Морской топос в «Африканском дневнике» Н. Гумилёва
- Автор:
Елена Куликова
- Дата:
2013 год
- Филологический класс, 1(31)/2013
О Гумилёве…
-
Елена Куликова
История... проза... поэзия?
-
Николай Гумилёв
Африканский дневник
В статье рассматривается морское пространство в «Африканском дневнике» Н. Гумилёва, подчеркивается, что образ Африки часто описывается поэтом через водные метафоры: это создает эффект двойственного топоса, совмещающего в себе различные стихии.
Морские мотивы пронизывают текст гумилёвского «Африканского дневника» (1913), представляющего собой ряд путевых заметок «странствующего поэта»: четыре его главы — точно «введение» к основной части, внезапно оборванное перед собственно самим африканским путешествием. «Африканский дневник» (далее «АД» — Е. К.) состоит из ряда очерков, воссоздающих впечатления Гумилёва на определенном отрезке пути, и предыстории поездки. Нас будет интересовать введение водного топоса в «сухое», словно пропитанное жаром, пространство Африки, мы проанализируем образы и мотивы Красного моря, южной ночи, летучих рыб, «бесчисленных звезд» и т.п., а также укажем на переклички с другими текстами Гумилёва, стихотворениями Е. Боратынского, А. Блока, А. Рембо.
Первый лирический пейзаж возникает во время путешествия на пароходе по Черному морю. Это описание можно сравнить со строками «Пятистопных ямбов» (1912-1915):
Волны мягко раздавались под напором парохода, где рылся, пульсируя, как сердце работающего человека, невидимый винт Наступила ночь, первая на море, священная2.
Я помню ночь, как черную наяду,
В морях под знаком Южного Креста.
Я плыл на юг; могучих волн громаду
Взрывали мощно лопасти винта,
И встречные суда, очей отраду,
Брала почти мгновенно темнота.
Винт, его лопасти, «взрывающие волны» — повторяющийся момент в обоих текстах. Это важно для Гумилёва-путешественника: движение по морю наполнено энергией, пароход преодолевает силу волн, напоминая не то «роющегося» зверя, не то «работающего человека». В «АД» используется глагол «рылся», в стихотворении — «взрывали», их происхождение, а также вся мотивно-образная система рассматриваемых отрывков, полагаем, идет от «Пироскафа» Е. Боратынского:
Дикою, грозною ласкою полны.
Бьют в наш корабль средиземные волны.
Вот над кормою стал капитан:
Визгнул свисток его. Братствуя с паром.
Ветру наш парус раздался недаром:
Пенясь, глубоко вздохнул океан!
Мчимся. Колеса могучей машины
Роют волнистое лоно пучины.
Парус надулся. Берег исчез.
Наедине мы с морскими волнами;
Только что чайка вьется за нами
Белая, рея меж вод и небес.
«Пироскаф» — стихотворение, в котором морское путешествие поэта XIX в. как будто отзывается веком XX: «Элизий земной» и «башни Ливурны» соседствуют с «колесами могучей машины», а парус «братствует с паром». Глагол «роют» практически дублирован в «АД» («рылся, пульсируя, как сердце работающего человека, невидимый винт») и несколько семантически видоизменен у Гумилёва («Взрывали мощно лопасти винта»), однако все равно оказывается созвучным глаголу Боратынского благодаря игре звуков. В первой строфе «Пятистопных ямбов» вибрант «р», использованный 8 раз («черную», «морях», «Креста», «громаду», «взрывали», «встречные», «отраду», «брала»), и ассонанс на «о» (6 раз: «помню», «ночь», «чёрную», «волн», «мощно», «лопасти»), отзываясь на первые две строфы Боратынского, где 15 раз проигрывается «р» («грозною», «корабль», «средиземные», «кормою», «братствуя», «паром», «ветру», «парус», «раздался», «недаром», «роют», «парус», «берег», «морскими», «рея») и 12 — «о» («грозною», «полны», «волны», «вот», «свисток», «глубоко», «колеса», «роют», «лоно», «только», «вьётся», «вод»), создают динамический эффект мощного движения парохода по морю. Можно увидеть, как преодоление и освоение пространства в стихотворении Гумилёва — вслед за «Пироскафом» Боратынского — происходит и на фонетическом уровне.
Подчеркнутое Боратынским, в противоположность твердой земле, изгибающееся морское пространство («Бьют в наш корабль средиземные волны»; «волнистое лоно пучины») у Гумилёва оказывается мягким, хотя и могучим, но покорно расступающимся перед «взрывным» движением парохода3. Это и есть поэтическая доминанта Гумилёва, его динамический порыв — к новым дорогам, новым завоеваниям и победам. Если Боратынский представляет колеса корабля, то Гумилёв использует слово винт, характерное для поэзии серебряного века, его неоднократно употребляет, например, А. Блок (см.: «В неуверенном, зыбком полете...» — 1910 г., «Авиатор» — 1910-1921 гг.). В сборнике «Шатер» слово винт встречается дважды: в стихотворениях «Красное море» («Как учитель среди шалунов, иногда / Океанский проходит средь них пароход, / Под винтом снеговая клокочет вода») и «Нигер» («И винты пароходов твои крокодилы / Разбивают могучим ударом хвоста»). Винт у Гумилёва воплощает собой сердце парохода, как у Блока — сердце аэроплана.
Еще одно море предстает перед читателем в «АД» — Красное море. Многие мотивы и образы этого отрывка отзываются в текстах Гумилёва, можно отметить наибольшее количество перекличек с одноименным стихотворением:
Самое жаркое из всех морей, оно представляет картину грозную и прекрасную. Вода как зеркало отражает почти отвесные лучи солнца, точно сверху и снизу расплавленное серебро. Рябит в глазах, и кружится голова... Подойдя к борту, можно видеть и воду, бледно-синюю, как глаза убийцы. Оттуда временами выскакивают, пугая неожиданностью, странные летучие рыбы. Ночь еще более чудесна и зловеща. Южный Крест как-то боком висит на небе, которое, словно пораженное дивной болезнью, покрыто золотистой сыпью других бесчисленных звезд... В пене, оставляемой пароходом, мелькают беловатые искры — это морское свеченье.
Целый день над водой, словно стая стрекоз,
Золотые летучие рыбы видны,
У песчаных, серпами изогнутых кос,
Мели, точно цветы, зелены и красны.
Блещет воздух, налитый прозрачным огнем,
Солнце сказочной птицей глядит с высоты:
«Море, Красное Море, ты царственно днем,
Но ночами вдвойне ослепительно ты!..
...Нам чужие созвездья, кресты, топоры
Над тобой загорятся в небесных садах.
И огнями бенгальскими сразу мерцать
Начинают твои колдовские струи,
Искры в них и лучи, словно хочешь создать.
Позавидовав небу, ты звезды свои.
«Грозная и прекрасная картина» моря в поэтическом тексте превращается в характеристику: «Море, Красное море, ты царственно днем». В «АД» есть объяснение этому: «Вода как зеркало отражает почти отвесные лучи солнца, точно сверху и снизу расплавленное серебро». Вообще, Красное море видится Гумилёву как царство жидкого и сверкающего серебра, хрусталя («Пусть волна как хрустальная встанет гора», «Блещет воздух, налитый прозрачным огнем»), поющего, подобно «эоловой арфе».
Пространство Африки в «Шатре» Гумилёв описывает через водные метафоры. Кипящее Красное море выводит топос за рамки традиционного морского мира: «акулья уха, / Негритянская ванна, песчаный котел!». Самое «горячее» море в мире в поэтической трактовке Гумилёва буквально «варится», как суп, между африканским и аравийским берегами. Ураган и волны лишь приносят свежесть, а образы, перекликающиеся с образами «Пьяного корабля» А. Рембо, включают в себя широкую цветовую палитру.
...rythmes lents sous les rutilements du jour...4
...Je sais les cieux crevant en eclairs5...
...J'ai vu le soleil bas, tache d'horreurs mystiques6...
...J'aurais voulu montrer aux enfants ces dorades
Du Hot bleu, ces poissons d'or, ces poissons chantants7...
...Est-ce en ces nuits sans fond que tu dors et t'exiles.
Millions d'oiseaux d'or, 6 future Vigueur?8
Солнце над Красным морем у Гумилёва напоминает сказочную птицу, подобно тому, как будущее у Рембо сравнивается с миллионом золотых птиц, над волной скользят золотые рыбки — летучие у Гумилёва, поющие у Рембо, и совершенно особенным выглядит сияние небес над первозданным морским простором. Летучие рыбы упомянуты и в «АД», они «странные», так как неожиданно выскакивают из воды, «бледно-синей, как глаза убийцы». Видимо, когда Гумилёв писал дневник, у него возникла невольная ассоциация с внезапным ударом, наносимым убийцей, его холодными глазами, водой Красного моря и взлетающими над ней рыбами, движение которых поэтому приняло «пугающий» оттенок.
Можно отметить еще одну отсылку «АД» к стихотворению Рембо. После рассказа об охоте на акулу в Красном море, Гумилёв останавливается на сложных красках заката: «Закат в этот вечер над
зелеными мелями Джидды был широкий и ярко-желтый с алым пятном солнца посредине. Потом он стал нежно-пепельным, потом зеленоватым, точно море отразилось в небе». Переход алого пятна в нежно-пепельный оттенок соотносится с импрессионистическими переливами закатов/рассветов в «Пьяном корабле» Рембо: «Je sais le soir, / L'Aube exaltee ainsi qu'un peuple de colombes»9. Рембо совмещает в одном образе пылающий, но не названный прямо алый, и так же латентно проступающий пепельный — цвет крыльев голубок. В дневнике Гумилёва выделены оба прилагательных. Колористические игры Рембо касаются более рассветов, чем закатов (оставшихся в предыдущей строке), а Гумилёв как раз акцентирует внимание на заходящем солнце. Так реминисценция становится неотчетливой, почти специально смазанной, но тем самым финал первой главы путешествия приобретает поистине поэтические черты.
Ночь в «АД» и ночь в стихотворении «Красное море» описывается полной сияния и колдовства (в дневнике она «зловеща» — в поэтическом тексте воды моря превращаются в «колдовские струи»). «Другие» («АД»), «чужие» («Красное море») звезды все окрашивают в золотистые цвета, освещают «бенгальскими огнями», «искрами» и «лучами».
Наблюдая за утесами, Гумилёв делает характерные сравнения — характерные потому, что в «Сентиментальном путешествии» при упоминании Принцевых островов (находящихся в Мраморном море) возникает разбивающая статуарность и неподвижность камня аналогия с гривой льва:
Вот, как рыжая грива льва,
Поднялись три большие скалы —
Это Принцевы острова
Выступают из синей мглы.
Однако и утесы Красного моря рождают подобный образ: «Острова, крутые голые утесы, разбросанные там и сям, похожи на еще неведомых африканских чудовищ. Особенно один совсем лев, приготовившийся к прыжку, кажется, что видишь гриву и вытянутую морду». Сопоставления скал с гривой льва и его движениями, кораблей — с караваном верблюдов, глаз девушки — с газельими и т.д. — яркие черты поэтики Гумилёва, использующего экзотические образы еще в ранних сборниках стихов.
Два моря в «АД» — Черное и Красное выполняют важную композиционную функцию: они открывают новый ракурс африканского локуса, превращая жаркий южный континент в романтическое пространство, привлекающее путешественника. Особая черта Гумилёва — любовь к экзотическим странам — сочеталась в нем с любовью к морским странствиям, и в описании Африки поэт сближает свои «пламенные страсти», открывая читателю двойственный топос, совмещающий различные стихии.
Примечания:
1. Статья написана в рамках интеграционного проекта СО РАН «“Эволюция повествовательных жанров в русской литературе: от Средневековья к Новому времени” (направление 5 Программы фундаментальных исследований Президиума РАН No 33)».
2. Здесь и далее курсив в цитируемых текстах наш – Е. К.
3. В «Пироскафе» волны «дикою, грозною ласкою полны».
4. ...медленные ритмы в сиянии дня... (Здесь и далее подстрочник из «Пьяного корабля» Рембо наш – Е. К.).
5. Я знаю пронзенные светом небеса...
6. Я увидел заходящее солнце, в пятнах мистического ужаса... 7 Я хотел бы показать детям этих дорад
7. Из голубой волны, этих золотых рыбок, рыб поющих...
8. Не во время ли этих бездонных ночей ты дремлешь и исходишь,
Подобно миллиону золотых птиц, о ты, будущая мощь?
9. «Я знаю как закаты, / Так и пылающие рассветы, похожие на стаю голубок».
Материалы по теме:
💬 О Гумилёве…
- Елена Куликова. История... проза... поэзия?
📰 Проза
- Николай Гумилёв. Африканский дневник