София Андреевна Абаза

  • Дата:
Материалы по теме:

Стихотворения
теги: война, Англия, Лондон

(Отрывок из книги)

Среди последних записанных в альбом Струве стихотворений есть еще одно, никак не связанное с Парижем и не вошедшее в цикл «К синей звезде».

Скорее всего, как и «Приглашение в путешествие», оно было впервые написано в Лондоне и первоначально обращено к конкретному лицу. Глеб Струве, комментируя альбомное стихотворение, упоминает другой его вариант, впервые опубликованный в газете «Возрождение» ко дню рождения поэта, 4 апреля 1929 года, в № 1402 под рубрикой «Литература, критика и искусство»: «Неизвестное стихотворение Гумилёва. Посвящается С. А. Абаза». Как ошибочно утверждал Г. Струве, стихотворение посвящено дочери графа А. К. Бенкендорфа, бывшего до революции российским послом в Англии. Вот этот не «альбомный», газетный вариант, с посвящением:

С. А. Абаза

Среди бесчисленных светил
Я вольно выбрал мир наш строгий
И в этом мире полюбил
Одни веселые дороги.
Когда нежданная тоска
Мне тайно в сердце закрадется,
Я посмотрю на облака,
И сердце сразу засмеется.
Когда лукавый женский взгляд
Меня встревожит ночью марта,
То не стихи меня целят —
Географическая карта.
И если иногда мне сон
О милой родине приснится,
Я так безмерно удивлен,
Что сердце начинает биться.
Все это было так давно
И где-то там, за небесами...
Куда мне плыть, не все ль равно,
И под какими парусами.

Лондон 1918 г.

В газете в редакционной заметке сказано: «Написано экспромтом за несколько дней до отъезда в Россию в квартире С. А. Абаза». Это прекрасное автобиографическое стихотворение — вещественное свидетельство визита Гумилёва в семью Абаза. Не случаен в нем «географический уклон», появление «географической карты», все очень соответствует Гумилёву: весь земной шар — его, и он сам вольно выбирает только «веселые» (любимое слово!) дороги, все равно — куда. Но сердце сжимается, ведь при внешней браваде — смятение, тревога и Россия в душе. Зачин из И. Анненского («Среди миров, в мерцании светил…» — И. Анненский «Среди миров»), а конец — Пушкин («Плывет. Куда ж нам плыть?..» — концовка стихотворения А. Пушкина «Осень»). И нет выбора — только одна дорога всерьез, другие же — прекрасны, но о них можно только мечтать. Через несколько дней он отплыл в Россию и более никуда из нее не выезжал.

Был ли это экспромт? Возможно, а может быть, и «подготовленный» экспромт, ведь вариант этого стихотворения записан в альбом Струве, правда, в числе последних (Прил. 3, № 68). Тем более что повод для того, чтобы подарить стихотворение малознакомой женщине, был. В альбомном стихотворении и во всех последующих перепечатках отсутствуют третья строфа с «географической картой» и имеются разночтения.

Стихотворение это обращено к Софье Андреевне Абаза (23.05.1882 — 25.05.1936), урожденной графине Бобринской. Софья Андреевна жила в Петербурге, была фрейлиной Их Имп. Вел. и почетным попечителем женской гимназии, учрежденной А. И. Болсуновой (Петроградская сторона, Большой пр., 29, угол Введенской). Ее родители: отец Андрей Александрович Бобринский (30.04.1859 — 4.10.1930) и мать Елена Петровна Бобринская, урожденная Шувалова (11.08.1864 — 16.09.1932). Мать была родной сестрой жены А. К. Бенкендорфа Софьи Петровны Бенкендорф, урожденной Шуваловой (1837 — 1928). То есть Софья Абаза была не дочерью посла А. К. Бенкендорфа, как утверждал Г. Струве, а его племянницей.

У Софьи был младший брат Петр Андреевич Бобринский. Для нас важно то, что П. А. Бобринский был поэтом и с Гумилёвым знаком еще по Петербургу. В журнале «Аполлон» (№ 6. 1912) Гумилёв в «Письмах о русской поэзии» поместил рецензию, правда не слишком лицеприятную, на его первый стихотворный сборник: Граф Петр Бобринский. Стихи. СПб., 1912. В 1915 году он выпустил второй стихотворный сборник «Пандора», но его Гумилёв, скорее всего, даже не видел, так как был на войне.

Думаю, что Петр Бобринский был незлопамятен, да и сам он себя не считал большим поэтом. В 1929 году он работал секретарем в редакции газеты «Возрождение», и, видимо, именно он принес в редакцию листок с написанными 11 лет назад стихами, посвященными его сестре, где их и напечатали ко дню рождения трагически погибшего поэта.

Посвященное С.А. Абаза стихотворение лишено чувственности, которой наполнено «Приглашение в путешествие», обращенное к любимой женщине. Это, скорее, исповедь перед тем, как одному отправиться в неизвестное, потому вместо «мы» — только «я». И это понятно, ведь Софья Андреевна была давно замужем, и познакомил ее с поэтом муж, служивший вместе с Гумилёвым в русских правительственных учреждениях в Лондоне.

15 апреля 1912 года на Украине, в имении Смела, Черкасского уезда, Киевской губернии, она вышла замуж за Александра Алексеевича Абаза, который был на пять лет моложе нее, он был ровесником Гумилёва. Близок был А.А. Абаза и к К.Д. Набоков у, который вспоминал его в своей мемуарной книге как «лейтенант Абаза — светлейший образец самозабвенного патриотизма». Так что как общее «морское» прошлое, плаванье по Средиземному морю, так и возможное предстоящее сотрудничество, связанное с возвращением Гумилёва в Россию, могли сблизить двух офицеров, и А. А. Абаза пригласил Гумилёва к себе в дом, уютный особнячок, располагавшийся в Лондоне по адресу: Авеню Роуд, 85 (London, 85, Avenue Road N.W.). Там он познакомил поэта с женой Софьей Андреевной, которая вряд ли в это время, в марте 1918 года, могла выходить из дома. К моменту их знакомства у нее уже родилось трое сыновей: старший Александр (1.07.1913–22.03.1977, имел четырех детей), средний Андрей (1915–1999, был переводчиком, имел одного ребенка), оба родились в родовом имении Смела на Украине, и младший, родившийся уже в Лондоне Владимир (29.03.1917, Лондон — 2004), был коммерческим директором, имел четырех детей. А буквально за неделю до отъезда Гумилёва в Россию произошло пополнение семейства, с чем Гумилёв мог успеть их поздравить: 2 апреля 1918 года у Софьи родился четвертый сын Петр (2.04.1918–1971, был английским летчиком, имел двух сыновей, есть внуки). Возможно, специально написанное, посвященное С. А. Абаза стихотворение и было таким подарком к предстоящему рождению ребенка, которое она, через своего брата, опубликовала в газете «Возрождение». Ведь в публикации было сказано, что «написано экспромтом за несколько дней до отъезда в Россию в квартире С. А. Абаза». И это была на самом деле, в отличие от «Приглашения в путешествие», первая публикация ставшего столь знаменитым стихотворения, которое не только читают, но и поют.

…Попытаемся представить себе, как могла произойти их встреча и знакомство в марте, о чем они могли говорить. В Лондоне ранней весной 1918 года, по словам Анрепа, Гумилёв редко улыбался. Очень одиноко, тревожно и плохо ему было: «Некому руку подать». Сослуживцы не понимали его и смеялись над рассказами об Абиссинии, как когда-то в Петербурге собратья-литераторы. Анреп сочувствовал, но не понимал. Этот же его настрой подметил и описал в своем романе Н. М. Губский. Возможно, только К. Д. Набоков и понял его. Он никому не писал — о чем? Да и смысла не было. В любую минуту могло все измениться.

В конце марта, после подписания Брестского мира, Русский правительственный комитет прекратил свою деятельность, вовсю работала ликвидационная комиссия. Надо собираться домой.

Именно в это время хороший знакомый, даже друг К. Набокова, помощник военно-морского атташе А. А. Абаза пригласил Гумилёва к себе домой. Он знал, что тот на днях уезжает в Россию, в Петербург, и возможно, его жена хотела бы что-то передать с ним родителям, ибо почте уже давно никто не доверял — послания терялись или шли месяцами. Они пришли в уютный особнячок, где А.А. Абаза представил его жене как офицера и поэта, возвращающегося в Петербург.

— Вы из Петербурга?

— Почти, хотя не люблю этот город, как, впрочем, и все другие крупные города — искусственные нагромождения камней — они давят и мешают увидеть небо, звезды, облака, а ведь я поэт. Даже в лучшем из них — Париже я искал уединение в глубине садов или парков, ближе к природе.

— Я Вас очень понимаю, и мне это близко.

— Вообще, я — царскосел. У нас там был свой дом. Я учился в гимназии у И. Ф. Анненского . Вы бывали в Царском? Ах, Вы фрейлина! Я видел императрицу и ее дочерей — Анастасию и Ольгу, когда лечился в 1915 году в госпитале. С тех пор я не был в Царском.

— А там кто-то из Ваших близких остался?

— Нет. Дом, видимо, разорен. Такие времена. Все мужчины были на войне — брат, племянник, где они сейчас, не знаю. Отец давно умер. Женщины и мой маленький сын — в родовом имении в Тверской губернии. Что с ними — не знаю.

— Мой младший брат тоже воевал.

— Где он сейчас?

— Кажется, в Персии. Да Вы, может быть, и знаете его. Ведь он у нас поэт, и Вы писали в «Аполлоне» о его первом сборнике стихов в 1912 году.

Его зовут Петр Андреевич Бобринский.

— О! Кажется, помню. Но 1912! Ведь это было так давно и где-то там за небесами. Я был в Италии с Ахматовой, а потом у нас родился сын, и я написал кучу стихов об Италии.

— А у нас в том году была свадьба, и сейчас я жду четвертого ребенка. А Вы так любите Италию? Мой брат неоднократно там бывал, и его все время снова тянуло туда.

— Ах, нет! Я был всего один раз и просто как турист, по обычному маршруту. Да, я был восхищен, конечно, и стихи писались сами. А о любимых местах, где я жил и хорошо их знаю, я писал или мало, или вообще ничего.

Грузия, Франция, да и Россия. Знаете, я только в прошлом году во Франции почувствовал себя русским поэтом — вспомнил детство, маленький городок Бежецк, близ которого наше имение, даже Петербург. Вообще, русскую жизнь, от которой я всегда бежал.

— Куда же?

— Все равно куда. После поэзии я больше всего люблю путешествовать или хотя бы мечтать о разных странах. Ведь это близко — география и поэзия, верно ведь? Я с детства любил географические карты, особенно старые. Я «побывал» в Америке с Колумбом, грезил о Китае. Но по-настоящему узнал только Абиссинию. Когда-то она исцелила меня от почти смертельной раны, нанесенной женщиной. Этой стране отдано мое сердце. Я возвращался туда, и она становилась мне все ближе и родней. Как бы я хотел вновь вдохнуть ее сладкий вольный воздух, погрузиться в простой быт естественных людей, стряхнуть канцелярскую пыль, забыть все горести и унижения последних лет. Но моя судьба — Россия. Я должен быть дома.

— Должен?

— Нет выбора. Война окончена. Я выполнил свой долг до конца. Но я не профессиональный военный, я поэт, русский поэт, я знаю только язык Пушкина. Кому я здесь нужен? И что я здесь?

— А Вы знаете, что творится на родине?

— Я не мальчик. На днях мне исполнилось 32 года, в сущности возраст Христа . Я ко всему готов. Пусть даже смерть — но дома. Ведь умереть не страшно, раз умерли Мария и Христос. Будь что будет. Но хватит о грустном. Хотите я напишу Вам в память нашей встречи что-нибудь?

— Конечно, буду благодарна.

— Был счастлив познакомиться с Вами. До встречи в России, в Петербурге.

— Непременно…

Был ли такой разговор? Не знаю. Но уверен, что где-то до сих пор хранится листочек со стихами, в которых поэта манила и лечила «географическая карта»… Как и после Софьи Ренненкампф, у Софьи Абаза в Париже осталось много родственников, и у кого-то из них, как мне кажется, хранятся семейные реликвии…


Материалы по теме:

🖋 Стихотворения