Содержание

О Гумилёве... / О творчестве

Сотрудничество Н. С. Гумилёва с основанным В. Я. Брюсовым символистским журналом «Весы» началось в 1905 г., когда, после выхода в свет первого сборника поэта «Путь конквистадоров» «блистательный Валерий» написал на этот сборник благосклонный отзыв. 

Брюсовская рецензия была опубликована в журнале «Весы» (1905 г., XI, С. 68), и вскоре после этого Гумилёв получил от редакции письмо с предложением постоянного сотрудничества. Парижским корреспондентом «Весов» Гумилёв стал в 1906-1907 гг., когда писал для журнала рецензии на художественные выставки французских и русских художников. Нами рассмотрена именно парижская корреспондентская деятельность Н. С. Гумилёва. Можно сказать, что анализируя увиденное на художественных выставках, Гумилёв формулировал и оттачивал идеи, которые затем прозвучат в «Письмах о русской поэзии» и в позднейших произведениях поэта.

Николай Гумилёв был не только гениальным поэтом, но и талантливым журналистом. Об этом свидетельствует работа в брюсовском журнале «Весы», а затем — создание собственного литературно-художественного журнала «Сириус».

Как известно, ежемесячник «Весы» выходил в Москве с 1904 по 1909 гг. Этот рупор русского символизма получил свое название от зодиакального знака, ближайшего к созвездию Скорпиона. Символистское книгоиздательство, собственно говоря, и называлось — «Скорпион». Идейным вдохновителем журнала был В. Я. Брюсов, а финансировал это издание (как и издательство «Скорпион») математик и переводчик С. Я. Поляков.

Начнем мы с гумилёвского отзыва на выставку нового русского искусства в Париже. Этот отзыв был опубликован в «Весах» как «Письмо из Парижа». Выставка состоялась 5 декабря 1907 г. в помещении на улице Caumartin. Гумилёв указывал, что «устроители хотели здесь представить ту часть русского искусства, которая занимается воскрешением старинного стиля и, что еще интереснее, — старинной жизни» [1, С. 259].

Королем выставки Гумилёв называет Николая Рериха, выставившего 89 своих произведений. Поэт указывает на духовное родство Рериха с Полем Гогеном. Какое же полотно Рериха больше всего взволновало Н. Гумилёва? Конечно же, то, которое было больше всего созвучно идеям самого поэта. Речь идет о полотне, изображающем «народ курганов». Гумилёв здесь подразумевает картину «Поморяне. Вечер» (1906 г.), действительно изображающую некрасивых коренастых людей в звериных шкурах, застывших на фоне «северного закатного неба и чернеющих елей» [1, С. 259]. Люди в звериных шкурах застыли вокруг костра: не то просто греются, не то колдуют, ворожат.

Цветовая гамма этого полотна глубоко символична: над поморянами синее закатное небо. Причем, синий цвет — ледяной, запредельный, таинственный. Эта запредельная синева нужна для того, чтобы подчеркнуть некий космизм происходящего: перед нами не просто люди в звериных шкурах у костра, перед нами люди в объятиях космоса, запредельного.

Искусствоведы (в частности, Елена Сойни) указывают, что это полотно Рериха напоминает другое — «Поморяне. Утро», выставленное в парижском Salon Automne. Гумилёв в своем отзыве не называет другую картину, выставленную в Salon Automne, но косвенно указывает на нее («Эта картина параллельна другой, выставленной в SalonAutomne” [1, С. 260]).

Поэт подчеркивает: на первом полотне изображены финны, Белоглазая Чудь, на второй — славяне, но тоже на фоне северного пейзажа. Финны уходят — поэтому над ними северное закатное небо. Им на смену приходят славяне — поэтому над ними восходящее солнце. «Великая сказка истории, смена двух рас рассказана Рерихом так же просто и задумчиво, как она совершилась давным-давно, среди жалобно шелестящих болотных трав» [1, С. 260], — пишет поэт.

Кстати говоря, Белоглазая Чудь — это не только историческое наименование финно-угорских народов, но и мифологические персонажи, близкие по значению к эльфам и гномам. Такие персонажи встречаются не только в русском фольклоре, но и в мифологии и фольклоре коми и саамов.

Колдовская финская культура в дальнейшем заняла важное место в сакральной географии Н. С. Гумилёва. «Лютню из финской страны» колдун Ахти передаст царевичу-поэту Гондле, чтобы этот магический инструмент привел царевича к славе или к гибели. В «Заметках о Гондле», опубликованных Р. Л. Щербаковым, указано, что имя Ахти взято им из «Калевалы», где оно является прозвищем хитреца Лемминкяйнена. В частности, в «Заметках» сказано: «И лютня, принесенная им «из финской страны», и наклонность к колдовству, которым славились среди северных народов финны, намекают на то, что это действующее лицо (Ахти — Е. Р.) является выходцем из Финляндии» [3, С. 528].

В «Калевале» говорится, что на земле Калевы, на морском острове жил молодой рыбак Лемминкяйнен, удалой богатырь Ахти. Этот богатырь вышел и лицом, и телом, но имел веселый нрав — был падок на женщин и любил ночные гулянки. В Песне 11 рассказывается о том, как Лемминкяйнен похитил прекрасную девицу из рода Саари.

В гумилёвской драматической поэме «Гондла» фигурирует колдун Ахти, который, единственный из всех «волков» не захотел принять крещение: «Нет, мне страшны заклятия эти / И в небесный не хочется дом. / Я, пожалуй, десяток столетий / Проживу и земным колдовством» [7, Т., 5, С. 159]. Таким образом гумилёвский Ахти — носитель земляного ведовства и колдовства и, в то же время, первоначальный обладатель волшебной лютни. Ахти несет в себе магию Севера и «колдовской финской культуры».

В рецензии на «Песни» С. Клычкова из «Писем о русской поэзии» Гумилёв говорил о трех культурах, на перекрестке (скрещении) которых возникла Русь: византийской, финской колдовской и индийской. В этих словах ощущается определенное влияние идей и полотен Н. Рериха.

Так, в частности Н. Гумилёв писал: «Кажется, только случайно натолкнулся он (С. Клычков — Е. Р.) на тему языческой Руси и слишком поспешно взялся за ее обработку: ни удали русской, ни русской печали, ни того странного перекрещения культур, византийской, финской колдовской индийской, в атмосфере которого рождалась Русь» [9, Т. 7, С. 30].

Интересный отзыв на «северные» полотна Рериха, передающие магию Севера, скандинавского и поморского, дал в «Золотом руне» С. Маковский: «Большинство этих этюдов, написанных в горах Швейцарии, где Рерих отдыхал после «итальянских впечатлений», ещё нигде не были выставлены. Но последняя картина-панно на московском «Союзе», «Поморяне», прекрасно выражает перемену, совершившуюся в художнике так недавно. Нерадостность настроения, эпическая грусть мечты остались. Тот же север перед нами, древний, призрачный, суровый. Те же древние люди, варвары давних лесов, мерещатся на поляне, — безымянные, безликие, как те «Старцы» и «Языческие жрецы», с которыми Рерих выступал на первых выставках. Тот же веющий полусумрак далей» [10, С. 3].

Интересно, что на С. 3 номера «Золотого руна» за апрель 1907 г. помещена виньетка Н. Рериха. Это тот самый номер, где появилась процитированная выше рецензия С. Маковского.

Поморяне (помераны) — западнославянские племена, жившие до XVI-XVII веков в низовьях Одры на побережье Балтийского моря. Однако, и Н. Рерих, и Н. Гумилёв, вероятно, под поморянами подразумевают обитателей Поморья (побережья Белого моря, Поморского Севера Руси). Жители Беломорья издавна называли себя поморами.

Что касается Н. Рериха, то Север играл особую роль в его жизни. Известно, что фамилия Рерих имеет скандинавские корни. Детство свое художник провел в ингерманландском поселении Извара под Петербургом. Топоним «Извара» обозначает «isovaara» («большая гора, холм»).

Впервые Рерих побывал в Финляндии в 1899 г., в поисках сюжетов для картин. В этот период Рерих тесно общался с иллюстратором «Калевалы», финским неоромантиком Аксели Галлен-Каллелой. Впечатлениями от поездки была навеяна известная картина Рериха «Заморские гости».

Вообще надо сказать, что образность и символика «Калевалы» занимала многих поэтов Серебряного века. Например, Н. А. Клюев парадоксальным образом соединил мифопоэтические, культурные и географические пространства Севера и Юга в своем стихотворении «Я — потомок лапландского князя»:

«Калевала сродни желтокожью,
В чьем венце ледовитый Сапфир,
В русском коробе, в эллинской вазе,
Брезжат сполохи, полюсный щит,
И сапфир самоедского князя
На халдейском тюрбане горит» [11, С. 100].

Н. Рерих впоследствии так же соединит северную магию с южной в своих картинах, протянет волшебную нить от финских холмов до Гималайских гор, от Севера повернет к Индии. Возможно, гумилёвская «Индия Духа» имеет и рериховские корни.

Во время второго пребывания Рериха в Финляндии (1907 г.) художником были созданы картины:«Заклятие земное» (изображение ритуала охоты), «Пляска» (праздничный хоровод девушек). К этому периоду относятся 8 этюдов: «Вентила», «Нислот. Савонлинна», «Пункахарью», «Иматра», «Седая Финляндия», «Сосны», «Камни», «Лавола». Под впечатлением от Финляндии Н. Рерихом созданы полотна «Триумф викинга», «Варяжское море», «Песнь о викинге». «Колдовская финская культура» властно и уверенно говорит в увиденных Н. Гумилёвым в Париже «Поморянах».

В 1913 г. Рерих снова обратился к «колдовской финской культуре», к образу Белоглазой Чуди. Художник создал картину «Чудь под землю ушла». Как указывает Елена Сойни, на этой картине изображены такие же люди, как на полотне «Поморяне. Вечер», — только они спускаются в подземные пещеры.

Таким образом, на картинах «Поморяне. Вечер» и «Поморяне. Утро» показана смена рас. Эти картины, как справедливо указывает Елена Сойни, действительно можно рассматривать как парные. Символика «вечера» и «утра» связана со сменой духовных традиций и рас.

Вообще следует сказать, что в поэзии Н. Гумилёва Север и Юг представляют собой некие духовные маршруты человечества: к ледяной пустыне на краю света устремляется войско Великого Раджи в поэме «Северный раджа», чтобы воссоздать в царстве снега «Иную Индию». На Юг, к царству подобной пантере царицы стремится вождь северян из стихотворения Н. Гумилёва «Варвары». В финале стихотворения разочаровавшийся в южной царице и в чарах южного неба вождь поворачивает свое войско обратно на Север: «Кипела, сверкала народом широкая площадь, / И южное небо раскрыло свой огненный веер, / Но хмурый начальник сдержал опененную лошадь, / С надменной усмешкой войска повернул он на север» [6, С. 191].

В качестве корреспондента «Весов» Гумилёв присутствовал на выставке двух салонов — Общества независимых художников (Societedes Artistes Independants) и Национального Общества Изящных искусств (Societe Nationaledes Beaux Arts). Двум салонам также посвящена обстоятельная рецензия. Только ее герои — Поль Гоген и его ученики, не рериховский Север, а гогеновский Юг. Теперь Гумилёв пишет о сущности южной магии.

Так, в частности, Гумилёв писал: «Его (Гогена — Е. Р.) преследовала мечта о Будущей Еве, идеальной женщине грядущего, не об утонченно-опасной «мучительной деве», по выражению Пушкина, а о первобытно величавой, радостно любящей и безбольно рождающей» [2, С. 261]. И далее: «Он искал ее под тропиками, такими, какими они являются наивному взору дикаря, с их странной простотой линий и яркостью красок. Он понимал, что оранжевые плоды среди зеленых листьев хороши только в смуглых руках красивой туземки, на которую смотрят влюбленным взглядом. И он создал новое искусство, глубоко индивидуальное и гениально простое, так что из него нельзя выкинуть ни одной части, не изменяя его сущности» [2, С. 261].

Первобытная Ева, «игрушка богов», представлена в поэме Н. Гумилёва «Сон Адама». Но и здесь Гумилёв видит ее отнюдь не радостно любящей и безбольно рождающей, а мучительно двойственной, то ангелоподобной, то демонической: «Вот Ева — блудница, лепечет бессвязно, / Вот Ева — святая, с печалью очей. / То лунная дева, то дева земная, / Но вечно и всюду чужая, чужая» [6, Т. 1, С. 255].

В этом плане вызывает интерес утверждение А.Ахматовой о том, что любимая героиня Гумилёва не Татьяна (Татьяна Ларина) или Лиза (вероятно, Лиза Калитина из «Дворянского гнезда» И. С. Тургенева), а библейская Ева («В Н. С. царскоселам все было враждебно, больше всего декадентские стихи, затем поездки в Африку, высказывания вроде того, что его любимая героиня не Татьяна и не Лиза, а библейская Ева. Этого ему царскоселы никогда не простили») [12, С. 172].

О «будущей Еве, мечте Стриндберга» Гумилёв вспоминал и в «Письме из Парижа», посвященном М. В. Фармаковскому («М. В. Фармаковский. Artiste-peintre»): «Femina Adorata» стоит на золотом удаве, с кокетливым восхищением подняв руки и подняв глаза; она прошла стадию, когда женщина является подругой мужчины, она уже божественная игрушка, цель, достичь которую нет средств, кроме чуда» [4, С. 257]. Перед нами описание картины М. В. Фармаковского «Femina Adorata». Если мечты Н. Рериха в 1907 г. были на магическом Севере, то мечты Фармаковского, как утверждал Гумилёв, «всегда на Юге» [4, С. 257].

С М. В. Фармаковским Н. С. Гумилёва связывал общий проект — издание литературно-художественного журнала «Сириус». Гумилёв очень хотел создать свой литературный журнал и идею эту он начал воплощать уже в Париже, привлекая к этому русских художников и литераторов. Художники, благодаря уговорам Гумилёва и Фармаковского, согласились на сотрудничество, а известные писатели отказались поддержать начинание молодого поэта. Но Гумилёв не пал духом. В его парижской квартире состоялось первое собрание учредителей журнала.

Сошлись на том, чтобы журнал имел три отдела: литературный, художественный и критический. В первом номере журнала опубликовали написанный Гумилёвым манифест. Выдержки из него поданы ниже: «Издавая первый русский художественный журнал в Париже, этой второй Александрии утонченности и просвещения, мы считаем долгом познакомить читателей с нашими планами и взглядами на искусство.

Мы дадим в нашем журнале новые ценности для изысканного миропонимания и старые ценности в новом аспекте. Мы полюбим все, что даст эстетический трепет нашей душе, будет ли это развратная, но роскошная Помпея, или Новый Египет, где времена сплелись в безумье и пляске, или золотое Средневековье, или наше время, строгое и задумчивое.

Мы не будем поклоняться кумирам, искусство не будет рабыней для домашних услуг. Ибо искусство не разнообразно, что свести его к какой-либо цели, хотя бы и для спасения человечества, есть мерзость перед Господом» [5, С. 266].

Новые знакомые поэта одобрили манифест, и он был опубликован как программный документ. После долгих совещаний журнал решено было назвать «Сириусом». Название нового журнала было тесно связано с Египтом: ведь «Сириус» — это «звезда Нила». В «Истории неба» К. Фламмариона читаем: «Тесная связь между появлением этой звезды (Сириуса — Е. Р.) и разлитием Нила заставила народ еще чаще называть ее Звездой Нила или просто Нилом, по-египетски и по-еврейски Сихор, по-гречески Ʃοφιϛ, по-латыни Sirius» [13, С. 120].

«Звезда Нила» предупреждала египтян о возможном наводнении, а поскольку «предостережение об угрожающем наводнении было главным событием в году египтян, то их календарь начинался с восхода Нильской звезды, равно как и все последующие праздники» [13, С. 120].

Кроме того, как известно, звезда Сириус находится в южном созвездии Большого Пса, которое восходит высоко только в тропиках и в южном полушарии.

Последний факт дал основание называть Сириус «Южным псом».

Как справедливо указала А. А. Шелаева в статье «О символическом смысле названия журнала «Сириус», звезда Сириус символизировала в древнем Египте отношения между Учеником и Мастером [14, С. 269]. В 1907 г. Учеником был еще сам Н. Гумилёв, а Мастера он, вероятно, видел в Брюсове. Хотя, конечно, не меньшим Мастером для поэта был И. Ф. Анненский.

Кроме того, в названии «Сириус» можно усмотреть явную перекличку с брюсовскими «Весами» и «Скорпионом». И здесь, и там — названия созвездий, за которыми стоит глубокий символический смысл.

Сам журнал получился небольшим, поскольку авторов, желающих в нем публиковаться, было немного. Первый номер издания появился на свет в январе 1907 г.

Николай Степанович был очень заинтересован в издании нового журнала, поскольку появилась возможность публиковать и свои произведения. За время издания журнала он опубликовал повесть «Гибели обреченные», стихотворение «Неоромантическая сказка», рассказ «Вверх по Нилу. Листы из дневника», стихотворение «Франции». Факт публикации рассказа «Вверх по Нилу. Листы из дневника» еще раз говорит нам о египетской символике названия журнала и о гумилёвской увлеченности Древним Египтом, характерной для этого периода. В 1907 г. поэтом был создан ряд текстов, связанных с культурой, мифологией и пейзажно-архитектурными реалиями древнего и современного Гумилёву Египта: стихотворения «Заклинание», «Гиена», «Зараза», «Ужас», «Рощи пальм и заросли алоэ».

Известием о выходе «Сириуса» Гумилёв поделился с Анной Горенко и матерью, Анной Ивановной Гумилёвой. Позднее он написал об этом событии своему учителю — В. Я. Брюсову (письмо от 14 февраля 1907 г.): «Дня через три я посылаю Вам первый номер. Может быть, Вы найдете возможным что-нибудь о нем написать в «Весах». Я сам прекрасно осознаю его многочисленные недостатки, маленький размер и случайность материала. Но первый номер не может быть боевым, чтобы не напугать большой публики. Потому что каждый журнал является учителем какого-либо определенного мировоззрения, не единственно возможного и правильного, но только освещающего жизнь и искусство с новой, одному ему свойственной точки зрения. И поэтому надо, подобно философам Александрийской школы, исподволь приучать публику смотреть на вещи глазами редактора. Я надеюсь, что последующие номера яснее выразят наши намерения» [9, Т. 8, С. 34].

Упоминание о философах Александрийской школы, как и о Новом Египте (в предисловии к первому номеру «Сириуса»), где времена сплелись в безумье и пляске, опять, же отсылает нас к египетской теме. Только это уже эллинизированный Египет, с новой столицей — Александрией, где самые разнообразные веры, учения и традиции порхали, подобно легкокрылым мотылькам. Об Александрии, явно смакуя эту тему, рассказывает Евнух в трагедии Н. Гумилёва «Отравленная туника»: «Там греки, финикияне, арабы / При помощи логических фигур, / Геометрических сопоставлений / Творят еще неслыханные веры, / Которые живут, как мотыльки, / Лишь день один, но все-таки пленяют» [7, Т. 5, С. 212].Новой Александрией утонченности и просвещения Гумилёв называл современный ему Париж.

В том же письме от 14 февраля 1907 г. Гумилёв делился с В. Я. Брюсовым своими литературными планами: «Идей и планов у меня много. С горячей любовью я обдумываю какой-нибудь из них, все идет стройно и красиво, но когда я подхожу к столу, чтобы записать все те чудные вещи, которые только что были в моей голове, на бумаге получаются только бессвязные отрывочные фразы, поражающие своей какофонией. И я опять спешу в библиотеки: стараюсь выведать у мастеров слова, как можно победить роковую инертность пера. Как раз в это время я работаю над старинными французскими хрониками и рыцарскими романами в стиле ХIII или XIV века. Вообще мне кажется, что я накануне просветления, что вот рухнет стена и я пойму, а не научусь, как надо писать» [9, Т. 8, С. 35].

Однако издательская деятельность Гумилёва потерпела поражение. Вышло всего два номера журнала. Третий остался неизданным. Хотя «Сириус» существовал недолго, в истории литературы он остался как одно из первых русских художественных периодических изданий за рубежом.

Гумилёв печатался в «Сириусе» не только сам, но и напечатал стихотворение Анны Горенко: «На руке его много блестящих колец» Анны Горенко, о чем Анна Андреевна иронически и едко сообщила в письме Сергею фон Штейну (супругу сестры Инны): «Мое стихотворение «На руке его много блестящих колец» напечатано во 2-м номере «Сириуса»… Зачем Гумилёв взялся за «Сириус»? Это меня удивляет и приводит в необычайно веселое настроение, сколько несчастиев наш Микола перенес, и все понапрасну. Вы заметили, что сотрудники почти все также известны и почтенны, как я? Я думаю, что нашло на Гумилёва затмение от Господа. Бывает!» [14, С. 325].

Гумилёв стойко перенес поражение. В № 3 «Весов», в статье «Дебютанты», В. Брюсов положительно оценил «Романтические цветы», заявив, что стихи Н. Гумилёва красивы, изящны и интересны по форме. В № 4 журнала «Весы» опубликован рассказ Н. Гумилёва «Радости земной любви».

Первые журналистские, редакторские и издательские опыты не прошли для Н. Гумилёва даром. Впоследствии, в Петербурге, Гумилёв был одним из инициаторов издания литературно-художественного альманаха «Аполлон».

Но это уже совсем другая история…

Литература:

1. Гумилёв Н. Выставка нового русского искусства в Париже. Письмо из Парижа // Гумилёв Н. Письма о русской поэзии. М.: Современник, 1990. — 383 с.

2. Гумилёв Н. Два салона // Гумилёв Н. С. Письма о русской поэзии. М.: Современник, 1990. — 383 с.

3. Гумилёв Н. Избранное. М.: Панорама, 1995. — 543 с.

4. Гумилёв Н. М. В. Фармаковский. Artiste-peintre (Письмо из Парижа) // Гумилёв Н. С. Письма о русской поэзии. М.: Современник, 1990. — 383 с.

5. Гумилёв Н. От редакции журнала «Сириус» // Гумилёв Н. С. Письма о русской поэзии. М.: Современник, 1990. — 383 с.

6. Гумилёв Н. С. Полное собрание сочинений в десяти томах. Т. 1. М.: Воскресенье, 1998. — 502 с.

7. Гумилёв Н. С. Полное собрание сочинений в десяти томах. Т. 5. М.: Воскресенье, 2004. — 520 с.

8. Гумилёв Н. С. Полное собрание сочинений в десяти томах. Т. 7. М.: Воскресенье, 2006. 640 с.

9. Гумилёв Н. С. Полное собрание сочинений в десяти томах. Т. 8. М.: Воскресенье, 2008. 640 с.

10. Золотое руно. СПб., 1907. Апрель. № 4. — С. 3-7.

11. Клюев Н. Избранное. М.: Просвещение, 1990. — 352 с.

12. Тименчик Р. Д. Иннокентий Анненский и Николай Гумилёв // «Вопросы литературы», 1987. №2. С. 160-175.

13. Фламмарион К. История неба: древний мир. Л.: «ИГ «Лениздат», 2014. — 400 с.

14. Хейт А. Анна Ахматова. Поэтическое странствие / Пер. с англ.; Дневники, воспоминания, письма А. Ахматовой. М.: Радуга, 1991. — 432 с.

15. Шелаева А. А. О символическом смысле названия журнала «Сириус» // Гумилёвские чтения: Материалы Международной научной конференции 14-16 апреля 2006 г. СПб., 2007. — 350 с.