Содержание

О Гумилёве... / Сравнительные характеристики

Два Данте — Данте Алигьери и названный в честь великого флорентийца английский поэт и художник Данте Габриэль Россетти — занимали воображение великого русского поэта Н. С. Гумилёва и фигурировали в его стихах. Дантовские мотивы в творчестве Н. С. Гумилёва более чем обширны, но в этой статье мы поговорим не только о том, как повлияли на поэзию Н. С. Гумилёва образы «Божественной комедии», но и о том, как представлены в творчестве русского поэта мотивы, образы и символы живописного и поэтического творчества вождя английских поэтов и художников-прерафаэлитов — Данте Габриэля Россетти.

Английского поэта и художника Данте Габриэля Россетти нарекли в честь Данте Алигьери. Россетти соединил в своем характере итальянский темперамент и английскую романтичность, поскольку, будучи по родителям итальянцем, увидел свет в Англии. Россетти был виртуозным мастером сонетов и баллад. Об этом явственно говорит его книга сонетов — «Дом жизни», название которой перекликается с книгой Данте — «Новая жизнь». Россетти был страстным почитателем Данте, работал над комментариями к «Божественной комедии» и неоднократно изображал свою супругу Элизабет в образе Беатриче. Сонеты зачастую как бы «озвучивали» его картины.

В поэзии, как и в живописи, Россетти остается прерафаэлитом: для его живописи характерны средневековый колорит и пристрастие к символике, в ней тщательно продуман каждый штрих. Основная тема его стихов — любовь:

«В груди Любви протяжный бой,
Где Небо молкнет, слыша вдруг
Где ангелов садится круг
На каждой сфере голубой,
Как дух мой вознестись не мог,
Когда в лучах иных дорог
Под пенье солнц, он
Познал на миге душой её, один лишь Бог!»
[8, с. 33].

Цикл из 101 сонета, «Дом жизни» — главный поэтический памятник Россетти, в котором не только прослеживается сложное духовное и телесное развитие любовных отношений, но и преобладают мотивы юности, любви, недолговечности, обреченности, смерти. Россетти намеренно использовал архаичную лексику, привычные слова помещал в чуждый контекст, придавая им новый смысл. Часто он ставит в словах неверное ударение и подбирает необычные рифмы, чтобы появился новый, неожиданный эффект.

По сути своего искусства Россетти принадлежит новому времени, и в его картинах, например, в «Благовещении» (1850), изображения святых модернизированы до такой степени, что автор навлек на себя нападки общества. Сильное чувство к жене, Элизабет Сиддал, которая была и его натурщицей, определило характер изображения большинства женских фигур на полотнах, созданных до ее смерти, — лебединая шея, длинные волосы, томная, влекущая красота.

Россетти так писал об Элизабет Сиддал:

«Нисходит память к тонким уголкам
Любимых губ и, пламенем сквозным
Подхвачены, признанья дышат им.
И мы, то отдохнуть даём губам.
Беседуя о прошлом, то молчим,
Внимая позабытым голосам»
[8, с. 42].

Вместе с Элизабет, «музой прерафаэлитов», Россетти похоронил рукописи многих стихотворений (впоследствии опубликованных). Вдохновленный поэзией Данте, он воскрешал ее черты на картинах в облике Беатриче — «Смерть Беатриче», «Беатриче благословенная», «Сон Данте».

Россетти — поэт, достигший совершенного равновесия, совершенной гармонии. Всё, что может сделать переводчик поэзии Россетти на русский язык, — это создать форму, технически достойную оригинала, и предложить собственное видение и интерпретацию. Именно качеством этой интерпретации, её сообразностью, связностью, стройностью, а не так называемой буквалистской «близостью» к оригиналу, и должно определяться качество перевода. Как пишет Вланес: «Россетти — автор прекрасных баллад и лирических стихотворений, однако с наибольшей силой его поэтический гений раскрылся в сонете» [8, с. 8].

Гумилёв упомянул Россетти в стихотворении «Музы, рыдать перестаньте»:

«Музы, рыдать перестаньте,
Грусть вашу в песнях излейте,
Спойте мне песню о Данте
Или сыграйте на флейте.
. . .
Жил беспокойный художник
В мире лукавых обличий —
Грешник, развратник, безбожник,
Но он любил Беатриче.

Тайные думы поэта
В сердце его прихотливом
Стали потоками света,
Стали шумящим приливом.

Музы, в сонете-брильянте
Странную тайну отметьте,
Спойте мне песню о Данте
И Габриеле Россетти»
[3; т. 1, с. 100].

По мнению А. Чевтаева, в данном сонете «проявляется биографический драматизм отношений Н. Гумилёва с А. Ахматовой, спроецированных на перипетии любовного чувства Данте Алигьери к Беатриче» [9]. Хотелось бы добавить, что Гумилёв, проецирует свои драматические отношения с Ахматовой и на любовные коллизии Данте Габриэля Россетти и Элизабет Сиддал, музы прерафаэлитов.

«Грешник, развратник, безбожник», любивший Беатриче, — это и Данте Габриэль Россетти, влюбленный в Элизабет Сиддал, но, увы, не хранивший ей верность, и Данте, боготворивший Беатриче, но при этом не отрицавший влияния «демона сладострастия» на человека. И, в конце концов, это сам Н. Гумилёв, точнее — лирический герой его поэзии: влюбленный в донну Анну (Ахматову) дон Жуан.

Отношения Данте Габриэля Россетти с его возлюбленной, а затем и женой — Элизабет Сиддал — складывались поистине драматически. Россетти, совсем по-блоковски, любил ее на небе, но изменял ей на земле. Элизабет так и не смогла простить мужу многочисленных измен и отравилась опиумом (по другим источникам — умерла от передозировки опиума). Но именно Элизабет Данте Габриэль Россетти изобразил в облике Беатриче на картине «Beata Beatrix».

На этом полотне красный голубь, вестник смерти, приносит героине цветок мака, символ опиума. Лицо новой Беатриче обращено вверх, к свету. А позади нее, в тени, стоят ангел и сам Данте Габриэль Россетти, так часто обращавшийся к образу своего великого предшественника Данте Алигьери в стихах и живописи.

«Грешник, развратник, безбожник» Россетти действительно любил свою Беатриче (Элизабет Сиддал) возвышенной любовью, но он же и погубил Музу прерафаэлитов, изображенную другим прерафаэлитом, Джоном Эвереттом Миллесом в образе мертвой Офелии, медленно плывущей по реке (полотно «Офелия»). Для своей «Офелии» Россетти сыграл роль принца Гамлета.

Что касается Данте Алигьери, то о нем Д. С. Мережковский написал в биографическом романизированном произведении «Данте»: «Только что выйдя из «темного, дикого леса», selva selvaggia, где заблудился, — столь горек был тот лес, что смерть немногим горше, — встречает он Пантеру. Быстрая, легкая, ласковая, все забегает она вперед и заглядывает ему в глаза, преграждая путь, и он уж хочет вернуться назад. Но весеннее утро так нежно, солнце восходит так ясно, под знаком тех же звезд, что были на небе, в первый день творения, и «пестрая шкура» Пантерытак весела, что он уже почти перестает ее бояться» [6, с. 155]. Первые истолкователи Дантовых загадок уже разгадали, что эта «пестрая Пантера», Lonza a lagaettapella, есть не что иное, как «сладострастная Похоть», Lussuria. — «Этому пороку он очень был предан», — вспоминает сын Данте, Пьетро Алигьери» [6, с. 156].

В поэзии Н. Гумилёва черная пантера или пантера «с отливом металлическим на шкуре» символизирует «двоящуюся», противоречивую героиню:

«У ног ее две черные пантеры
С отливом металлическим на шкуре.
Взлетев от роз таинственной пещеры,
Ее фламинго плавает в лазури»
(стихотворение «Сады души») [3, т. 1, с. 146].

В процитированном стихотворении «Сады души» «двоящаяся» героиня носит венок великой жрицы («девушка в венке великой жрицы») [3, т. 1, с. 146].

В древнегреческой мифологии черные (или пятнистые) пантеры сопровождали бога вина и вдохновения Диониса. Бог вина и экстаза часто изображался сидящим верхом на пятнистой пантере. Этот дионисийский символ охотно использовал в своей поэзии и авторской мифологии Вячеслав Иванов. У Вячеслава Иванова пантеры — символ дионисийского экстаза. Пантера на вакхических изображениях соседствуете виноградной гроздью.

В гумилёвском сонете «рыдающие музы» и «докучные фавны» противопоставлены светлым песням и звукам флейты. Фавны, как и менады, сопровождали бога Диониса (Вакха), и Гумилёв, предпочитавший аполлоническую стройность и ясность дионисийскому экстазу, не преминул отметить: «Музыки нет в вашем кличе!» [3, т. 1, с. 100]. Опять же, «дионисийские» рыдания противопоставлены в гумилёвском сонете светлой и благородной (аполлонической) грусти.

В древнеримской мифологии фавнов часто отождествляли с богом природы и лесов Паном. Считалось, что Фавн, лесной бог, живёт в чащах, уединённых пещерах или рядом с источниками. Римляне верили, что он предсказывает будущее, ловит птиц и преследует прекрасных нимф. С человеком Фавн общается или во сне или когда человек оказывается на его территории, в лесу, — пугая или предостерегая его лесными голосами. Как и Пан, Фавн может внушать путникам так называемый «панический» страх. Он — дух леса, невидимый людям. Видеть его может, например, собака, способная лицезреть духов. Именно поэтому собака в древнеримской мифологии была посвящена Фавну. Фавн может явиться человеку во сне, но сон этот, как правило, оказывается кошмарным. Фавны могут преследовать смертных женщин своей любовью: отсюда эпитет фавна — «Incubus».

Показательно, что в гумилёвском сонете лесным голосам (кличам) фавнов противопоставлена чистая музыка флейт и песня о Данте (т.е. аполлонизм противопоставлен дионисийству). Здесь Гумилёв отступает от древнегреческой мифологии, где флейту, символизирующую голос самой природы, изобрел именно Пан.

Как справедливо указывает М. Гаспаров в своей книге «Занимательная Греция», греки считали музыку (можно добавить — аполлоническую музыку) воплощением упорядоченности и гармонии. «Там, где в мире все упорядочено до совершенства, само собой возникает музыка: глядя на мерное, круговое движение небесных светил, греки верили, что они издают дивно гармонические звуки, «музыку сфер», и мы ее не слышим потому, что с младенчества к ней привыкли» [1, с. 105]. И далее: «И наоборот, там, где возникает музыка, все вокруг из беспорядка приходит в порядок» [1, с. 105].

Символом чистоты и добродетели в гумилёвском сонете является также белая роза («Странная белая роза в тихой вечерней прохладе»). У Н. С. Гумилёва в стихотворении «Две розы» противопоставлены страстная алая роза и символ нежности первой любви — розовая.

«Одна так нежно розовеет,
Как дева, милым смущена,
Другая, пурпурная, рдеет,
Огнем любви обожжена.

А обе на Пороге Знанья...
Ужель Всевышний так судил
И тайну страстного сгоранья
К небесным тайнам приобщил?!»
[3, т. 2, с. 70].

Роза из анализируемого нами сонета бела, как мрамор древней Эллады, и так же чиста. Это своего рода «аполлоническая» роза, тогда как алую, как кровь и как вино, розу можно соотнести с духом дионисийства.

Гумилёв завершает свой сонет обращением к Музам и упоминанием о «сонете-брильянте», Данте и Габриеле Россетти. Однако кроме двух влюбленных пар «Данте Алигьери — Беатриче» и «Данте Габриэль Россетти — Элизабет Сиддал (английская Беатриче») в творчестве Гумилёва присутствует еще одна пара, духовно близкая предшествующим: Кавальканти и Примавера. Речь идет о рассказе Н. Гумилёва «Радости земной любви». В самом названии рассказа заложено противопоставление: «любовь земная — любовь небесная». Под небесной любовью подразумевается то возвышенное обожание и преклонение, которое Данте Алигьери испытывал к Беатриче. Любовь современника Данте, флорентийского поэта Кавальканти к прекрасной Примавере, подруге Беатриче, совсем другая: это прекрасное земное чувство.

В рассказе, посвященном Анне Горенко (будущей Ахматовой), эта земная любовь описывается так: «Одновременно с благородной страстью, которая запылала в сердце Данте Алигьери к дочери знаменитого Фолько Портинари, называемой ее подругами нежной Беатриче, Флоренция видела другую любовь, радости и печали которой проходили не среди холодных небесных пространств, а здесь, на цветущей итальянской земле. И для того, кому Господь Бог в бесконечной мудрости своей не позволил быть свидетелем этого прекрасного зрелища, я расскажу то немногое, что мне известно о любви благородного Гвидо Кавальканти к стройной Примавере» [3, т. 5, с. 23]. Среди холодных небесных пространств протекала другая любовь: любовь Данте и Беатриче. Гумилёв как бы подводит читателей к следующему тезису: не менее прекрасным и возвышенным является земное чувство, свидетелем радостей и печалей которого был старинный город Флоренция. Прототипом Примаверы в этом рассказе была Анна Горенко, которой, собственно, рассказ и посвящен. Себя самого Гумилёв видит в образе поэта Гвидо Кавальканти.

Этот флорентийский философ и поэт был другом Данте Алигьери, автором философски-мистической любовной лирики, в том числе и знаменитой «Канцоны о любви». Гумилёвская Примавера — персонаж вымышленный, о даме с таким именем истории ничего не известно. Более того, перед нами условно-поэтическое имя, ведь Примавера означает «Весна». В действительности Гвидо Кавальканти был женат на Беатриче, дочери Фаринаты дельи Уберти, главы партии гибеллинов. Однако при этом поэт был гвельфом. В 1300 г. Кавальканти был изгнан в Сарцану, заболел там малярией и был призван обратно во Флоренцию, но через год после возвращения умер.

В «Канцоне о любви» Гвидо Кавальканти так говорил о природе этого вечного чувства:

«Где память обитает, в этом месте
Живет она, тьмой создана — как светом
В стекле, лучом задетом, — Марса тенью
В душе витает, там ее поместье.
Сотворена, души сильна советом,
Сердечных чувств ответом и хотеньем.
Любовь от зримой формы происходит,
Что входит в ум возможный в виде знанья
И чье влиянье — одухотворенье,
Ведь чувственное чуждо ей боренье,
И с свойствами она родства не водит;
В нее нисходит вечное сиянье» [5].

Интересна в данном контексте связь любви с памятью («Где память обитает, / В этом месте живет она») [5]. Любовь понимается, таким образом, как узнавание, припоминание некого изначально знакомого образа, как узнавание родной души. Перед нами теория Прапамяти, близкая и Н. С. Гумилёву (например, присутствующая в стихотворении «Прапамять»). Влияние любви на человеческое существо понимается в этой канцоне как «одухотворение».

Эта канцона является ответом на сонет флорентийского поэта Гвидо Орланди. Автор сонета вопрошает о сущности любви, о том, заключена ли в ней жизнь или смерть, о том, где она рождается. На все эти вопросы Гвидо Кавальканти дает ответы в «Канцоне о любви». «Дивная канцона о любви», принадлежавшая перу Гвидо Кавальканти, упоминается и в рассказе Н. Гумилёва «Радости земной любви».

Как справедливо указывает Диана Грачева, в гумилёвском рассказе присутствует «прямая отсылка к творчеству Данте Алигьери и скрытая параллель между его поэзией и поэзией А. Блока» (цикл «Стихов о Прекрасной Даме»)» Исследовательница пишет: «Прекрасная дама Данте, как и А. Блока, приходит к читателю из «надмирного», «зазвездного» бытия. Для Данте (как и для Петрарки) любовь — это воспоминание, любовь — победа над смертью. Для А. Блока любовь — победа над жизнью, над ее приземленностью, отрыв от обыденного» [2, с. 140]. Д. Грачева также указывает, что «Н. Гумилёв, противопоставляя любовь Данте и Беатриче, «радости и печали которой» проходили среди «холодных небесных пространств», и Кавальканти и Примаверы, происходившую «на цветущей итальянской земле», на протяжении всего рассказа будет косвенно вести спор с А. Блоком. В тексте мы столкнемся с тремя проявлениями любви, бросающими свет на этот спор, расставляющими в нем акценты: это возвышенная неземная любовь (Данте и Беатриче; возвышенная земная любовь (Кавальканти и Примаверы); и приземленная земная любовь (венецианского синьора к Примавере)» [2, с. 142].

Таким образом, в рассказе «Радости земной любви» присутствует косвенное указание на еще одну влюбленную пару — А. Блока и Л. Менделееву — Блок, Прекрасную Даму ранней поэзии Блока. Кроме того, в тексте рассказа прямо упомянута пара «Данте — Беатриче» (возвышенная, небесная любовь). Посвящая рассказ Анне Горенко, Гумилёв указывает на свою любовь к ней, на собственную Прекрасную Даму. В стихотворении «Музы, рыдать перестаньте» указывается на еще одну Беатриче, музу Данте Габриэля Россетти, Элизабет Сиддал.

В книге сонетов «Дом жизни» Данте Габриэль Россетти выстраивает целую концепцию Любви, понимаемой как сила, которая, благодаря удовлетворению жажды Прекрасного, ведет человека к высшей духовности. Брат поэта, В. М. Россетти, писал: «Рождение Любви в сердце Возлюбленной сравнивается здесь с рождением ребенка и символ продолжен таким образом, что, как Любовь рождается из человеческого сердца, та же самая Любовь становится в конечном счете родительницей человеческих душ, заново появляющихся на свет в иной, бестелесной жизни» [8, с. 226]. В сонетах Россетти мы имеем дело с любовью, соединившей в себе духовное и плотское начало: она сохраняет плотский аспект Эрота, но в то же время вмещает в себя высший смысл духовности. Такое понимание любви, соединяющей в себе плоть и дух, было очень близким поэтам-акмеистам, в частности — Н. С. Гумилёву.

Д. Г. Россетти писал: «Теперь, обняв крылами наши лица, / Любовь поет, склоняется к земле, / Постель готовит нежными руками, / Чтоб нашим душам в свой черед родиться / Ее детьми, но в этой смертной мгле / Волос ее свеченье будет с нами» [8, с. 19]. Небесная любовь, склоняющаяся к земле, а не только уводящая человека в надмирное пространство: такое понимание любви мы находим и в прозе Н. С. Гумилёва. В частности в рассказе «Радости земной любви» Гвидо Кавальканти говорит небесному ангелу: «Если хочешь исполнить самое сокровенное желание мое, о светоносный, пойдем туда и ускорим наши шаги; и по той золотой лестнице, о которой ты говоришь, я спущусь на землю, где живет моя Примавера» [3, т. 5, с. 28].

Любовь, соединяющая в себе Эрос и Агапе (духовную связь между душами), — такое понимание любви вполне соответствовало эстетике как раннего, так и позднего творчества Н. С. Гумилёва. Более того, подобное понимание любви является связующим звеном между творчеством Н. С. Гумилёва и английского поэта-прерафаэлита, Данте Габриэля Россетти.

Список использованных источников:

1. Гаспаров М. Занимательная Греция / М. Гаспаров. — СПб.: Амфора, 2015-479 с.

2. Грачева Д. Философия любви в рассказе Н. Гумилёва «Радости земной любви» / Д. Грачева // Сборник студенческих работ филологического факультета ВГУ. — Вып. 4. — Воронеж: Воронежский государственный университет, 2003. — С. 140-147.

3. Гумилёв Н.С. Полное собрание сочинений в десяти томах / Н. Гумилёв. — М.: Воскресенье, 1998-2008. — 5 000 с.

4. Гумилёв Н. Собрание сочинений в 4-х т. / Н. Гумилёв. — М.: Терра, 1991. — 1200 с.

5. Кавальканти Г. Канцона о любви / Г. Кавальканти; перевод и примечания Ю. Юсима [Электронный ресурс]. — Режим доступа: amkobll3.narod.ru/amims/mims-4.html

6. Мережковский Д. Данте. Наполеон/Д. Мережковский. — М.: Республика, 2000.-544 с.

7. Раскина Е. Ю. Исследование культурологических аспектов поэзии «Серебряного века» русской литературы / Е. Ю. Раскина — М.: МГЛИ, 2013. — 128 с.

8. Россетти Д. Г. Дом жизни = The House of Life: [собрание сонетов] / Данте Габриэль Россетти [пер. с англ., предисл. и коммент. Вланеса]. — М.: Аграф, 2009. — 336 с.

9. Чевтаев А. А. Ты подаришь мне смертную дрожь. Концепция любви в книге Н. Гумилёва «Жемчуга» / А. А. Чевтаев // Актуальні проблеми слов’янської філології. Серія: Лінгвістика і літературознавство. — 2013. — Вип. 27, Ч. 4. — С. 58-70.

10. Шабанова А. Влияние английской литературы на творчество Н. С. Гумилёва: дис... канд. филол. наук / А. Шабанова. — М.: МПГУ, 2008. — 170 с.