Содержание

О Гумилёве... / Translations

Ричард Маккейн, один из современных английских переводчиков русской поэзии, придерживающийся «буквализма» и в целом не допускающий в своих переводах «вольностей», предложил несколько неожиданный перевод известных строк Гумилёва «Я знаю веселые сказки таинственных стран/Про черную деву, про страсть молодого вождя…» Слово «вождь» он перевел словом “a hero”, «герой». Видимо, «вождь» Маккейна не из мира таинственных африканских племен, а из мира революций и восстаний.

Это было бы просто забавной переводческой неточностью, если бы не целая система неслучайных ошибок¹ в его переводах, в которых то тут, то там чувствуются отголоски представлений Маккейна о Гумилёве как о гонимом и расстрелянном русском поэте, героически жившем и героически погибшем в эпоху революции. Это представление накладывает отпечаток и на переводы Маккейна, и на его интерпретацию биографии Гумилёва. «Я бы назвал его поэтом, который выжил»², — пишет переводчик в предисловии к книге своих переводов, имея в виду и душевные страдания Гумилёва, и притеснения со стороны властей.

Гумилёв издавался на Западе тогда, когда в Советском Союзе он был под запретом. Сейчас, в то время, когда в России имена поэтов Серебряного века уже практически перестали ассоциироваться с «возвращенной» литературой, их поэзия прочитана и изучена, за рубежом сохраняется традиция восприятия Гумилёва как забытого поэта-мученика. Этот факт сам по себе уже довольно любопытен, однако мое внимание привлекли не столько современные тенденции осмысления личности и творчества Гумилёва западной русистикой, сколько представления об этом поэте, бытующие в англоязычной зоне Интернет.

В частности, мне было интересно, как воспринимается англоязычными читателями поэзия Гумилёва и насколько актуальна для посетителей Интернета концепция «официальной» филологии: например, типично ли для англоязычного читателя связывать образ поэта с гражданским мученичеством, актуализированном в переводах и выступлениях Маккейна; или с акмеизмом, становлению которого в поэзии Гумилёва посвящены известные в России работы Майкла Баскера. В первую очередь меня интересовали концепции интернет-публицистики, высказывания посетителей Интернета на интерактивных страницах разных жанров (например, в блогах и на форумах), круг популярных в сети текстов, тенденции любительского перевода, а также предпочтения тех или иных переводов любителями поэзии.

Насколько можно судить по известным мне он-лайн изданиям, традиция восприятия Гумилёва как мученически погибшего поэта была подхвачена англоязычной Интернет-публицистикой, и эти представления выражены сетевыми авторами искаженно и гипертрофированно. Тенденции современной русистики и энциклопедические сведения умножены на пафос, сплетни, а зачастую и некомпетентность авторов и аккумулированы в формуле «Гумилёв — защитник акмеизма, муж Ахматовой, жертва большевиков».

Для сетевой мифологизации образа Гумилёва особенно актуален третий компонент формулы — «жертва большевиков», он часто доминирует даже в сетевых энциклопедиях: «Николай Степанович Гумилёв — поэт, расстрелянный большевиками»³. В англоязычной сетевой публицистике упоминания о репрессиях русской интеллигенции, судя по всему, считаются хорошим тоном, и иногда доходят до курьезной прямолинейности: «Гумилёв был расстрелян по приказу Ленина, Бунин был сослан в ссылку и не вернулся, Горький был сослан в ссылку и был убит сразу после приезда, Маяковский застрелился, чтобы избежать неминуемого ареста, Мандельштам умер в ГУЛАГе, Цветаева покончила жизнь самоубийством, Есенин вскрыл вены и повесился»⁴.

Второй компонент этой формулы — «муж Ахматовой» — востребован в основном на форумах и в женских он-лайн дневниках. На этих страницах при цитировании стихотворений Гумилёва об их авторе часто не сообщается ничего, кроме фамилии и того, что он был мужем Ахматовой. Для публицистики эта часть формулы тоже актуальна, и образ «Гумилёва-мужа» сопровождают курьезы и сплетни. В частности, на интернет-страницах часто контаминируются образы Гумилёва-отца и Гумилёва-сына: «Муж Ахматовой, Леон Гумилёв, был перед революцией военным, в некотором роде героем, а также известным поэтом. Его <…> расстреляли большевики. В дальнейшем Ахматова стала любовницей поэта Осипа Мандельштама <…>, но он тоже умер в ГУЛАГе. Ее сын, Лев Гумилёв, историк, также провел большую часть жизни в ГУЛАГе»⁵. Эта мифология инициирована, скорее, интересом к личной жизни Ахматовой, а не Гумилёва.

Стоит отметить, что первый компонент формулы, «Гумилёв — защитник акмеизма», чаще всего не распредмечивается. Для англоязычного Интернет-сообщества акмеизм, видимо, остается абстракцией. В публикуемых в сети профессиональных, а также близких к профессиональным статьях о нем говорится как о космополитическом направлении искусства начала двадцатого века: «Поэзия Николая Гумилёва <…> олицетворяет собой дух космополитизма, переполнявший русское искусство перед Октябрьской революцией. Основатель и лидер акмеизма <…>, Гумилёв использовал многие образы западного искусства, особенно искусства Франции»⁶. Однако для любительских статей о Гумилёве подобные представления не совсем типичны. В них в основном вообще умалчивается о сущности и природе акмеизма, а упоминание о нем чаще ограничивается, в лучшем случае, кратким энциклопедическим толкованием термина, не получающим развития в тексте статьи.

Вообще авторы Интернет-публикаций часто позволяют себе теоретические вольности. В сети мне встретилось даже упоминание о Гумилёве как о сюрреалисте. Редактором одного из печатных журналов, “Transcendental Friend”, имеющего Интернет-версию, стихотворение «Жираф» было прочитано как «сюрреалистическое» и опубликовано среди прочих стихов, в которых «эмоции или идеи воплощены в зооморфных образах»⁷.

Большая часть обзорных статей о Гумилёве носит выраженный публицистический характер, и по этим статьям трудно составить впечатление о том, как воспринимается англоязычными читателями собственно поэзия Гумилёва. Больше об этом могут сказать концепции перевода и круг переводимых и цитируемых текстов.

Стихи Гумилёва публикуются в он-лайн сборниках русской поэзии, на личных страницах переводчиков, на форумах, в блогах, в публицистических статьях, в Интернет-версиях печатных изданий. Стихотворения в основном публикуются с указанием автора, часто с указанием автора и переводчика. Автор указан даже на странице он-лайн магазина, где цитата из стихотворения «Жираф» фигурирует как рекламный текст для подсвечника в виде жирафа.

В круг переведенных текстов Гумилёва наиболее часто входят такие стихотворения, как «Жираф», «Воин Агамемнона», «Слово», «Память», «Заблудившийся трамвай». Самое переводимое и самое цитируемое в сети стихотворение — «Жираф». Мне известно одиннадцать вариантов его перевода на английский язык. Судя по популярности этого стихотворения и по комментариям к нему на форумах и в блогах, Гумилёв в восприятии читателей — это, скорее, поэт, пишущий стихотворения о любви и путешественник, чем гражданский мученик. Таким образом, создаваемый мифологический ореол и непосредственное читательское восприятие сильно расходятся.

Стихотворения Гумилёва переведены как профессиональными, так и непрофессиональными переводчиками, и переводы последних очень любопытны с той точки зрения, что они отражают восприятие творчества Гумилёва не филологами, а читателями-любителями.

Среди переводчиков Гумилёва есть и носители русского, и носители английского языка, и разница их концепций перевода — это первое, что обращает на себя внимание даже при беглом анализе.

Носители русского языка стремятся передать в переводах ритм и рифмовку оригинала. Для них формальная организация стихотворения — это, в идеале, незыблемая основа стихотворения, все переводческие отступления и интерпретации лежат за ее рамками. Русскоязычные читатели при оценке существующих переводов Гумилёва также в первую очередь обращают внимание на сохранение ритма и размера стихотворения. Например, посетителями форума на известном сайте о творчестве Гумилёва gumilev.ru был высоко оценен профессиональный перевод Алексея Ткаченко-Гастева, и в числе первых преимуществ этого перевода было отмечено сохранение размера и ритма: «Отличный перевод! Сохранен полностью размер, ритм оригинала, количество строф, содержание, а главное — настроение, «атмосфера»! Можно прямо петь под ту самую мелодию, под которую исполняется это стихотворение на русском»⁸. В переводе Ткаченко-Гастева, действительно, мелодика оригинала воспроизведена с минимальными отклонениями:

His colors resemble the sails of a distant frigate,
And smoothly he runs, like a cheerful bird in its flight.
At sunset he stands by a grotto’s marmoreal gate
And marvelous visions replenish the world in his sight.⁹
(Ср.:
Вдали он подобен цветным парусам корабля,
И бег его плавен, как радостный птичий полет.
Я знаю, что много чудесного видит земля,
Когда на закате он прячется в мраморный грот.)

Переводчики-любители, являющиеся носителями русского языка, также стремятся максимально точно передать ритм и размер стихотворения, сохранить рифмы:

He looks like a colorful sail if you look from afar,
His running is smooth as the flight of a hovering hawk.
I know about wonders in sight of the first evening star
When he hides in his grotto of marble on top of great rock¹⁰.

У носителей английского языка не такое однозначное отношение к сохранению размера и рифмы. Р. Маккейн игнорирует и ритм, и размер, и рифмы и сохраняет лишь деление на строфы и строки:

From afar he is like the coloured sails of a ship.
His running flows like a joyful bird’s flight.
I know that the earth sees much to marvel at
When he hides in a marble grotto at sunset¹¹.

Такое переводческое решение, по-видимому, продиктовано стремлением как можно более точно передать смысл каждого отдельного слова оригинала. При переводе Маккейн делает акцент на поиске эквивалента для каждого слова, выбирая именно слово, а не строку или строфу, в качестве единицы перевода. По такому пути, например, шел, как известно, Брюсов при переводе «Энеиды». Сам Маккейн видит свою миссию в том, чтобы «передать слова одного поэта из одной страны читателю из другой страны»¹². Эти переводы Гумилёва практически не востребованы в сети читателями-любителями, а редактор художественных переводов Кристофер Мэттисон отмечает в своей рецензии: «Когда я читаю оригиналы стихотворений, для меня очевидно, что Маккейн отстаивает смысл каждой строки, но читать его переводы невозможно без постоянного желания заменить слова и поменять их порядок»¹³.

Другие переводчики, большая часть которых, видимо, занимается переводами любительски, не игнорируют формальную организацию стихотворения, но воспроизводят ее с большими искажениями для русского слуха; амфибрахий в нескольких текстах переводов имеет мерцающий характер, он то отчетливо слышен, то еле различим, то кажется, что он вообще пропадает, и строка звучит, на первый взгляд, аритмично:

From a distance he looks like the coloured sail of a ship,
And when running he glides, like the flight of a gleeful bird.
I know that there are a lot of miraculous things to see in the world,
When at sunset he hides himself in a marble grotto¹⁴.

Третья строка в третьем четверостишии перевода Линдсэй Малколм на четыре слога длиннее оригинала, и о пятистопном амфибрахии, кажется, не может быть и речи. Однако аритмично эта строка звучит только для русского слуха и если читать ее «по-русски». Как известно, для англоязычной поэзии характерна гиперметрия, поэтому в этой строке, прочитанной «по-английски», с редукцией «лишних» слогов стопы, сохраняется ритмический рисунок оригинала: U—(UU)(UU)—UU—UU—(UU)(UU)—.

Англоязычные читатели предпочитают именно такие переводы, в которых размер воспроизведен «искаженно». В этом смысле особенно показателен случай, когда читательница создает свой вариант, «перемешивая» известные ей переводы¹⁵. В комментарии к своему варианту перевода она говорит, что сделала это из-за того, что существующие переводы показались ей «слишком структурированными». «Перемешивая» строки из разных переводов, она добивается того, чтобы размер стихотворения был менее отчетливым, и остается довольна.

Таким образом, искажения ритма могут быть продиктованы абсолютно разными причинами. Переводческая установка Маккейна — создание текста, максимально приближенного к оригиналу. Маккейн считает обязательным найти лексические эквиваленты, жертвуя размером и рифмами. Цель его перевода — донести до англоязычного читателя произведение русской литературы с минимальными потерями. Установка других переводчиков — создание эстетически законченного произведения на английском языке, и отклонения от оригинала в их переводах подчинены именно этой цели, а не идее пожертвовать одними элементами текста во имя максимального сохранения других. Цель этих переводов — адаптация произведений русской культуры, снижение сопротивления текста иноязычной культуры. Нетрудно увидеть в этом отголоски «вечной» борьбы двух концепций перевода: буквализма и «вольного перевода». Востребованность в сети вольных переводов Гумилёва красноречиво характеризует сетевую читательскую аудиторию.

В статье «Брюсов и буквализм» М. Л. Гаспаров уравнивает филологический статус и культурную ценность «буквального» и «вольного перевода», отмечая, что художественный перевод может иметь принципиально разные цели, в зависимости от того, на какого адресата он рассчитан. Адресат вольного перевода — неподготовленный читатель, только знакомящийся с культурой языка оригинала. Адресат «буквального» перевода — искушенный читатель, уже знакомый с культурой извне и постигающий ее изнутри. «Перефразируя удачный образ С.С.Аверинцева в его «Похвале филологии», мы можем сказать: цивилизация с цивилизацией знакомится так же, как человек с человеком: для того, чтобы знакомство состоялось, они должны увидеть друг в друге что-то общее; для того, чтобы знакомство продолжалось (а не наскучило с первых же дней), они должны увидеть друг в друге что-то необщее. Вот такой формой знакомства цивилизации с цивилизацией и является художественный перевод. На первых порах знакомства он отбирает для читателя те черты характера его нового знакомца — английского, латинского или китайского духовного мира, — которые имеются и в его собственном характере. А затем, когда первое знакомство уже состоялось, он раскрывает читателю характер его нового знакомца уже во всей широте и предоставляет самому читателю приспосабливаться к непривычным (а поначалу, может быть, и неприятным) чертам этого характера — если, конечно, читатель намерен поддерживать это знакомство и далее»¹⁶.

Применительно к переводу Гумилёва «буквализмом» можно считать не только «классический» буквализм Маккейна, когда перевод больше похож на подстрочник, чем на художественное произведение, но и «слепое» следование мелодике стихотворения русских переводчиков. Именно жесткая организация оказывается трудновоспринимаемой англоязычными любителям поэзии, и переводы русскоязычных переводчиков остаются неоцененными англоязычной аудиторией. Размывание схемы стихотворения является тем самым преобразованием, нарушением, которое необходимо для адаптации стихотворения к «первому» эстетическому восприятию «неискушенными» в русской культуре читателями. Стремление англоговорящих переводчиков «обезритмить» и «обезрифмить» стихотворение продиктовано желанием сделать его более «похожим» на англоязычную поэзию, и массовый Интернет-читатель выбирает те переводы, которые рассчитаны на «английский слух». Знакомство англоязычного Интернет-читателя с поэзией Гумилёва находится, видимо, на начальном этапе, том самом, когда есть опасность, по выражению С. С. Аверинцева, «превратить в собственном доме окна в зеркала»¹⁷, когда культуры видят друг в друге общее.

Видимо, по этой же причине судьба Гумилёва, актуальная для русистов, «сетевым» сознанием может быть осмыслена только на языке «сетевой мифологии».

Однако интересно и другое. Я не проводила точных статистических исследований цитируемости «Жирафа» Гумилёва, однако и без них ясно, что это самый цитируемый текст в сети. Эстетический выбор англоязычных читателей падает на самый популярный текст Гумилёва в России. Несмотря на то, что Интернет-читатели слышат поэзию Гумилёва «английским слухом», они слышат в первую очередь то же самое стихотворение, что и русские читатели. Для русского читателя отчетливая музыкальность стихотворения кажется незыблемой составляющей, без которой невозможно стихотворение, между тем и без этого четкого ритма стихотворение обладает неоспоримой притягательностью. Более того, «Жираф» Гумилёва популярен и в совершенно немыслимом, казалось бы, варианте: один из переводчиков перевел это стихотворение трехстопным ямбом:

Today you look so sad —
Arms thin around your knees —
Listen, way down in Chad
A gentle giraffe sways¹⁸.
(Ср.:
Сегодня, я вижу, особенно грустен твой взгляд
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далёко, далёко, на озере Чад
Изысканный бродит жираф.)

Как видим, англоязычные читатели, знакомые с «искаженным» вариантом «Жирафа», находят его таким же притягательным, как и русские читатели, несмотря на свое «неискушенное», «первое», «поверхностное» знакомство с его поэзией. В этом смысле совпадение читательских предпочтений можно считать своеобразным «тестом на принципиальную переводимость» поэзии Гумилёва на язык англоязычной культуры. Несмотря на искажения в переводе англоязычным читателям доступны те же самые, видимо, общеевропейские, ключи к прочтению и пониманию русской литературы, какие доступны и русскоязычным читателям.

Примечания:

1. О «систематических», «отнюдь не случайных отклонениях от подлинника» в переводах художественных текстов см.: Чуковский К.И. Высокое искусство. М., 1968, С. 12-22.

2. McKane R. Translator’s Preface//Nokolay Gumilov The Pillar of Fire and Selected Poems/Translated by Richard McKane. Introdaction and notes by Michael Basker. Anvil Press Poetry, London, 1999, p. 14. (Здесь и далее перевод с английского мой. — Т.У.).

3. Brian Kassof Nikolai Stepanovich Gumilev // Russian History Encyclopedia (21.07.2010).

4. Theodore Dalrymple Crude, Gruesome, and Hateful — The Politics of Theatre Review.

5. VirtualTourist Forums (10.06.2009).

6. Rubins M. Dialogues across cultures: Adaptations of Chinese verse by Judith Gautier and Nikolai Gumilev (20.05.2008).

7. Tom Hartman Transcendental Friend.

8. Алиса. Отзыв на сообщение «Новый перевод стихотворения “Жираф”» (20.05.2008).

9. Gumilev N. The Giraffe / Translated by Alexey Tkachenko-Gastev.

10. Gumilev N. Giraffe / Translated by Andrey Vladimirov (Bubr) (21.07.2010).

11. Nokolay Gumilov Giraffe//Nokolay Gumilov The Pillar of Fire and Selected Poems/Translated by Richard McKane. Introdaction and notes by Michael Basker. Anvil Press Poetry, London, 1999, p. 44.

12. McKane R. Translator’s Preface//Nokolay Gumilov The Pillar of Fire and Selected Poems/Translated by Richard McKane. Introdaction and notes by Michael Basker. Anvil Press Poetry, London, 1999, p. 13.

13. Christopher Mattison The Pillar of Fire. Selected Poems. Nikolay Gumilyov translated by Richard McKane introduced by Michael Basker. Anvil Press / Dufour Editions(21.07.2010).

14. Gumilev N. The Giraffe / Translated by Lindsay Malcolm (21.07.2010)

15. Gumilev N. (18.05.2008)

16. Гаспаров М. Л. Брюсов и буквализм//Поэтика перевода. М., 1988, С. 29.

17. Аверинцев С.С. Похвальное слово филологии//Юность, 1969, №1, С. 100.

18. Gumilev N. The Giraffe (21.07.2010)