Содержание

Биография и воспоминания / Биография

ПРА-ПРАДЕДУШКА ЯКОВ АЛЕКСЕЕВИЧ ВИКТОРОВ

Пра-прадедушка Яков Алексеевич Викторов, будучи молодым офицером, сражался против Наполеона и был смертельно ранен под Аустерлицем¹. Преданный денщик Павлюк вынес его на своих плечах из боя; в ближайшей аптеке раненому была сделана перевязка, и Павлюк повез его на перекладных в Курскую губернию в родную Викторовку. Здесь дедушка оправился, но на службу не вернулся, а остался жить в своем имении с дочерью Юлией Яковлевной. Впоследствии, когда Юлия Яковлевна вышла замуж за Ивана Львовича Львова, с дедушкой остались две его внучки: Агата Ивановна и Анна Ивановна. Первая вела домашнее хозяйство, а на обязанности Анны Ивановны лежало чтение вслух газет, причем дедушка требовал, чтобы читали честно: от доски до доски.

За свои ранения Яков Алексеевич получил большую пенсию, за которой ездил в г. Старый Оскол. Там он закупал нужные продукты на длительное время, так как и пенсию получал по третям года. Кроме того, в усадьбу приезжали венгерцы со всевозможными товарами, начиная с духов и пудры и кончая прекрасными дорогими мехами. Дедушка неукоснительно покупал все, чего хотелось его внучкам, и обязательно шелковой материи на «смертный халатик» для себя, причем выбирал преимущественно яркие цвета, так как зрение его было испорчено.

Мало-помалу дедушка впал в детство и, когда его спрашивали, сколько ему лет, он неизменно отвечал «без двах девяносто», тогда как ему давно уже было за сто.

Павлюк, такой же старый, как его барин, все время сидел на печи, и когда его Яков Алексеевич спрашивал: «А что Павлюк, какая нынче погода?» — он всегда отвечал одно и то же: «Поземная поперла».

Доживя до такой глубокой старости, Яков Алексеевич интересовался решительно всем, в особенностью своей смертью. У него, было много «смертных» халатиков, которым он иногда делал осмотр, и иногда посылал халатик в подарок покойнику и даже больному! Гроб он тоже велел себе заготовить заранее и примерялся, удобно ли будет ему лежать. Под конец ему захотелось услышать, как его будут отпевать, и ужасно обиделся, когда священник отказал ему в этом. «Вот, — говорил он горько плача, — до чего я дожил: и панихиду по мне не хотят петь». Пришлось, чтобы его успокоить, отпеть какого-то дворового, умершего в это время и имевшего имя Якова. Отпевание было очень торжественное со свечами и певчими, и дедушка остался очень доволен, тем более что чувствительные дворовые бабы и девки плакали в голос.

После своей смерти дедушка оставил своим внучкам усадьбу, которую они продали, и каждая получила за свою часть 8 тысяч. Деньги в то время немалые.

У Юлии Яковлевны и Ивана Львовича было 5 человек детей: 2 сына и 3 дочери.

Иван Львович был очень хороший человек, примерный семьянин и прекрасный хозяин. Одно время он служил в Москве директором Ремесленного училища и остаток своей жизни провел в своем родовом имении Слепнево в Тверской губернии — в 17 верстах от г. Бежецка². Но, несмотря на свою доброту, он был страшно нетерпелив и горяч. Рассказывают, что, собираясь в пасхальную ночь к заутрене в село Градницы³, он так всех торопил, что Агата Ивановна надела новое платье наизнанку. Приехали, конечно, рано, и бабы указали молодой девушке ее ошибку.

Иван Львович был любим и дворовыми и крепостными. На похоронах крестьяне ни за что не позволили поставить гроб на дроги, а несли на руках все восемь верст. После его смерти имение перешло к старшему сыну, морскому офицеру, Льву Ивановичу Львову, а так как он постоянно бывал в плавании, то вместо него имением управляла мать его, Юлия Яковлевна.

ЮЛИЯ ЯКОВЛЕВНА

Это была необыкновенно тихая, добрая старушка. Она приняла бразды правления в самое тяжелое и неспокойное время: в год освобождения крестьян от крепостной зависимости⁴.

Кругом было неспокойно, но в Слепнево все обошлось мирно и гладко. Правда, именьице небольшое, только что соберут с полей — тем и живут. Никаких поборов и притеснений никто не видал. Сама барыня вела жизнь полумонашескую, а чтобы было на что свечки ставить в церкви, трудилась сама: вязала чулки и носки и продавала их, конечно, за бесценок «на масло для лампад».

Последняя дочь ее, Анна Ивановна, родилась, когда матери было 40 лет. Вот почему характер Анны Ивановны был на редкость спокойным и бесстрастным.

КОНТРАДМИРАЛ ЛЕВ ИВАНОВИЧ

Лев Иванович дослужился до чина контрадмирала и покинул службу из-за ревматизма, который и свел его в могилу. Жена его, Любовь Владимировна Сахацкая, и Анна Михайловна, которая теперь живет у А. С. Сверчковой, ухаживали за ним. Он умер в Старой Руссе, где лечился, и был перевезен в свой приход в Градницы. 

К этому времени Юлия Яковлевна уже умерла, и имение перешло к наследникам — сестрам, а пока пожизненно там хозяйничала Любовь Владимировна.

ЛЮБОВЬ ВЛАДИМИРОВНА

Если прежние владельцы были любимы крестьянами за кроткое обхождение, то, можно сказать, Любовь Владимировну они боготворили. Трудно было бы найти более доброго, отзывчивого человека, чем она. Со всяким горем шли к ней, и всем она помогала, наделяла подарками, ничем не притесняла. Чтобы работники не ходили в праздники домой в деревни, где частенько случались не только драки, но и побоища, она разрешала приглашать семейных в имение, где они гостили со своими чадами и домочадцами по целым неделям.

Но, как говорится в Библии, дьявол позавидовал блаженству человеков⁵, пришла беда и на Любовь Владимировну. Как известно, 1905 год ознаменовался пожарами в барских усадьбах, волнениями крестьян и целым рядом столкновений, которые не всегда кончались благополучно. Весной, в день местного праздника «с Девятой пятницы»⁶ в окрестные деревни наехала из Петербурга и Твери буйная молодежь, которая начала пропагандировать местных крестьян. Появились на барском дворе ватаги парней, которые стали буянить, кричать и раскидывать у каретника дрова, очевидно, собираясь поджечь строение. Любовь Владимировна выслала спросить, что, собственно, они хотят. Парни потребовали денег на водку, что и было исполнено. Между тем управляющий тайно послал кучера верхом в Бежецк за помощью.

Короткие летние ночи, однако эта ночь показалась очень длинна для Любови Владимировны. На рассвете, напившись еще больше, один парень полез в окошко с целью убить барыню. Она не растерялась: «Андрюша, сынок, ты что задумал?» — вскричала она. Тот остановился, револьвер выпал из его руки, Любовь Владимировну, упавшую в обморок, положили на диван. — «Полиция! Полиция!» — закричали мужики, увидя, что с горы спускается конная стража. Все бросились врассыпную. 12 человек было арестовано, причем Любовь Владимировна просила их отпустить, но офицер не согласился. На другой день родители арестованных пришли к барыне просить похлопотать за них. Она дала денег на покупку чаю, сахару и табаку и обещала просить о помиловании. Волнения отразились на ее здоровье. Она уехала в Москву к родным и там умерла.

Любовь Владимировна хозяйничала после смерти мужа 12 лет, но волнения отразились на ее здоровье, она уехала с Ан. Мих. в Москву к своим родным и там умерла.

ЯКОВ ИВАНОВИЧ

Другой брат, Яков Иванович, вспыльчивый и несдержанный, не мог перенести железную дисциплину морского корпуса, женился, взял за женой в приданое имение и стал хозяйничать. Он был хороший семьянин, добрый и отзывчивый, но детей у них не было, но он очень любил детей и очень хотел иметь. Спустя несколько лет совместной жизни они взяли девочку, удочерили ее и впоследствии выдали замуж за железнодорожного служащего. Брак был счастливый: Иван Ильич Македонский, человек очень умный (с превосходным характером и добросердечный был), энергичный, отличный служака, занимал ответственные посты начальника станции и пользовался любовью и уважением начальства и своих сослуживцев. Жена его, Евгения Яковлевна, веселая, гостеприимная, прекрасная хозяйка, добрая по натуре, самоотверженно создала ему домашний уют и сделалась верной помощницей во всех его делах. Бог благословил их потомством: теперь у них в живых сын Игорь — морской техник, дочь Любовь — лекпом, замужем за ж.д. служащим Дьяконовым. (Их дочь умерла, и после войны они взяли растить девочку-польку и удочерили ее). Вторая дочь, Вера Ивановна, вдова, имеет сына Вову, уч. IV класса, служит. 

Третья дочь — Валентина Ивановна — доктор, была на фронте, в Будапеште, теперь работает в Ленинграде и живет с родителями. Четвертая дочь — Галина Ивановна — кончает нынче медицинский университет. Второй сын Юрий погиб на войне.

ВАРВАРА ИВАНОВНА ЛАМПЕ

Старшая дочь Юлии Яковлевны Львовой, Варвара Ивановна, отличалась необыкновенной красотой. Высокая, стройная, с чудными волосами, всегда приветливая и веселая, она пользовалась большим успехом в бежецком обществе.

В городе был расквартирован лейб-гвардии уланский полк, и полковник Фридольф Иванович Лампе женился на ней, порвав со своей семьей, не желавшей, чтобы он женился на русской. Чтобы служить в таком дорогом полку, не имея поддержки из дома, пришлось продать имение, данное в приданое жене, но скоро деньги были прожиты, семья увеличивалась, родился сын Иван, потом дочь Констанция, названная так в честь родителей Фридольфа Ивановича. Но и это не помогло: русскую невестку гордые финляндцы не хотели признавать. Пришлось уехать в Царицын⁷ на должность судебного следователя, где он и умер от холеры. Варвара Ивановна, страстно любившая своего мужа, самоотверженно ухаживала за ним, но спасти его не могла. Много было претендентов на ее руку, но она осталась верна его памяти и до самой смерти не снимала траур. Переехав в Москву, она отдала сына Яню учиться в гимназию, дочь Котю в консерваторию, а сама поступила классной дамой в институт. Трудно ей жилось в это время, но судьба помогала ей: неожиданно она получила известие, что умерла свекровь и ей следует приехать в Гельсингфорс⁹, чтобы вступить в право наследства. Свою часть дома она тут же продала золовке, а на вырученные деньги сделала дочери приданое. Констанция Фридольфовна вышла замуж за лейб-гв. егерского полка ротмистра Александра Дмитриевича Кузьмина-Караваева, с которым и прожила 30 лет. После них остались сын и дочь¹, но какая их судьба неизвестно. Это был нервный, мелочный человек, педант во всем, страшно ревнивый, с большим самомнением. Он обожал женщин и ненавидел тещу, которую ревновал к дочери и причинял много горя бедной В. И.

АГАТА ИВАНОВНА

Средняя дочь Юлии Яковлевны Агата Ивановна была несчастлива в замужестве. Муж ее был человек неустойчивого характера, «моему нраву не препятствуй», любил покутить и во хмелю был неспокойный. Случалось, что забрав наскоро сына Борю и кое-что из необходимых вещей, Агата Ивановна неожиданно приезжала в Слепнево и жила, пока буйный муж ее не начинал писать покаянные письма, клятвенно уверяя, что «больше не будет». «Я не могу отнять у сына отца, — говорила Агата Ивановна, которая, несмотря на все огорчения, все-таки любила его, — может быть, он и впрямь исправится». Его смерть положила конец ее мытарствам, но здоровье было расшатано, и она недолго его пережила. Судьба сына была печальная: от алкоголика отца он унаследовал наклонность к душевной болезни и умер в больнице. 

АННА ИВАНОВНА

Анна Ивановна — младшая дочь Юлии Яковлевны — имела судьбу счастливее своих братьев и сестер. Двадцати трех лет она вышла замуж за морского врача Ст. Як. Гумилёва, вдовца, имевшего семилетнюю дочь.

Но прежде надо сказать про его первую жену и про него самого.

СТЕПАН ЯКОВЛЕВИЧ ГУМИЛЁВ

Ст. Як. Гумилёв имел характер настойчивый, твердый, самоуверенный и решительный. Отец хотел его пустить по духовной части и требовал, чтобы он поступил в духовную академию, но Ст. Як. Решительно этому воспротивился, порвал с отцом и поступил в Московский Медицинский университет¹⁰. Не имея ниоткуда поддержки, ему приходилось учиться и давать уроки, чтобы как-нибудь поддерживать свое существование. По рекомендации товарища он получил место в семье члена суда и стал давать уроки его дочери за стол и комнату. Анночка — так звали девушку — училась музыке в консерватории, но ей особенно трудно давалась математика. Это была тихая, робкая и слабая здоровьем девушка, чрезвычайно милая и приветливая, с чудесным цветом лица и большими синими глазами. Во всей ее фигуре было что-то трогательное, к ней очень подходил стих А. Толстого: «Тебя так любят все, один твой кроткий вид всех делает добрей и с жизнью мирит. Но ты грустна... В тебе есть скрытое мученье. В душе твоей звучит какой-то приговор. Зачем твой ласковый всегда, так робок взор, и очи грустные так молят о прощенье»¹¹. Действительно, суровый приговор тяготел над юной ее головой. Матери она лишилась вскоре после своего рождения, она умерла от туберкулеза, прокормив дочь только три месяца. Через год отец женился на другой, мачеха не обижала Анночку, но и не любила. Своих детей у нее не было, она не знала и не умела, как надо обходиться с падчерицей и, пользуясь ее любовью к музыке, уговорила мужа отдать дочь в консерваторию. Отец не протестовал, тем более, что дела службы и домашние дрязги ему чрезвычайно наскучили. Он стал искать развлечений на стороне и был очень доволен, когда вторая жена приказала ему долго жить. 

Анночка плакала. Она своей кроткой, любящей душой уже успела привязаться к мачехе. На ее место скоро появилась третья жена, которая забрала все хозяйство в свои руки. Муж не смел пикнуть, а дочка, как улитка, ушла в свою раковинку. В это время у них в доме поселился молодой, умный и веселый студент С. Я. Гумилёв. Новая мачеха сразу оценила все его достоинства и умело повела атаку, тем более, что старый муж-тряпка успел ей надоесть. Часто бывая на «хозяйской половине», студент, большой любитель музыки, наслаждался игрой Анночки, как будто не обращая большого внимания на скромную девушку; боясь ее испугать, он мало с ней разговаривал, но все более и более, видя ее положение, проникался к ней сочувствием. Молодые люди полюбили друг друга и, хотя мачеха, как говорится, рвала и метала, отец дал свое согласие, и после свадьбы Ст. Як., который в это время, окончив университет, получил назначение во флот¹², увез молодую жену в Кронштадт. Перемена климата, а в особенности и постоянные тревоги и волнения вконец расшатали ее здоровье. Как только начинался ветер, поднималась буря и громче слышался шум моря, молодая женщина начинала волноваться, не спала ночи, представляя себе, какой опасности подвергается ее муж на корабле. Всякий раз она встречала его так радостно, как будто он вернулся после кораблекрушения. Рождение ребенка, кроме радости, принесло ей и огорчение. Муж в качестве доктора запретил ей кормить ребенка, чтобы злой бич-туберкулез не передался дочери. Грустными глазами смотрела молодая мать, как с ее колен девочка тянулась к кормилице, здоровенной бабе староверке, которая 1½ года вливала в ребенка свое несокрушимое здоровье. Муж ничего не жалел для своей любимой жены. С трудом получив отпуск летом, он повез ее на кумыс, а дочку Шурочку с кормилицей отправил в Москву к трем престарелым старым девам, теткам Анночки. Лечение сначала как будто помогло, но болезнь прогрессировала, тревоги усилились, и она умерла, оставив дочь сиротой на втором году жизни. Однажды в конце февраля, в яркий солнечный день попросила она подвести ее к окну. По дороге бежали сверкающие ручьи, воробьи купались в лужах. Слышался звон церковного колокола. Ей стало грустно. Она вспомнила родную Москву, великопостную перекличку колоколов, ей захотелось увидеть привычные грязные дороги с пробивающейся кое-где зеленью и шумливые ватаги ребят, делавших запруду. «Хорошо в Москве, — сказала она, — не то, что здесь: голый капель. Я пошла бы теперь погулять с Шурочкой...» И вдруг она смолкла и, как цветок, поникла головой. Вздох — и ее не стало¹³. Последнее ее слово было — имя дочери, с которой она была разлучена при жизни.

ШУРОЧКА

Муж исполнил желание покойной жены, и тело ее в свинцовом гробу было привезено в Москву. Бабушки ушли на похороны, няня выбежала за ворота, а с ребенком оставили девочку-соседку, которая, поставив девочку на подоконник, тоже выбежала посмотреть на процессию. Как ни был мал ребенок, но в его памяти запечатлелась картина похорон, когда перед домом стали служить, как обычно, литию. Однако все это скоро надоело, и Шурочка отправилась в столовую, где был накрыт стол для поминального обеда. С трудом взобравшись на стул, потом на стол, она нашла банку с паюсной икрой, которая очень пришлась ей по вкусу, и принялась пальчиками доставать содержимое. В это время в комнату вошел дедушка. По его седой бороде текли слезы, но и он не смог не улыбнуться, увидя внучку с испачканной рожицей, но очень довольную вкусной находкой.

Шурочка осталась жить у бабушек, а отец ее ушел в трехгодичное кругосветное плавание¹⁴. Так жила она, не имея ни подруг, ни друзей. Бабушки баловали ее, заботились о питании, но никто из них не думал о том, чтобы воспитывать девочку, и она росла, как полевой цветок. По желанию отца была приглашена молодая учительница, чтобы учить ее читать и писать. Но Шурочке больше нравилось, когда сама учительница читала ей. Память у нее была блестящая, и она все легко запоминала, где что написано, в какой книге, где надо повернуть страницу, где восклицание и где вопрос. Книг у нее было много, но она никогда не ошибалась. Когда отец присылал телеграмму, что скоро приедет, Шурочка очень волновалась и даже плакала. Бабушки пугали ее отцом, что они расскажут ему все ее шалости, и бедная девочка с тоской вспоминала, что она набедокурила и за что ей больше попадет. Отца она не любила, почти не знала его, но очень боялась. Она слышала, что он отнял ее у мамы, и мама от этого умерла. И вот, когда ей было 7½ лет, он приехал в Москву, попросил ее почитать и поразился ее успехам. В награду он повез ее в игрушечный магазин, где она выбрала себе куклу-кормилицу за ее большой рост и красивый наряд. Она была выше Шурочки на целую голову и могла катиться на колесиках, когда ее тянули за руку. Потом она облюбовала несколько книг в ярких переплетах с картинками, выбрала корзинку с пирожными и счастливая вернулась домой, хвастаясь перед бабушками подарками. Но когда отец попросил ее почитать что-нибудь из новых книг, оказалось, что она не знает ни одной буквы. В это время приехали в Москву к родным Лев Иванович с Любовью Владимировной и с сестрой Анной Ивановной Львовой. Степан Яковлевич был очень дружен с адмиралом, тот познакомил его со своей сестрой, и Ст. Як., решив дать дочери новую мать, сделал предложение, которое и было принято¹⁵. Анна Ивановна была моложе мужа на 20 лет, но это не помешало им счастливо прожить всю жизнь до глубокой старости. Степан Яковлевич вышел в отставку¹⁶, переехал в Царское Село и купил там дом¹⁷. Характер С. Я. был твердый и властный, кроме того, он был ревнив, расчетлив и требовал безусловного повиновения. Жена с другим характером, возможно, не ужилась бы с ним, но Анна Ивановна старалась все сгладить и, в особенности, когда подросли сыновья, изображала, как она говорила, буфер, чтобы избежать всяких столкновений. Поэтому дети боготворили мать и очень холодно относились к отцу, не стесняясь его, во избежание неприятностей, подчас и обмануть. Ст. Як. очень долго хворал, главным образом ревматизмом в ногах, он почти безвыходно сидел дома, и только летом Анна Ивановна увозила его в Рязанскую губернию, где они купили небольшое именьице «Березки»¹⁸. Тяжелый 1905 год принес им много хлопот и беспокойства. Было два поджога, и хотя господский дом и уцелел, службы сгорели и именье было продано. Вскоре Степан Яковлевич умер скоропостижно, сидя на своем диване, в то время, когда Анна Ивановна, наскучив слушать какие-то клокотанья в груди мужа, послала за доктором, а сама села в гостиной и стала читать. Приехавший доктор нашел его уже мертвым. Сыновья отнеслись к его смерти довольно равнодушно. Анна Ивановна не впала в отчаяние, а со свойственной ей деловитостью принялась за хлопоты по похоронам. Дочь, Александра Степановна, тоже не очень горевала. Со смертью отца положение ее не менялось: она осталась жить в доме с Анной Ивановной¹⁹.

Александра Степановна семилетним ребенком попала из Москвы в Слепнево, куда на лето съезжались все родные. Она, подобно дикому зверьку, смотрела из уголка, как Анна Ивановна нянчила свою новорожденную дочь Зиночку, как Агата Ивановна баловала своего Борю, как дети Варвары Ивановны — Яня и Котя — свободно бегали и разговаривали, в то время как на Шурочку, привыкшую ко всеобщему вниманию у бабушек, теперь никто не обращал внимания. Больше всех ее, «сиротинку», жалела и ласкала прислуга. Анна Ивановна относилась к падчерице хорошо: никогда не только делом, но даже словом не обижала девочку, но таков уже у нее был характер, она всегда была спокойна и уравновешена. С течением времени Шурочка привыкла к новой жизни. Для обучения ей наняли гувернантку, которая только задавала ей урок и требовала ответа, не стараясь объяснить заданное и вообще приходить к ученью. Дело было летом, хотелось гулять, а гувернантка заставляла сидеть в душной комнате в то время, как сама отправлялась вниз на балкон, где собиралась вся семья с работой, причем по очереди читали какой-нибудь роман. В детстве Анна Ивановна была как-то поручена учительнице, которая сама ничего не знала и не умела преподавать по молодости лет, заставляла ее долбить французские глаголы, наказывая за леность земными поклонами или вязанием чулок. Юлия Яковлевна, поручив дочь «знающему» человеку, ни во что не вмешивалась, будучи всецело поглощена ведением хозяйства. Помня свое «обучение», Анна Ивановна предоставила подчеркну гувернантке, стараясь не заводить неприятностей и боясь больше всего, чтобы та не отказалась от места и чтобы не рассердился муж.

Терпеливая девочка сносила придирки и наказания очень равнодушно, тем более, что жалея «сиротинку», горничная и кухарка наделяли Шурочку пирогами, жарким, пирожными и ягодами в таком изобилии, что съесть все зараз было невозможно, поэтому, стоя — вернее, сидя на пятках — в углу около печки, девочка прятала запасы за дрова и лакомилась по возможности. Однако в сердце крепли дурные наклонности: упрямство, злоба и скрытность. Наконец, она решила отомстить своей мучительнице: украла ее наперсток и бросила в колодец. Преступление было открыто, и Шурочку решили отдать для исправления в институт²⁰. В скором времени и там проявилась черта характера — упрямство. За пустяковую провинность ее поставили к стенке. Другие ученицы извинились и ушли спать, но Шурочка стояла молча, презрительно сжав губы. Классная дама — немка, видя, что новенькая упрямится, отпустила ее и, войдя через несколько минут в дортуар, услышала заглушённые рыдания. Добрая немка подсела к плачущей девочке на кровать, обняла ее и стала уговаривать: «Ну что скажет твоя мама, — говорила она, — когда это узнает?» — «У меня нет мамы, — еще горше зарыдала Шурочка, — она давно умерла». — «Ах, бедняжка, ну, не плачь, я сама росла без матери...» Целый час проговорили они, и с этих пор девочка окончательно переменилась: стала кротка и послушна, и учителя не могли нахвалиться ее успехами. Пребывание в институте было самое счастливое время в жизни Шурочки. Подруги ее любили за ее веселый характер, увлекательные «романы», которые она сочиняла и, не имея времени и бумаги, рассказывала, за ее незлобливые шалости и «честность», не позволявшую ей выдавать подруг. Да, это было, действительно, счастливое время!

Вернувшись домой, Шурочка попала точно в монастырь. Отец, хмурый, раздражительный, не любил веселого смеха и суетни. Он страдал сильными болями в ногах и требовал, чтобы Анна Ивановна была безотлучно при нем. Шурочке приходилось довольствоваться обществом двух маленьких братьев и их бонны. Иногда собирались гости. Знакомые отца, его ровесники, играли в винт, Анна Ивановна дремала над книгой, Шурочка помогала накрывать стол и за ужином слушала докторские разговоры, с трудом скрывала зевоту. Анна Ивановна в молодости не знала, что такое кокетство, флирт, выезды и наряды. Тем более она не признавала этого теперь, имея на руках больного мужа и двух детей. Ее вполне удовлетворяла скромная домашняя жизнь с ее повседневными заботами, она любила заниматься изящными рукоделиями, слушая рассказы подчерицы, но больше всего она увлекалась чтением романов. Это было ее страстью, для нее она забывала все на свете. Иногда, отыскивая что-нибудь в комоде, она натыкалась на старую газету или вырванный из какого-нибудь журнала лист; она, стоя на месте, читала, забыв за чем пошла. Если муж, наскучив ждать, звал ее, она торопливо отвечала: «Сейчас, папочка, я только один момент». Шурочка с ней жила дружно, как со старшей сестрой или подругой. Они вместе скрывали от Степана Яковлевича, чтобы его не раздражать, свои маленькие грешки: читали после полуночи, купили каких-нибудь сладостей, ходили с детьми на карусели. Денег у Анны Ивановны на руках было немного, только что полагалось на хозяйство, а у Шурочки и того не было. Однако такая скучная и монотонная жизнь не казалась им несносной. Анна Ивановна уверяла всех и больше всего саму себя, что она счастлива, а Шурочка, любившая детей вообще, играла и возилась с братьями. Так шло время, пока на ее пути не встретился приехавший в отпуск к отцу поручик пограничной стражи Л. В. Сверчков.

ЛЕОНИД ВЛАДИМИРОВИЧ СВЕРЧКОВ

Это был 27-летний красивый офицер с огненными черными глазами, холеными усами, высокий, стройный, прекрасный танцор и лихой кавалерист. Он обладал, кроме красивой внешности, еще многими талантами: недурно и с чувством пел, играл на скрипке, умел поддерживать оживленный разговор, описывая жизнь на границе и всевозможные приключения. Немудрено, что чуть ли не с первого раза он вскружил голову неопытной девушке, которая совершенно не умела разбираться в жизни. Отцу сначала понравился, потом разонравился, тем более, что узнав о появлении интересного кавалера, многие вдруг обратили внимание на Шурочку. Какой-то инспектор гимназии, какого она едва знала, сделал ей через знакомую даму предложение. Студент, бесконечный студент, барон фон Штемпель вдруг обратил на нее свое благосклонное внимание и прислал ей письмо со стихами своего собственного сочинения: «О, как болит душа! Как сильно бьется сердце! Ты так прелестна, хороша, не знаю, куда деться». Но это все были пустяки в сравнении с претендентом генералом, ровесником отца, главным доктором придворного госпиталя²¹, вдовцом, имевшим глухого сына, немного старше невесты. Да, это было солидное предложение, и было о чем подумать. Только не Шурочке. Она ни о ком не думала, кроме черноокого красавца, которому отец отказал от дому. Если бы Ст. Як. был более предусмотрителен и более вдумчиво отнесся к своей дочери, он позволил бы им ближе познакомиться, и Шурочка, не лишенная здравого смысла, скорее увидала бы неприятные стороны характера своего избранника. Теперь же, насильно разлученные, они продолжали переписываться и видеться тайком в парке, когда Шурочка с Анной Ивановной ходили гулять. Однажды на страстной неделе, проходя мимо царскосельского лицея и слушая великолепный благовест, Леонид Владимирович взволнованно сказал смущенной девушке: «Александра Степановна, вот я говорю Вам, как перед Богом, что вернувшись на границу, в первой стычке с контрабандистами я сложу свою голову. Без Вашей поддержки я там пропаду — сопьюсь». Шурочка испугалась. Неужели она, такая религиозная, допустит погибнуть любимого человека. Было решено, что Леонид Владимирович еще раз пойдет к Степану Яковлевичу и еще раз сделает предложение. Наконец, отец уступил и 25 мая состоялась скромная свадьба, и вечером в тот же день молодые уехали в Польшу, где была его служба, в кордоне «Радоха» в 1½ верстах от Катовиц. Ох, уж этот май! Плохо тем, кто в этот месяц родится или выходит замуж: всю жизнь будет маяться. Так оно вышло.

Через месяц она поняла, что сделала ошибку, но поправить, конечно, было нельзя.

Выдавая дочь замуж, Ст. Як. обещал дать за ней 10 тысяч, но раздумал, решив, что будет гораздо лучше, если капитал останется у него, а он будет выплачивать проценты по 50 рублей в месяц. Зять не протестовал, а дочь тем паче не могла подать голос. Однако и это обещание не было исполнено, и 50 рублей присылались как подарок, к большим праздникам. Все это делалось под тем предлогом, что Леонид Владимирович — человек ненадежный, любит покутить, и дети не получат ничего. Но и после смерти зятя Ст. Як. деньги не отдал, а решил, что дочь должна жить вместе с родителями и никаких денег ей не надо. Леонид Владимирович умер от туберкулеза, оставив после себя недобрую память. Он через полтора года после свадьбы вышел в отставку, переехал в СПб и поступил счетоводом на Путиловский завод²². Но и тут он пробыл недолго. Благодаря своему неуживчивому характеру, он перессорился с начальством и перевез семью в Москву, где получил место счетовода в правлении Московско-Брестской ж.д. Здесь они прожили три года, причем он все время порывался куда-нибудь перевестись. Смерть положила конец его непоседливой жизни.

Оставшись без всяких средств с 2 детьми, Александра Степановна поступила на службу в то же правление на должность конторщика и, кроме того, стала давать уроки двум девочкам в знакомом семействе. В это трудное время ее очень поддержала ее преданная прислуга Соломонида, которая, будучи привязана к детям и барыне, считала себя членом семьи. Благодаря ее моральной поддержке Александра Степановна окончательно не пала духом и, скрепя сердцем, решила ехать к отцу в Ц. С. Счастье благоприятствовало несчастной женщине: она сейчас же поступила учительницей сначала в школу, а потом в гимназию²³, где и прослужила 18 лет. Революция, контузия сына и болезнь дочери заставили ее переехать в Бежецк, где она тоже поступила учительницей в ж.д. школу²⁴ и прослужила там до 1937 года. Из-за перерыва в занятиях, она не могла получить прибавочную пенсию; Сын Александры Степановны Николай Леонидович ездил, будучи студентом, с дядей Николаем Степановичем в Африку²⁵ в качестве фотографа и препаратора, участвовал в германской войне, заслужив 8 орденов, был контужен и отравлен газами, вследствие чего получил туберкулез. Жена его, урожденная княжна Амилахвари, уговорила его отправиться с ней к ее родным в Кутаис, где у них было роскошное имение и где Николай Леонидович наверно бы скоро поправился, но человек предполагает, а Бог располагает: Врангель свирепствовал в тех местах, и им удалось только пробраться с большим трудом до Краснодара, где Николай Леонидович, простудившись, схватил воспаление легких и умер. После его смерти вдова его Софья Аслановна вернулась в Бежецк и через год умерла на руках Александры Степановны.

Дочь Александры Степановны Маруся имела очень печальную судьбу. Ужасы революции, особенно в самом ее центре, в Царском Селе, повлияли на ее воображение, у нее сделалась мания преследования? Доктора посоветовали увезти больную в деревню, но и в Слегшеве тогда тоже было неспокойно. Страшно вспоминать, что приходилось переживать слепневским обитателям: 84-летней Варваре Ивановне, Александре Степановне и Марусе. Анна Ивановна, взяв Леву, уехала в Бежецк, но, боясь за любимого внука, не хотела брать Марусю, Александре Степановне приходилось вести переговоры с крестьянами²⁶, хотя все знали, что она в Слегшеве только гостья. Все-таки эти переговоры привели к благополучному разрешению вопросов, удалось увезти из дома часть мебели, отстоять половину запасов хлеба. После этого слепневские жительницы поселились вместе с Анной Ивановной.

МИТЯ И КОЛЯ

Митя и Коля были братьями-погодками²⁷. Как по наружности, так и по характеру они были совершенно не похожи друг на друга. Митя с самых ранних лет отличался красотой, имел легкомысленный характер, был аккуратен, любил порядок во всем и охотно заводил знакомства. Коля, наоборот, был застенчив, неуклюж, долго не мог ясно произносить некоторых букв, любил животных и не признавал порядок ни в вещах, ни в одежде. В то время как Митя увлекался приключенческими романами, Коля читал Шекспира или журнал «Природа и люди». Митя на подаренные деньги покупал лакомства, Коля — ежа или белых мышей. Выходить к гостям он терпеть не мог и уклонялся от новых знакомств, предпочитая общество морских свинок или попугая. В самом раннем детстве он едва не лишился глаза из-за недосмотра няньки. Старые товарищи отца его, Степана Яковлевича, возвращаясь из плавания, часто привозили ему небольшие бочонки с вином из-за границы. Случилось, что привезли бочонок хересу. Степан Яковлевич и Анна Ивановна разлили вино по бутылкам, чтобы возвратить тару, крепко закупорили и убрали бутылки в подполье. Это доглядела нянька; каждый вечер, когда господа ложились спать, она доставала бутылку, отбивала горлышко и напивалась пьяная. В 12 часов обыкновенно она носила Колю матери покормить ребенка, и затем он спал спокойно в колясочке до 6 утра. Но новое вино оказалось крепче марсалы. Вернувшись от матери с ребенком, нянька не положила в колясочку, а опустила мимо, причем, ребенок упал лицом на отбитый край бутылки Страшный крик разбудил всех. Все лицо Коли было в крови, и отец думал, что поврежден глаз. К счастью, была рассечена бровь, и шрам остался на всю жизнь.
В мальчике рано проснулась любовь к поэзии, он стал глубоко вдумываться в жизнь, его поразили слова в Евангелии: «вы боги»²⁸... и он решил самоусовершенствоваться. Живя в «Березках», он стал вести себя совершенно непонятно: пропадал по суткам, потом оказывалось, что он вырыл себе пещеру на берету реки и проводил там время в посте и раздумье. Он пробовал даже совершать чудеса²⁹!.. Разочаровавшись в одном, он тотчас же хватался за другое, занимался астрономией, для чего проводил ночи на крыше, делал какие-то таинственные вычисления и опыты, не посвящая никого в свои занятия. Но были у него и другие дела, не менее важные. Так, например, будучи учеником 8 класса, Коля обратился к сестре Шуре, с которой был очень дружен, и просил ее помочь его товарищу похитить девицу, ученицу 7 класса в Рязани, дочь инспектора. Сестра должна была приютить беглецов и в течение хотя бы двух недель продержать тайно в своей комнате. Много надо было употребить хитрости и тактичности, чтобы отговорить друзей от рискованного дела и настоять на том, что прежде надо всем троим выдержать переэкзаменовки. Страсть к путешествиям тоже рано начала волновать душу Коли, Ему хотелось ехать в неизведанные страны, где еще не ступала нога европейца. Для этой цели он начал тренироваться: много плавал, нырял, стрелял без промаха, но охотиться не любил: ему жаль было убивать беззащитных птиц и животных. Ходить пешком много он не мог: у него были, как он говорил, мягкие ноги, но ездить верхом мог сколько угодно, даже спал в седле.

После окончания гимназии и смерти отца Николай Степанович поехал в Париж и прослушал курс лекций в Сорбонне³⁰, но шумный город ему наскучил, его потянула к себе Африка с ее неисследованными — белыми на карте — местностями. К этому времени относится его знакомство с А(нной) А(ндреевной) А(хматовой)³¹.

Женитьба³² не охладила его стремление путешествовать. Получив от матери деньги, Николай Степанович поехал в Абиссинию в качестве простого путешественника и, вернувшись оттуда, решил предпринять второе путешествие, запасшись нужными бумагами от Академии Наук³³.

В 1913 г. Николай Степанович поехал вторично, пригласив в качестве фотографа³⁴ и препаратора племянника Колю Маленького. Это путешествие оба они описали в своих дневниках, которые, к сожалению сохранились не полностью³⁵. Особенно жаль трудов Коли Маленького, который, будучи смертельно больным, все-таки описывал очень подробно все приключения, случавшиеся с ним в странах Галла. Эту рукопись у него купил издатель, но во время революции и издатель, и рукопись с многочисленными снимками пропали. Н. С. и в дикой Африке никогда не терял присутствия духа. Так — рассказывал Коля Маленький — понадобилось им найти человека — проводника, знающего французский язык. Отцы иезуиты прислали несколько молодых людей, но никто из них не пожелал идти в неизведанные места к дикарям. Нашелся один — Фасика — который даже знал несколько слов по-русски. Но вот беда: его не пускала тетка, и в то время, когда надо было выступать каравану, прислала людей, чтобы его увести. Начался спор. Фасику тянули вправо, тянули влево, и неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы вдруг не появился какой-то абиссинец, размахивавший палочкой над головой. Н. С., долго не думая, вырвал у него из рук палочку и замахнулся на него. «Что вы, что вы! — закричал Фасика, — ведь это ж судья!» Все кончилось вполне благополучно, судья, рассмотрев бумаги, разрешил взять переводчика и даже подарил Н. С. свою палочку, знак своего могущества, после чего все отправились к тетке Фасика, где засиделись до заката солнца. Как везде в тропических странах, сразу же опустилась страшная темнота. Возвращались в лагерь при свете факелов, и Коля М. вдруг обнаружил, что Н. С. где-то отстал. Как найти его в непроницаемой тьме среди зарослей, когда кругом слышны рычания зверей и хохот гиен? Оказалось, что он устал, сел отдохнуть и нечаянно уснул.

В другой раз подошли они к реке Уаби. Вместо моста была устроена переправа таким образом: на одном берегу и на противоположном росли 2 дерева, между ними был протянут канат, на котором висела корзина. В нее могли поместиться 3 человека и, перебирая канат руками, двигать корзинку к берегу. Н. С. очень понравилось такое оригинальное устройство. Заметив, что деревья подгнили или корни расшатались, он начал сильно раскачивать корзинку, рискуя ежеминутно упасть в реку, кишащую крокодилами. Действительно, едва они вылезли из корзинки, как одно дерево упало и канат оборвался.

В пути караван Н. С. встретился с двумя абиссинцами, которые шли к св. Гуссейну, чтобы он помог им отыскать пропавшего мула. Н. С. заинтересовался и повел караван к жилищу пророка. По дороге туземцы рассказывали ему много чудесного: как святой превратил неприятельское войско в камни, как гора перешла вслед за святым со своего места на новое и т. д.

Гуссейн принял европейцев с почетом³⁶, остался доволен поднесенными подарками, позволил им все осмотреть, но приказал зорко следить, чтобы они ничего не взяли, ни одного камушка, ни одной тряпочки.

Для испытания греховности человека служили 2 больших камня, между которыми был узкий проход. Надо было раздеться донага и пролезть между камнями в очень узкий проход. Если кто застревал — он умирал в страшных мучениях: никто не смел протянуть ему руку, никто не смел подать ему кусок хлеба или чашку воды. В этом месте валялось немало черепов и костей. Как не отговаривал Коля Маленький, Н. С. все-таки рискнул сделать опыт — пролезть между камнями. Коля М. говорил, что он боялся за дядю, как никогда в жизни! Все кончилось благополучно и Коля М. поспешил увести караван подальше, пока дядюшка не выдумал еще какого-нибудь «опыта». Однажды на них напало стадо буйволов. Их спасло только то, что дикие животные испугались, увидя лицо белого человека и повернули обратно. В другой раз они подверглись нападению обезьян, забравшись слишком глубоко в чащу леса. Коля Маленький побывал в зубах крокодила и спасся только благодаря своей находчивости, а мул, на котором он ехал, погиб.

Во время своего первого путешествия Н. С. заболел тропической малярией, во второй раз этой, болезни подвергся Коля Маленький, и только доктор-абиссинец спас его от смерти.

Наступил 1914 г. Началась война с Германией. Н. С. из-за глаз не был призван³⁷, точно так же, как и Коля М., но они оба были патриоты и не могли оставаться в тылу: они записались вольноопределяющимися в лейб-гвардии кирасирский полк, стоявший в Царском Селе. Обоих их откомандировали в Школу прапорщиков. Н. С. назначили на фронт, а Колю М. по слабости легких оставили в тылу. Взятка писарю — и вместо «негоден» поставили — «годен», и Коля М. отправлен в полк. Отравленный ядовитыми газами, контуженный, он вернулся домой. Н. С. не был ни ранен, ни контужен, но за свою безумную смелость заслужил 2 Георгия³⁸ и был направлен во Францию для успокоения наших солдат, бывших там с начала войны³⁹. Н. С. совершенно разошелся с Ахматовой⁴⁰ и записался с Анной Николаевной, урожденной Энгельгардт. Он надеялся, что молоденькая девушка (кто говорил, что дочка Бальмонта)⁴¹ более мягкого характера, скорее составит счастье его жизни. Но он глубоко ошибся: Ася была мелочна, глупа, жадна и капризна. Во время голода 1920–21 гг. он прислал ее с дочкой Леночкой в Бежецк и стал высылать миллионы на содержание жены и дочери, но Ася капризничала, требовала разнообразия в столе, а взять было нечего: картофель и молочные продукты, даже мясо с трудом можно было достать. Ася плакала, впадала в истерику, в то время как Леночка, стуча кулачками в дверь, требовала «каки», т.е. картофеля. Своими капризами Ася причиняла Анне Ивановне много неприятностей и даже болезней. Чтобы получить от мужа лишние деньги, она писала ему, будто бы брала у Александры Степановны в долг и теперь по ее «неотступной» просьбе должна ей возвратить. Выяснилось, что все выдумки, и Николай Степанович взял ее обратно в СПб.

Там она устроилась играть пажей в каком-то театре и танцевать.

«Знаешь, Шура, — сказала она в 1924 году Александре Степановне, приезжавшей туда на курсы, — когда я узнала о трагической смерти Коли, я даже плохо танцевала». После этого Александра Степановна, с ней больше не видалась.

Дмитрий Степанович был кадровым офицером, участвовал в войне, имел награды. Жена его, Анна Андреевна Фрейганг⁴², безумно любя мужа, пошла в сестры милосердия в ту часть, где был Митя. Он был контужен, лежал в госпитале и после революции, когда было предложено, кто желает, возвращаться на родину, уехал с женой в Ригу к ее родителям, у которых было имение недалеко от г. Режицы⁴³. Сначала письма приходили часто, у Мити сильно болела нога, стала сохнуть, от контузии бывали нестерпимые головные боли. Затем пришло известие, что он умер⁴⁴. Вдова его, Анна Андреевна, очень милая особа, хорошая семьянинка, всегда относилась по-родственному к семье мужа, тем горестнее теперь не иметь о ней никаких известий.

Трагическая смерть Николая Степановича очень сильно поразила семью в Бежецке. Александра Степановна, которая первая узнала из газет об этом, сразу лишилась рассудка, «Как я скажу маме?» — твердила она, бегая по комнатам и ломая руки, и ничего не слушала, кто говорил, что Анна Ивановна уже все знает. Только один Лева мог ее успокоить. Наконец, доктор дал ей снотворного, и она затихла. У Варвары Ивановны сделался потрясающий озноб, и она слегла и умерла 2/XII того же года. Что касается до Анны Ивановны, то кто-то уверил ее, что Николай Степанович не такой человек, чтобы так просто погибнуть, что ему удалось бежать, и он, разумеется, при помощи своих друзей и почитателей, проберется в свою любимую Африку. Эта надежда не покидала ее до смерти. Она ждала сына, ждала внука, и писала письма А(нне) А(ндреевне) А(хматовой), умоляя сообщить, что она о них знает. Но черствое сердце А(нны) А(ндреевны) оставалось глухо к ее мольбам. Перед своей смертью Анна Ивановна — она четыре года лежала, не вставая, в постели, — попросила свою приятельницу А. С. К. написать под ее диктовку Леве письмо, в котором просила его не оставить «стетю Шуру и Аннушку»⁴⁵, помогать им, так как они помогали ей в течение 20 лет, что она прожила у своей падчерицы в полном покое и довольстве, что было трудно достигнуть, ввиду голода и ухода Александры Степановны со службы. Продавали и меняли в Торгсине все, что желала Анна Ивановна. Она умерла 24 декабря 1942 г., прожив у Александры Степановны ровно 20 лет. Умерла спокойно, как жила: покушала манной каши, заснула в 6 часов вечера, а в 10 часов умерла, не просыпаясь, 88 лет от роду, «без двах девяносто», как говорил прадедушка.
На этом заканчивается семейная хроника Гумилёвых⁴⁶.

Примечания:

Сверчкова Александра Степановна (в девичестве Гумилёва) (1869[1]–1952) — дочь С. Я. Гумилёва от первого брака с А. М. Некрасовой, сводная сестра Н. С. Гумилёва. Педагог. По свидетельству О. Л. Делла-Вос-Кардовской, — «Списала интересные пьесы для детей, которые ставились в гимназии, где она преподавала».

«Записи о семье Гумилёвых» написаны в конце 40-х годов. Ныне хранятся у О. Н. Высотского (г. Кишинев). Публикуются полностью впервые, фрагменты неоднократно использовались в работах, посвященных Гумилёву.

1. Сражение под Аустерлицем произошло 20 ноября (2 дек.) 1805 г. Русско-австрийские войска были наголову разбиты армией Наполеона I. У Гумилёва читаем:

Мой прадед был ранен под Аустерлицем
И замертво в лес унесен денщиком,
Чтоб долгие, долгие годы томиться
В унылом и бедном поместье своем.
(«Мерани», с. 20)

2. В настоящее время усадьбы Слепнево не существует, хотя на том месте, где она находилась, до сего дня сохранились остатки прежнего фундамента дома, угадываются очертания приусадебного парка, пруда. Сохранился и знаменитый, воспетый Гумилёвым и Ахматовой дуб.

Сам дом Львовых, к счастью, сохранился.

После Октября 1917 г. в доме разместились начальная школа и клуб. В 1935 г. дом был разобран и перевезен в село Градницы, где он был вновь собран, достроен и где находится по сей день.

До 1987 г. в доме размещалась градницкая средняя школа. В 1987 г. школа переехала в новое здание. На львовском доме установлена мемориальная доска. Сейчас планируется создание в доме музея Гумилёва и Ахматовой; ранее по инициативе М. М. Кралина была создана мемориальная комната Ахматовой.

Деревня Слепнево разделила печальную участь усадьбы. Последние дома этой умершей деревни были разрушены в 1972 г. Описание Слепнево находим в работе известного краеведа Д. В. Куприянова: «Перед первой мировой войной в деревне Слепнево было 30 дворов, они в два порядка опускались по восточному склону холма от вершины к подножью (нижняя часть деревни называлась Полюдье). С южной стороны деревню и усадьбу обтекала речка Каменка (по-местному Хотенка), приток Уйвежи. Через Каменку, прямо на деревню Хотено, вел высокий деревянный мост, его даже в половодье не заливало (сохранился фотоснимок Ахматовой на этом мосту). С севера от слепневского холма струился ручей Ханинка. Имение Львовых располагалось на вершине холма. Усадебный дом стоял между фруктовым садом и парком, поблизости был флигель, конюшня и другие службы» (Куприянов Д. В. Слепнево и Бежецк в жизни поэта // Анна Ахматова в Тверском краю. Калинин: Моск. рабочий, 1989. С. 10).

Названную книгу (в которой кроме статьи Д. В. Куприянова содержатся стихи и проза Ахматовой, посвященные этим местам, а также поэтичные гравюры В. В. Тамбовцева и авторские комментарии к ним) мы рекомендуем для более подробного знакомства с историей львовской усадьбы. Об истории «Дома поэтов», как зовут теперь дом местные жители, рассказывается и в статье В. Крюкова «Тверское уединение» (Волга. 1981. № 3. С. 169–175). Описания культурных мероприятий, проходивших в Слепнево и в Градницах во второй половине 80-х годов можно найти в многочисленных заметках газеты «Калининская правда» и других изданиях .

3. Село Градницы находится в десяти километрах от Бежецка. До Октября тут был погост. В Градницах находятся Троицкая церковь (1794; в настоящее время полуразрушена), дома церковного причта, где бывали Львовы и Гумилёвы (частично сохранились), а также остатки кладбища, на котором похоронены многие члены, семьи Львовых.

4. Т. е. в 1861 г. Если предположить, что это — год смерти И. Л. Львова, то тогда налицо хронологическая неточность. И. Л. Львов скончался 10 марта 1875 г. (Род Н. С. Гумилёва со стороны матери / Публ. В. Н. Шеходановой // Печатный двор (Л.), 22 сент. 1989),

5. Имеется в виду эпизод Книги Бытия, связанный с искушением первых людей дьяволом, обернувшимся змием. По наущению змия Ева и Адам отведали плод Древа Познания и были изгнаны из Рая.

6. Пятница девятой недели после Пасхи, день крестных ходов, как правило, в честь местночтимой иконы Божьей Матери. У Гумилёва:

Порою крестный ход и пение,
Звонят во все колокола,
Бегут, — то значит — по течению
В село икона приплыла (с. 215)[2].

7. Ныне г. Волгоград.

8. Ныне г. Хельсинки.

9. Ольга и Сергей Кузьмины-Караваевы. В воспоминаниях А. С. Сверчковой неточность — у Констанции Фридольфовны и Александра Дмитриевича были сын и две дочери — Ольга и Мария. Мария, которую многие гумилёвоведы считают прототипом Машеньки из «Заблудившегося трамвая», рано умерла (1912 г.).

10. Имеется в виду медицинский факультет Московского университета.

11. Стихотворение А. К. Толстого «Тебя так любят все! Один твой тихий вид...». Цитируется неточно (Толстой А. К. Собрание сочинений в 4-х томах. М., 1969. Т. 1. С. 169).

12. В 1861 г.

13. Из текста явствует, что это случилось в 20-х числах февраля 1871 г.

14. Неточность мемуариста. Из «Послужного списка» С. Я. Гумилёва (хранится в «Деле...») узнаем, что Степан Яковлевич совершил кругосветное путешествие с 6 мая 1865 г. по 17 октября 1866 г. на фрегате «Пересвет». В 1869 и 1870 гг. был в «летних морских кампаниях на отряде мониторов», в 1872 г. на «двухбашенной лодке "Чародейка"».

15. Степан Яковлевич обвенчался с Анной Ивановной Львовой 6 октября 1876 г. в Троицкой церкви в Градницах.

16. «Высочайшим приказом по Морскому ведомству о чинах гражданских от 9.11.1887 за № 294» Степан Яковлевич Гумилёв был «произведен в Статские Советники с увольнением по болезни от службы с мундиром и пансионом из Госуд.(арственного) Казначейства в размере 864 руб. и из Эмеритальной кассы Мор.(ского) Ведомства по 684 руб. 30 коп. в год с производством из Царскосельского Казначейства с 10.11.1887» («Дело...»). Эмеритальная касса — аналог нынешней страховой кассы, ее средства составлялись из обязательных отчислений государственных служащих и расходовались на пенсии ушедшим в отставку, пособия вдовам и сиротам,

17. Д. 42 по ул. Московской. Не сохранился.

18. В 1901 г. Имение в 60 десятин, недалеко от села Жолудева — места рождения С. Я. Гумилёва (Лукницкая, с. 23).

19. Степан Яковлевич скончался 6 февраля 1910 г. Похоронен в Царском Селе на Кузминском кладбище, могила не найдена. О кончине С. Я. Гумилёва см. также воспоминания А. А. Гумилёвой (с. 67 наст. изд.).

20. Имеется в виду «Пансион для благородных девиц». Точно не установлен,

21. В начале 90-х годов главным доктором придворного госпиталя был д.м.н., действительный статский советник Масловский,

22. Ныне Кировский завод.

23. А. С. Сверчкова преподавала в Царскосельской мариинской женской гимназии (Леонтьевская ул., ныне ул. Труда, д. 17).

24. В железнодорожной школе в Бежецке (Железнодорожная ул., д. 4) А. С. Сверчкова преподавала в начальных классах. В этой школе учился Л. Н. Гумилёв, хотя и не непосредственно у своей тетки. По его словам, она очень много сделала для его образования.

25. Путешествие 1913 г.

26. Потрясающую картину конца слепневской усадьбы мы находим в воспоминаниях Анны Васильевны Паршиной: «Перед революцией барыня[3] предложила слепневским крестьянам купить ее землю. Мужики отказались — говорили, денег нет. Барыня сказала, что согласна на любую плату. Слепневские понесли свое имущество продавать, что могли, в соседние деревни, чтобы за вырученные деньги совершить покупку хорошей земли. Но сделка не состоялась, т.к. барыня уехала. Земля отошла крестьянам без выкупа.
Тогда же слепневский мужик разломал тесовый забор барской усадьбы. Вошел через пролом в сад и на виду у всех начал пилить березы. Деревенские ребятишки наблюдали это с любопытством. Из дома вышла барыня[4] и сказала: "Что же ты делаешь, Михаил Гаврилович; ты же мне пальцы режешь". Зубков отвечал: "Режу не пальцы, а дерево, а тебе скоро будет то же, что и березе". Барыня сказала: "Озорник", — заплакала и ушла в дом. Зубков спиленную березу не забрал, не трогали ее и другие, так и осталась лежать[5]. После этого, через несколько дней, крестьяне заметили: усадьба пуста. Подошли к дому — никого нет, даже собак. Двери закрыты, на дверях пломбы. Все ходили вокруг — не знали, что делать, но тот же Зубков сорвал пломбу и открыл двери. Все вошли в дом. Стали искать, что осталось. Нашли малоценную посуду, разные книги... Ценное имущество барыня увезла с собой» (Воспоминания А. В. Паршиной — слепневской крестьянки — хранятся в школьном музее А. А. Ахматовой в с. Градницы).

27. Неточность мемуариста: Дмитрий Степанович Гумилёв родился 13 октября 1884 г.

28. «Иисус отвечал им: Не написано ли в законе вашем: "Я сказал: Вы боги"» (Иоанн, 10, 34). Это восходит к Псалтири: «Я сказал: "Вы — боги, и сыны Всевышнего — все вы, но вы умрете как человеки, и падете как всякие из князей"» (Пс, 81, 6–7).
Евангелие от Иоанна дало сильный творческий импульс, и уже в конце жизни Гумилёв пишет:
Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог,
И в Евангелии от Иоанна
Сказано, что слово это — Бог (с. 312).

29. Ср.:
На песчаных дальних косогорах,
У лесных бездонных очастей
Вечно норы он копал, и в норах
Поджидал неведомых гостей (с. 512).

30. Гумилёв прибыл в Париж летом 1906 г. и прожил там с перерывами до весны 1908 г. Отец умер в 1910 г. Неточность мемуариста.

31. Неточность. О знакомстве А.А. Ахматовой (тогда еще Горенко) с Гумилёвым см. воспоминания В. С. Срезневской, с. 24 наст. изд.

32. Свадьба состоялась 25 апреля 1910 г. в Никольской церкви села Никольская слобода Остецкого уезда Черниговской губернии.

33. Упоминаются два путешествия — 1911 и 1913 гг. Последнее было предпринято по поручению Академии Наук. Подробнее об африканских путешествиях Гумилёва см.: Давидсон А. Б. Муза Дальних Странствий // Африка: Лит. альманах. М.: Худ. лит., 1988. Вып. 9. С. 642–716.

34. Снимки сохранились. Частично они использованы И. Е. Алимпиевым в фильме «Африканская охота» (ЛСДФ, 1988 г.). Негативы находятся в Музее этнографии народов мира им. Петра Великого.

35. Имеется в виду «Африканский дневник» Гумилёва. Опубликован в № 14–15 «Огонька» за 1987 г. Черновые наброски продолжения «Дневника...» частично опубликованы В. Бронгулеевым (Наше наследие. 1988. № 1).

36.
Если мула в лесу ты не можешь найти,
Или раб убежал беспокойный,
Все получишь ты вдруг, обещав принести
Шейх-Гуссейну подарок пристойный (с. 297).

37. В «Свидетельстве о явке к исполнению воинской повинности при призыве 1907 г.», которое содержится в «Деле...», отмечено, что Гумилёв подлежит воинской службе», но при освидетельствовании «признан совершенно неспособным к воинской службе и потому навсегда освобожден от нее». Документ этот был выдан Царскосельским уездным по воинской повинности присутствием 30 октября, 1907 г. Причиной освобождения от воинской повинности был астигматизм глаз у Гумилёва.

38. Гумилёв пробыл (с перерывами) около двух с половиной лет в составе действующей армии. Летом 1914 г. прошел обучение в сводном кавалерийском полку в Новгороде, затем прибыл в лейб-гвардии Уланский полк, впервые попал на передовую на границе с Восточной Пруссией. 13 января 1915 г. получил Георгиевский крест 4-й степени, тогда же произведен в унтер-офицеры. 25 декабря 1915 г. получает второй Георгиевский крест — 3-й степени. В марте 1916 г. переведен в 5-й гусарский Александрийский полк, куда прибыл 10 апреля 1916 г. Произведен в прапорщики» В январе 1917 г. был направлен в тыл для заготовки фуража. В мае 1917 г. получил командировку от Временного правительства в русский экспедиционный корпус и выехал в Париж с намерением ехать на Салоникский фронт.

39. Имеются в виду события в лагере русских войск Ля-Куртин во Франции. В ответ на требования солдат летом 1917 г. отправить их в Россию администрация ответила массовыми расстрелами.

40. В 1918 г.

41. Ее мать была в первом замужестве за К. Д. Бальмонтом.

42. Воспоминания А.А. Гумилёвой см. с. 61 наст. изд.

43. Ныне г. Резекне.

44. В 1922 г.

45. Т. е. Александру Степановну и Анну Михайловну,

46. Д. В. Куприянов составил 7 октября 1983 г. «Акт о захоронении Анны Ивановны Гумилёвой и Александры Степановны Сверчковой», где, в частности, сказано: «Анна Ивановна Гумилёва умерла в Бежецке 24 декабря 1942 г. Александра Степановна Сверчкова умерла там же 28 мая 1952 г. Организацией похорон обеих женщин занимался А. М. Переслегин. На похоронах присутствовали М. С. Переслегина, Николаевские (мать М... и дочь Н. П.), Кирсанова А. А. и другие близкие им.

Случилось так, что могилы Анны Ивановны и Александры Степановны на какое-то время были забыты, оставались без ухода. Но потом снова найдены, уточнено их место.

Проход к могилам: через главный вход бежецкого городского кладбища, левее (севернее) церкви, по главной аллее, далее 18 метров от северо-восточного угла церкви поворот с главной аллеи налево (на север) и еще 15 метров по узенькой дорожке меж могил, У могил Березиных поворот направо (на восток), около 5 метров. За могилами Березиных проход загроможден тремя тяжелыми камнями — фрагментами старинных памятников, а за этим завалом две могилы рядом — А. И. Гумилёвой и А. С. Сверчковой.
В 1942 г. на могиле Анны Ивановны был поставлен простой деревянный крест, он сохранился, но совсем сгнил. Теперь поставлен новый сварной крест из полосового железа, на кресте укреплена металлическая гравированная табличка: "Гумилёва Анна Ивановна 4.04.1855-24.12.1942. Крест покрашен, подсыпан могильный холмик.

На могиле Александры Степановны Сверчковой в 1952 году был поставлен крест, тоже из полосового железа, крылья укреплены болтами, оконечности украшены орнаментом из колец. Табличка "Александра Степановна Сверчкова, умерла 28 мая 1952 года в возрасте 72 лет"[6] временно отсутствует. Могильный холмик осел. Могилки и место около них прибраны.

Поисками, уточнением места и работами по приведению в порядок могил занимались: внук Анны Ивановны и племянник Александры Степановны Лев Николаевич Гумилёв, бежечане В.С. Анкудинов, М. С. Переслегина, А. А. Кирсанова, Н.П. Николаевская, калининский краевед Д. В. Куприянов, москвичи супруги Т. М. и Е. Е. Степановы».

Сноски:

[1] В комментариях к публикации дневников П. Н. Лукницкого (Наше наследие. 1989, № 3. С. 86) Арк. Мальковский указывает год рождения А. С. Сверчковой — 1880. В том же №3 «Нашего наследия» в публикации Е. Степанова — «Вторая родина» годом рождения А. С. Сверчковой назван 1872 (с. 91). Мы датируем рождение А.С. Сверчковой 29 июня 1869 г., основываясь на данных «Послужного списка» С. Я. Гумилёва, который приложен к «Делу...».

[2] В дальнейшем все ссылки на стихотворения Гумилёва будут делаться по изданию: Гумилёв Н. С. Стихотворения и поэмы. Л.: Сов. писатель, 1988. (Б-ка поэта. Большая сер.). Для краткости будет указываться только номер страницы.

[3] Анна Ивановна Гумилёва.

[4] Варвара Ивановна Лампе.

[5] Интересно, что подобное бессмысленное уничтожение старых деревьев было общим для всех крестьянских бунтов, В воспоминаниях Е. А. Керсновской (Знамя. 1990. № 3), относящихся совсем к другому времени и другой местности, находим подобный же эпизод: «...Решено уничтожить два больших дуба, занимавших середину нашего сада: панская, мол, фанаберия. Кому нужны такие огромные дубы? Кроной закрывают полгектара. Но спилить их сразу не собрались: не было достаточно длинной пилы» (С. 34).

[6] Необходимо обратить внимание на явно неверную надпись на памятной табличке А. С. Сверчковой.