Куда ведет «путь конквистадоров»?

  • Дата:
Источник:
  • Латинская Америка. - 2009. - No. 4 - С. 100-107.
теги: Путь конквистадоров, Лариса Рейснер, Америка

(мотив «завоевания (открытия) Америки» в творчестве Н. С. Гумилёва)

Творчество великого русского поэта Н. С. Гумилёва (1886-1921) является одной из ярчайших страниц в «летописи» русской литературы начала ХХ века. Особенную роль в поэзии, прозе и драматургии Н. С. Гумилёва играют географические образы, темы, мотивы и символы, которые были интерпретированы и осмыслены поэтом не только в художественном, но и в культурно-философском и религиозном планах. В произведениях поэта география перерастает в геософию — философию географии. Лирический герой поэзии Гумилёва — путешественник, воин, странник, блуждает по миру в поисках загадочной «Индии Духа», которая может быть интерпретирована как духовно-поэтическая вершина, святая земля, «царство поэзии», «рай земной».

На протяжении всей своей недолгой, но удивительно насыщенной жизни Гумилёв испытывал огромный интерес к эпохе великих географических открытий, к теме «покорения Америки» испанскими конквистадорами во главе с Кортесом. И в первом, юношеском сборнике «Путь конквистадоров» (1905), и в зрелой поэме «Открытие Америки» (1910), и в стихотворениях позднего периода Гумилёв развивал тему открытия и покорения новых, неведомых земель, сравнивал поэта, его роль в мире с миссией первооткрывателя, путешественника, географа. Бурный всплеск интереса к теме покорения Латинской Америки (Мексики и Перу) конквистадорами Гумилёв пережил в окопах Первой мировой войны. Поэт отправился на войну добровольцем, за храбрость, проявленную в боях, заслужил Георгиевские кресты, но не переставал творить, создавать гениальные стихотворения, формировать замыслы новых произведений.

15 января 1917 г., из лагеря действующей армии в Новом Беверсгофе, Н. С. Гумилёв писал будущей «женщине русской революции», «комиссарше», «красной валькирии» Ларисе Михайловне Рейснер: «Заказанная Вами мне пьеса (о Кортесе и Мексике) с каждым часом вырисовывается передо мной все ясней и ясней. Сквозь «магический кристалл» (помните, у Пушкина) я вижу до мучительности яркие картины, слышу запахи, голоса. Иногда я даже вскакиваю, как собака, увидевшая взволновавший ее сон. Она была бы чудесна, моя пьеса, если бы я был более искусным техником. Как я жалею теперь о бесплодно потраченных годах, когда, подчиняясь внушеньям невежественных критиков, я искал в поэзии какой-то задушевности и теплоты, а не упражнялся в писаньи рондо, ронделей, лэ, вирелэ»1. Пьеса, о которой идет речь в этом письме, должна была быть посвящена завоевательному походу Кортеса в Мексику, в результате которого пала империя Монтесумы. Гумилёв высоко ценил творчество английского писателя Райдера Хаггарда, и поэтому отправной точкой замысла пьесы о Кортесе и Мексике (наравне с другими источниками) послужил роман Хаггарда «Дочь Монтесумы».

Роман Хаггарда повествует о разрушении империи ацтеков, которые, по мнению главного героя романа, английского сквайра Томаса Вингфилда, были виновны в том, что приносили своих детей на алтари Уицилопочтли и Тескатлипоки. Хаггард, устами Томаса Вингфилда, обвинял народ Монтесумы в том, что этот народ творил зло во имя добра, приносил в жертву своим богам тысячи человеческих жизней, надеясь заслужить мир, благоденствие и богатство. Речь здесь идет об осмыслении цивилизаций Южной и Центральной Америки католическим и протестантским сознанием. Когда христианские миссионеры познакомились с местными культами, сопровождавшимися жертвоприношениями, то пришли к выводу, что открытая Колумбом земля — царство Антихриста. Хаггард, устами главного героя романа, обвинял «народ Ануака» в кровавых и жестоких ритуалах. Однако еще более виновными Томас Вингфилд считал испанцев: «Во имя милосердия они творили такие жестокости, какие и не снились язычникам-ацтекам; во имя Христа они каждодневно нарушали все его заповеди. Неужто они будут торжествовать, неужто эти злодеяния принесут им счастье? Я слишком стар и не доживу до того, чтобы увидеть собственными глазами ответ на мой вопрос»2. Впрочем, Томас Вингфилд сам формулирует ответ на свой вопрос: «Я знаю, что все злодеяния испанцев падут на их собственные головы, и уже теперь вижу этот самый гордый на свете народ обесславленным, обесчещенным и разоренным, несчастным заморышем, у которого нет ничего, кроме великого прошлого. То, что Дрейк начал недавно под Гравелином, бог в иное время завершит повсеместно. От могущества Испании не останется и следа, империя испанцев исчезнет, как исчезла империя Монтесумы»3.

В предисловии к роману («Почему Томас Вингфилд рассказывает свою историю») закат морской славы Испании — уже свершившийся факт. Роман начинается с гибели «Непобедимой армады», погибшей во время шторма у британских берегов. В гибели испанской армады Вингфилд видит историческое возмездие: страна, обогатившаяся за счет разрушения империи Монтесумы, должна потерять награбленное золото и стать такой же нищей, как опустошеннее земли ацтеков. Если роман Хаггарда стал отправной точкой задуманной Гумилёвым пьесы о завоевании Мексики Кортесом, то более глубокий подступ к обозначенной теме был связан с фундаментальным трудом Уильяма Уоррена Прескотта «Завоевание Мексики».

В процитированном выше письме от 15 января 1917 г. Гумилёв попросил Ларису Рейснер переслать ему книгу Прескотта, которая вышла в 1843 г. в Нью-Йорке и была переведена на основные европейские языки. Труд Прескотта настолько вдохновил Гумилёва,что 22 января того же 1917 г. поэт писал Ларисе Рейснер: «А какая это удивительная книга. Она вся составлена на основаньи писанья старинных летописцев, частью сподвижников Кортеса, да и сам Прескотт недалеко ушел от них в милой наивности стиля и мыслей. (…) Жаль только, что теперь приходится менять план пьесы, Прескотт убедил меня в моем невежестве относительно мексиканских дел. Но план вздор, пьеса все-таки будет, и я не знаю, почему Вы решили, что она будет миниатюрной, она, трагедия в пяти актах, синтез Шекспира и Расина!»4.

Пьесу о Кортесе и Мексике Гумилёв так и не написал, однако образы конкистадоров из армии Кортеса, равно как и мотив падения таинственной древней цивилизации под натиском горстки европейцев занимал Гумилёва всю жизнь. Первый, юношеский, сборник поэта — как мы уже говорили выше — назывался «Путь конквистадоров». Ключевым для этого сборника являлся «Сонет» («Я конквистадор в панцире железном»). Лирический герой этого стихотворения — рыцарь духа, отдыхающий в «радостном саду», подобном Эдему, безусловно, далек от исторических конквистадоров из войска Кортеса, разрушивших империю Монтесумы. В «Сонете» Гумилёв использовал лишь одну черту реальных конквистадоров — их бесспорную пассионарность, редкостный пассионарный заряд, благодаря которому горстка испанских авантюристов сумела привести на грань гибели могущественную империю ацтеков.

«Путь конквистадоров», по Гумилёву, — это дорога к неведомому, путь к таинственным древним царствам, опасное путешествие, каждое мгновение которого может завершиться смертью. Но даже смерть сулит герою «Сонета» удивительные открытия, связанные с прикосновением к иному, высшему, благому началу бытия: «И если в этом мире не дано / Нам расковать последнее звено, / Пусть смерть приходит, я зову любую! / Я с нею буду биться до конца, / И, может быть, рукою мертвеца / Я лилию добуду голубую»5.

Голубая лилия, упомянутая в сонете, — это инвариант мистического «голубого цветка» немецких романтиков XIX ст. и русских символистов. Романтик Иенской школы, поэт-философ Георг Фридрих Филипп барон фон Гарденберг, выбравший себе псевдоним Новалис (Novalis), воспел «голубой цветок» в романе «Генрих фон Офтердинген». Под «голубым цветком» подразумевалась «душа мира», вечно женственное начало мироздания, София Премудрость Божия. Голубой цвет олицетворял для Новалиса высоту неба и глубину моря, бесконечность и вечность. «Голубой цветок» — это высшая цель, ради которой Генрих фон Офтердинген отправляется в свои странствия.

В романе Новалиса главный герой узнает о голубом цветке из рассказа «таинственного незнакомца». «Юноша метался на постели и думал о незнакомце и его рассказах. — Не сокровища так невыразимо привлекают меня, — говорил он себе самому, — жадность чужда моей душе: я мечтаю лишь о том, чтобы увидеть голубой цветок. Он неустанно занимает мои мысли, я не могу ни писать, ни думать о чем-либо другом. Я никогда не испытывал ничего подобного: точно все прежнее было сном, или точно я пронесся во сне в другой мир. В том мире, в котором я жил, никто бы не стал думать о цветах; а про такую особенную страсть к цветку я даже никогда и не слыхал»6, — повествует главный герой «Генриха фон Офтердингена». Во сне перед героем раскрываются лепестки «голубого цветка», и в чашечке растения показывается «нежное личико». Перед читателями — символ Вечной Женственности, красоты и духовной глубины мира.

Гумилёвская «голубая лилия», которую ценой своей жизни добывает лирический герой «Сонета», конквистадор в железном панцире глубокой и искренней веры, отсылает нас к Библии, к «Песни Песней», где с красотой «лилии долин» сравниваются Жених и Невеста, души, соединенные вечной и немеркнущей любовью. В христианской средневековой иконографии лилия была атрибутом Девы Марии. Геральдическая лилия связана с монограммой Христа или крестом св. Андрея, «пересеченного буквой «р» и старинным крестом Эдуарда Голля (Андреевский крест с вертикальной линией, проходящей через центр)» [5: 292].

Конквистадоры называли себя «рыцарями веры», несущими свет христианства непросвещенным народам Южной и Центральной Америки. Бесспорно, христианизация империи Монтесумы была жестокой и кровавой и привела к гибели одной из древнейших мировых цивилизаций, интерес к которой в начале ХХ века был огромен. Поэты «серебряного века» русской культуры заинтересовались империей ацтеков в контексте теории «исчезнувших цивилизаций». Великие цивилизации древности признавались носительницами «сакрального знания», древних магических тайн.

Фундаментальный труд Уильяма Уоррена Прескотта открыл для европейцев и русских читателей уникальную культуру, разрушенную конквистадорами. Последних Прескотт описывал как жестоких и алчных авантюристов, обладавших, однако, незаурядной энергией и храбростью, проявленной в боях с индейцами.

В стихотворении Гумилёва «Старый конквистадор» завоеватель Америки изображен как искатель неведомого, путешественник, следующий опасным, но притягательным маршрутом, углубившийся в «неведомые горы»: «Углубясь в неведомые горы, / Заблудился старый конквистадор, / В дымном небе плавали кондоры, / Нависали снежные громады»7. Кондоры — американские грифы и снежные громады «неведомых гор» напоминают нам о Центральной и Южной Америке. Однако в царстве неведомого конквистадор вспоминает о «солнечной Кастилье» и, умирая, предлагает смерти «поиграть в изломанные кости». В стихотворении присутствует мотив поединка со смертью как игры, в которой победу одерживают, несомненно, мужество и пассионарность постаревшего искателя приключений. Как мы видим, Гумилёвский конквистадор — путешественник, странник, искатель «нездешнего» — далек от исторических конквистадоров, описанных Прескоттом.

«Гумилёвские странники являются тайновидцами, мистагогами, преследующими прежде всего мистические цели. Главнейшая цель у них — возможно полное видение мира, проникновение за пределы феноменальности, а достижение этой цели и находится, по идее Гумилёва, на стезях движения, «божественного движения», причастность к которому воспринимается как подвижничество, духовный подвиг. Понятие «странствия» здесь сливается с понятием «паломничества» — формой послушания, равной присущей и христианскому, и мусульманскому религиозному движению»8, — трактует тему «странничества духа» у Н. С. Гумилёва Ю. В. Зобнин. Понимание подвига странничества как формы послушания характерно для библейской традиции и святоотеческой литературы. И в случае монашества, и в случае паломнического служения человек покидает дом и привычную жизнь, следуя некой высокой цели.

Мотив пути к неведомому связан у Гумилёва с образом-символом географической карты с нанесенными на нее загадочными маршрутами. Образ-символ такой карты присутствует в стихотворении А. Ахматовой «Он любил три вещи на свете», посвященном Н. С. Гумилёву: «Он любил три вещи на свете: / За вечерней пенье, белых павлинов / И стертые карты Америки»9.

«Стертые карты Америки» указывают на стихотворение Гумилёва «Еще ослепительны зори» (1907), лирический герой которого назван «искателем нездешних Америк» («Искатель нездешних Америк, / Я отдал себя кораблю, / Чтоб, глядя на брошенный берег, / Шепнуть золотое «люблю!»10. «Нездешние Америки» символизируют благодатные, райские земли, подобные загадочной «Индии Духа», образ-символ которой присутствует в стихотворении Гумилёва «Заблудившийся трамвай».

Постичь сакральные смыслы «стертых карт Америки», реконструировать их неясные маршруты должно поэтическое воображение, поэтическое слово. Карты «нездешних Америк» требуют сотворчества вчитывающегося в них поэта. Здесь уместно будет вспомнить и разорванную карту из цикла «Капитаны» («На полярных морях и на южных») («Кто иглой на разорваннойкарте // Отмечает свой дерзостный путь»11, и «неведомых материков // мучительные очертанья», являющиеся географу «в час трудных снов» (стихотворение «Ледоход»12. Карта требует прочтения, «мучительные очертанья» неведомых материков — воссоздания, и именно поэтому сны географа названы «трудными».

Поиск «золотого индийского сада», таинственной благодатной земли — сквозной мотив поэмы Гумилёва «Открытие Америки». Как известно, Христофор Колумб искал западный путь в Индию и сумел увлечь этой идеей Хуана Переса, бывшего духовника королевы Испании Изабеллы, настоятеля монастыря дела Рабида, расположенного неподалеку от города Палос. Именно из порта Палос вышли в море каравеллы Колумба. В поэме Гумилёва прелаты, призывавшие испанских моряков принять участие в экспедиции Колумба, рассказывали народу о «золотом индийском саде», ожидающем путешественников. Гумилёв так описывал подготовительный период экспедиции Колумба: «И никто на корабле, бегущем / К дивным странам, заповедным кущам, / Не дерзал подумать о грядущем; / В мыслях было пусто и темно; / Хмуро измеряли лотом дно, / Парусов чинили полотно»13. И далее: «Астрологи в вечер их отплытья / Высчитали звездные событья, / Их слова гласили: «Все обман». / Ветер слева пенил океан, / И пугали ужасом наитья / Темные пророчества гитан. / И напрасно с кафедры прелаты / Столько обещали им наград, / Обещали рыцарские латы, / Царства обещали вместо платы, / И про золотой индийский сад / Столько станц гремело и баллад»14.

Стремление Колумба открыть новый путь в богатую и великую Индию, в «золотой индийский сад» Гумилёв трактовал как путь к неведомому, к иному бытию, к «новым, лучшим травам и озерам». В такой трактовке образа Колумба поэт следовал за Д. Н. Анучиным, работа которого «О судьбе Колумба как исторической личности и о спорных и темных пунктах его биографии» была опубликована в 1894 г.15. В этой работе Анучин обращал внимание на следующий отрывок из письма Колумба к королю и королеве Испании: «Я явился к Вашему Величеству как посланник Святой Троицы к могущественнейшему христианскому государю для содействия и распространения христианской веры; ибо воистину Бог говорит ясно об этих заморских странах устами пророка Исайи (Ис. 24, 15; 65, 17), когда он заявляет, что из Испании должно распространиться его Святое имя»16. В поэме Гумилёв подчеркивал высокую миссию Колумба, духовный характер этой миссии: путь искателя «золотого индийского сада» в «Открытии Америки» озаряет Муза Дальних Странствий, символизирующая вечное, благое движение и совершенствование.

В поэме «Открытие Америки» Колумб первоначально открыл неведомую землю по «таблицам, чертежам и выцветшим страницам» [3, Т. 2: 20], совершил воображаемое путешествие под сводом монастырской библиотеки, разбирая чертежи с приором Хуаном, перед тем, как осуществить его наяву. Гумилёв сближает наркозы, рожденные глубиной (см. в цикле «Капитаны»: «Какие наркозы когда-то рождала для вас глубина…»17) и библиотечной пылью (вспомним стихотворение «В библиотеке», где «пыль пьянее, чем наркотик»18.

Как уже было отмечено Ю. В. Зобниным, в текстах Гумилёва процесс чтения метафорически уподобляется путешествию [4: 9]. Чтение и толкование выцветших страниц старинных книг — это путешествие в миниатюре, в нем заключен прообраз будущего путешествия. Чтение — это и приглашение в путешествие, пролог к путешествию как великому свершению, труду духа. Но если читатель подобен мореплавателю, как в стихотворении «Читатель книг», то поэт — географу, который не просто «прочитывает», толкует пространство, но и открывает новые земли и, главное, называет их.

В «Открытии Америки» Колумб «исчислил» неизвестную землю, перед тем, как ее открыть и назвать. Глагол «исчислил» вполне закономерен для данного контекста. В стихотворении «Готтентотская космогония» «исчислить» тварный мир может лишь Творец («Бог, который весь мир исчислил…»19. Согласно Гумилёвской логике, исчислить тварный мир значит создать и познать его. За познанием следует называние, придающее сотворенному полноту бытия. Поэт как первооткрыватель и называтель способен сначала «исчислить» некое пространство, затем открыть и назвать его. Имя, которое поэт дает пространству, оказывается в итоге древним священным именем этого пространства.

Н. С. Гумилёв мифологизировал роль географа и всячески подчеркивал духовное родство географа и поэта. Подлинный поэт у Гумилёва подобен географу, которому «в час трудных снов» (стихотворение «Ледоход») являются «неведомых материков мучительные очертанья»20. Мучительный, страшный, страдательный и для поэта, и для географа процесс творчества приводит к «открытию Америки». В поэме «Открытие Америки» открытая земля представляется мореплавателям знакомой, родной, увиденной «в час трудных снов». Собственно говоря, для Гумилёва труд поэта, процесс творчества вообще, — это пророческий сон о «милой родине», об «Индии Духа». Так, в поэме «Открытие Америки» читаем: «Если смертный видит отсвет рая, / Только неустаннооткрывая»21. Поэтому Колумбу в поэме «Открытие Америки» сопутствует Муза дальних странствий, покровительствовавшая и поэту Гумилёву.

Поэт-географ — это поэт-первооткрыватель и называтель, который, подобно Адаму в раю, дает вещам имена. «Открытие Америки» — это и открытие языка «девственных наименований» (см. стихотворение «Роза»: «Лишь девственные наименованья поэтам разрешаются отсель»22, подлинных, древних названий вещей. В то же время поэт уподобляется археологу, заново открывающему древность — засыпанные песком храмы и затерянные в пустыне древние города.

В сакральной географии Н. С. Гумилёва «благодатная земля» — цель и итог странствий героя-путешественника — может быть уподоблена саду, острову (островам), девственной, неведомой земле, морскому побережью или оазису в пустыне. В этом плане поэт опирался на библейскую традицию изображения Рая в Ветхом и Новом Заветах, в Книге Бытия и в Откровении Иоанна Богослова: «И насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке; и поместил там человека, которого создал. И произрастил Господь Бог на земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди рая, и дерево познания добра и зла. Из Едема выходила река для орошения рая; и потом разделилась на четыре реки» (Быт. 2, 8, 10). В первом случае Рай — это чудесный сад, Эдем, во втором — Небесный Иерусалим: «И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего» (Откр. 21, 2); «И ночи не будет там, и не будут иметь нужды ни в светильнике, ни в свете солнечном, ибо Господь Бог освещает их» (Откр. 22, 5); «И вознес меня (Ангел) в духе на великую высокую гору и показал мне великий город, святый Иерусалим, который нисходил с неба от Бога» (Откр. 21, 10).

Гумилёвским героям-странникам являются видения рая, райского сада или неведомых, блаженных земель. Так, в стихотворении «Райский сад» читаем: «В золотисто-лиловом мираже / Дивный сад предо мною встает»23. В творчестве Гумилёва присутствует тема «странничества духа», понимаемого в контексте христианской культуры. Тема «пира», «великого вечного блаженства вечери», которую Христос сотворит для верных в Царствии Небесном, Божьем Граде, непосредственно связана с представлением о человеке как о страннике и пришельце в этом мире. Странничество как духовное явление имеет свое пространство, свою «географию» (исход из Египта, земного мира, в Иерусалим — Град Божий). Странничество неотделимо от мотива возведения града «внутреннего человека». К числу таких странников относится Гумилёвский Колумб. Именно поэтому адмирала хранит на его земных путях Муза Дальних Странствий. Ошибки и грехи Колумба меркнут в поэме «Открытие Америки» перед его великим подвигом, основанным на стремлении к «новым, лучшим травам и озерам». Гумилёвский Колумб воплощает собой идею вечного движения, понимаемого как совершенствование и развитие, как преодоление с помощью божественного, благого ритма косности земного бытия.

Примечания

1. Гумилёв Н. С. Полное собрание сочинений в 10 томах. Т. 8. М. : Воскресенье, 2007. С. 200.
2. Хаггард Р. Дочь Монтесумы. М. : Эксмо, 2007. С. 6.
3. Там же, С. 7.
4. Там же, С. 8.
5. Гумилёв Н. С. Полное собрание сочинений в 10 томах. Т. 1. М. : Воскресенье, 1998. С. 81.
6. Новалис. Генрих фон Офтердинген. Серия «Литературные памятники». СПБ. : Наука, 2003. С. 15.
7. Гумилёв Н. С. Полное собрание сочинений в 10 томах. Т. 2. М. : Воскресенье, 1999. С. 188.
8. Зобнин Ю. В. Странник духа (о судьбе и творчестве Н. С. Гумилёва) // Н. С. Гумилёв: PROetCONTRA. Личность и творчество Н. С. Гумилёва в оценке русских мыслителей и исследователей. СПБ. : РХГИ, 1995. С. 14.
9. Ахматова А. Собрание сочинений в 2 т. Т. 2. М. : Правда, 1990. С. 12.
10. Гумилёв Н. С. Полное собрание сочинений в 10 томах. Т. 1. М. : Воскресенье, 1998. С. 164.
11. Там же, С. 133.
12. Там же, Т. 3, С. 118.
13. Там же, Т. 2, С. 23.
14. Там же.
15. Там же, Т. 2, С. 20.
16. Анучин Д. Н. О судьбе Колумба как исторической личности и о спорных и темных пунктах его биографии // Землеведение. 1894. Т. 1. Кн. 1. С. 185-256.
17. Там же, С. 210.
18. Гумилёв Н. С. Полное собрание сочинений в 10 томах. Т. 2. М. : Воскресенье, 1999. С. 20.
19. Там же, Т. 1, С. 252.
20. Там же, Т. 4. С. 42.
21. Там же, Т. 3, С. 118.
22. Там же, С. 138.
23. Там же, Т. 2, С. 63.

1. Анучин Д. Н. О судьбе Колумба как исторической личности и о спорных и темных пунктах его биографии // Землеведение. 1894. Т. 1. Кн. 1. С. 185-256.
2. Ахматова А. Собрание сочинений в 2 т. М. : Правда, 1990.
3. Гумилёв Н. С. Полное собрание сочинений в 10 т. Т. 1-8. М. : Воскресенье, 1998-2007.
4. Зобнин Ю. В. Странник духа (о судьбе и творчестве Н. С. Гумилёва) // Н. С. Гумилёв: PROetCONTRA. Личность и творчество Н. С. Гумилёва в оценке русских мыслителей и исследователей. СПБ. : РХГИ, 1995.
5. Керлот Х. Э. Словарь символов. М: Refl-book, 1994.
6. Новалис. Генрих фон Офтердинген. Серия «Литературные памятники». СПБ. : Наука, 2003.
7. Хаггард Р. Дочь Монтесумы. М. : Эксмо, 2007.