Содержание

О Гумилёве... / О Гумилёве…

Лейтмотивом поэзии всегда являлось искание чего-то нового как в жизни, так и в искусстве. В дни мира культурная насыщенность, казалось, достигла своего предела, в эти дни и удивить человека чем-то невиданным было почти невозможно.

Гумилёв искал этого «нового», бросаясь в самые неожиданные и странные попытки: путешествия по Африке, охота на львов, изучение экзотической природы и быта дикарей — таковы данные, встречаемые нами в его биографии. А с другой стороны — упорная работа на историко-филологическом факультете петербургского университета, внимательное изучение стихосложения и его законов, в признании, что в стихах интересна только форма, а содержание безразлично»... Однако эти «музейности» — в виде ли «металлического и каменного стиха» или «африканской ноги» были скорее попытками найти что-то новое, чем самим новым. Гумилёв здесь только повторял своих духовных учителей — французских парнасцев. Ибо и Леконт де-Лилль ездил за темами в южную Америку и Теофиль Готье работал только над формой (Гумилёв, между прочим, прекрасно перевел его «Эмали и Камеи») — и Гоген учился новым восприятиям у диких... Вследствие этого стихи Гумилёва были интересны, талантливы, но за душу не хватали и наизусть не запоминались.

Однако искание формы не притупило в поэте глубины содержания. Новая жизнь, принесшая с собою такие события и переживания, о которых раньше невозможно было даже гадать и предполагать, не осталась Гумилёву чем-то внешним и посторонним. Наоборот: верный идеологии своих капитанов, смелый до забвения, веря, что и теперь в XX веке можно жить так,

Как будто не все пересчитаны звезды,
Как будто весь мир не открыт до конца.

Он смело и самоотверженно бросился в водоворот событий, отказавшись не только от прежней жизни, но, что для поэта гораздо труднее, от старого стиля своего творчества. Последняя его книга «Колчан» принесла совершенно иные и новые настроения и мысли. Форма уже не интересует поэта исключительно, зато содержание углубляется до пределов экстатического восторга и религиозного созерцания. «Колчан» — книга не только прекрасная, но глубокая и мудрая...

Особенно значительны в ней стихотворения, посвященные войне. Они особенно ценны тем, что в них Гумилёву действительно удалось выразить совершенно новые настроения, на основании которых построится невиданная дотоле в поэзии религиозная концепция войны. Война, правда, всегда была любимой темой как поэтических описаний, так и живописных изображений. Однако в старом искусстве она создала только свой жанр «батальной» поэзии и живописи, лишенный универсального и философского значения. Последнее совершенно понятно: старая война была или династической или государственной, в редких случаях национальной. Но никогда (по крайней мере в новой истории) она не охватывала всей жизни, всего человечества, никогда она не была явлением общекультурным. Поэтому и взгляд художника скользил по ее внешнему одеянию — по ее картинам и красотам, по контрастам жизни и природы — скользил именно, а не проникал внутрь. Батальное искусство экстенсивно, а не интенсивно; оно видит за —

С звездами беседует она,
Глас Бога слышит в воинской тревоге,
И божьими зовет свои дороги.
Честнейшую честнейших херувим
Славнейшую славнейших серафим,
Земных надежд небесное свершение
Она величит каждое мгновенье
И чувствует к простым словам своим
Вниманье, милость и благоговенье...

Великий дар был дан поэту. Забыв и отринув свое я, он прозрел в действительности, в жизни, в войне новый религиозный смысл. Этот свет, осиявший его глазам нашу трагическую, по своему существу, жизнь, в корне изменил его отношение к ней. Все засияло для него новой внутренней красотой. Подобно тому, как в «Синей Птице» — Метерлинка просветленный глаз Тильтиля видит в кирпичах дома самоцветные драгоценные камни, в старой вороне сказочную синюю птицу, а в образе своей старухи-матери прозревает божественные черты материнской нежности, подобно этому и поэт видит своими духовными очами ту скрытую красоту, которая всегда лежит за самым обыденным и обыкновенным. Но если в единственный и строгий час смерти —

Свод небесный будет раздвинут
Прел душою, и душу ту
Белоснежные кони ринут
В ослепительную высоту, —

где ее ожидает заслуженное чистым сердцем блаженство, то:

И здесь на земле не хуже
Та же смерть — ясна и проста:
Здесь товарищ над павшим тужит
И целует его в уста.
Здесь священник в рясе дырявой
Умиленно поет псалом,
Здесь играют марш величавый
Над едва заметным холмом...

Воистину поэт может повторить:

— «Смерть, где твое жало?.. Ад, где твоя победа?!.».

Эта религиозная концепция войны, выходящая за пределы личных переживаний и видящая все в свете божественной красоты; настроение полной примиренности с миром и приятия подвига жизни — составляет огромную заслугу и — исключительное достоинство поэзии Гумилёва. Но будучи жизненной и живой — эта поэзия должна быть для нас не только предметом восхищения, но и заветом жизни. Поэт ушел от нас*, но мысль его жива и должна жить. И если сейчас, после войны, все больно, расслабленно и малодушно, то да будут для нас утешением следующие прекрасные слова покойного поэта:

От битв отрекаясь, ты жаждал спасенья,
Но сильного слезы пред Богом не правы,
И Бог не слыхал твоего отреченья.
Ты встанешь заутра и встанешь для славы!

___
* Он был расстрелян осенью этого года большевиками в связи с так называемым «заговором Таганцева» (прим. Л. А. Зандера; судя по упоминанию «осени» и множеству характерных опечаток, здесь исправленных, в основе текста лежит запись устного выступления, состоявшегося много раньше его публикации; о чтении этого же, судя по пересказу, доклада под названием «Война и изображении Гумилёва» см.: Студентка. Вечер памяти Гумилёва // Владиво-Ниппо. 1922. 12 апреля).