произведениям мировой литературы.

Сюжет поэмы в какой-то мере исторический. Дело идет о распространении христианства в IX веке на островах севера: Ирландии и Исландии. В Ирландии христианство уже усвоено и оно перекидывается оттуда в Исландию — остров более суровый и дикий и по климату, и по нравам населения. Вот все, что относится к истории. Далее идет уже богатая фантазия поэта-драматурга. Никто иной, как ирландский королевич Гондла, случайно попавший в Исландию, является передатчиком веры Христовой. Но вот тут же и заложен искусный драматический замысел автора. Гондла в одно и то же время и королевич и ничтожный, слабосильный, некрасивый сын простолюдина. Корона на его голове все колеблется. Он — жертва страшной злобной интриги со стороны исландцев. Он переносит величайшие муки оскорбления и унижения. У него хищнически и обманно отнимают невесту тотчас после свадебного пира. Он побеждает всех своих врагов лишь в конце и добивается обращения в христианство исландцев лишь ценою своей жизни.

Второе по значению лицо драмы — его невеста Лера, она же и Лаик. Ее образ замечателен и глубоко оригинален, в ней как бы две души: дневная, связанная с именем Леры, полна животной силы и страсти и той примитивной грубости, которой отличаются все исландцы. Но ночью в ней просыпается другая душа, связанная с именем Лаик. В этой своей второй половине она романтична и нежна. Как Лаик, она любит хотя и некрасивого, но нежного душою Гондлу, а как Лера, она уступает дикой страсти обидчика Гондлы, сильного и красивого Лаге. В поэму интересно замешан и мистический колдовской элемент. Дикие исландцы, прозванные за свою дикость волками, от звуков зачарованной лютни почти превращаются в настоящих волков. Поэма «Гондла», кроме ее поэтических достоинств, во всех своих действиях полна сильного драматического движения и прямо просится на сцену.

Но разнообразие и многогранность творчества Гумилева не исключают каких-то постоянных и преобладающих черт его поэзии. Гумилев, как и всякий поэт «Божьей милостью», имеет свою поэтическую физиономию. Его лицо всюду и везде дышит какой-то побеждающей силой и бодростью, даже когда он как бы падает в изнеможении под ударами судьбы.

Такою бодростью и глубокими мыслями о плодотворности страданий проникнуто его замечательное стихотворение «Солнце духа». «Как могли мы», — восклицает он, — «прежде жить в покое»:

«И не ждать ни радостей, ни бед,
Не мечтать об огнезарном бое,
О рокочущей трубе побед».

И в другом месте какому-то истомленному и упавшему духом больному грозно вещает Св. Георгий:

«От битв отрекаясь, ты жаждал спасенья,
Но сильного слезы пред Богом неправы,
И Бог не слыхал твоего отреченья,
Ты встанешь заутра и встанешь для славы».

Гумилев был бесстрашным воином на войне. Об этом свидетельствуют его два Георгиевских креста. Но вся его поэзия и его славный мученический конец от пули подлых советских палачей свидетельствуют, что он был не только доблестным воином на полях сражений, но и был воином духа на всех жизненных поприщах. Поэтому теперь, в годину войны и всех военных испытаний, его поэзия особенно должна быть нам близка и созвучна и служить призывом к духовному подвигу на всех фронтах нашей жизненной борьбы.


____
* По контексту стихотворения: она — это душа поэта.

Статья подписана «Очерк проф. С. А. Зырянского».