Первый сонет Николая Гумилёва

  • Дата:
Источник:
  • «Русская речь», 1997, № 6
Материалы по теме:

Стихотворения Сборники О Гумилёве…
теги: стихи, Путь конквистадоров, анализ, исследования

Первый поэтический сборник Н. Гумилёва "Путь конквистадоров" открывался стихотворением без названия, написанным в форме сонета:

Я конквистадор в панцире железном,
Я весело преследую звезду.
Я прохожу по пропастям и безднам
И отдыхаю в радостном саду.

Как смутно в небе диком и беззвёздном!
Растёт туман ... по я молчу и жду,
И верю, я любовь свою найду...
Я конквистадор в панцире железном.

И если пет полдневных слов звездам.
Тогда я сам мечту мою создам
И песней битв любовно зачарую.

Я пропастям и бурям вечный брат,
Но я вплету в воинственный наряд
Звезду долин, лилею голубую.

Этот сонет в творчестве поэта занял особое место. Отражённые в нём образы, темы и приёмы в сконцентрированном виде отражают дальнейшее творчество Гумилёва: они будут развиваться и углубляться, но навсегда сохранят связь с сонетом — "прародителем".

В соответствии с давней литературной традицией, сонет, как и весь сборник, предваряется эпиграфом — словами Андре Жида: "Я стал кочевником, чтобы сладострастно прикасаться ко всему, что кочует!". Эпиграф заостряет основную идею названия сборника — "Путь конквистадоров". Он дважды передаёт смысл "кочевать" — кочевник, кочует. подчёркивает высокую степень увлечённости — сладострастно и приподнятое эмоциональное состояние героя, которое фиксирует восклицательный знак.

Лирическим героем стихотворения выступает конквистадор, завоеватель, несущий идею активного отношения к жизни. Как и в эпиграфе, он отождествлен с "я" поэта.

Образ конквистадора-завоевателя будет развиваться в творчестве Гумилёва до 1915 года, пока его не сменит воин-защитник. В зрелые годы поэт постигнет новую истину: "Символ жизни... не воин". Встретится в стихах и приём отождествления поэта и образа: "Я конквистадор". Но если в первом стихотворении поэт, по символистским традициям, видит себя в мире рыцарей и царей (Валерий Брюсов, например, писал: "Я — вождь земных царей и царь"), то позже он окажется среди реалий экзотического континента, куда поедет с надеждой "в новой обстановке найти новые слова": "Я — попугай с Антильских островов..." или "Моя любовь к тебе сейчас — слонёнок...".

Железный панцирь, охраняющий конквистадора, вводит обязательный для символистов мотив защищённости рыцаря и — шире — отгороженности его от жизни. Так, у Александра Блока читаем: "Узнаю тебя, жизнь, принимаю, / И приветствую звоном щита". В поэзии Гумилёва этот мотив получит принципиально другое развитие. И, естественно, в экзотических ассоциациях: непробиваемым панцирем покрыт гиппопотам ("Гиппопотам"). Углубляясь и метафоризируясь, — защитой героя становятся нравственные ценности, — панцирь не отгораживает героя от жизни, а обеспечивает полноценность, "сладострастность" сто бытия:

И я в родне гиппопотама:
Одет в броню моих святынь.
Иду торжестве!пю и прямо
Без страха посреди пустынь.

Во второй строчке сонета лирический герой "весело преследует звезду". Восходящая к Библии традиция следовать за путеводной звездой для конквистадора-завоевателя видится только как преследование. Такое словоупотребление не нарушает соотношения реалий, а создаёт стилевое единство образа. Тем более, что агрессивный оттенок значения глагола смягчается словом весело, еще раз активизируя ассоциации с эпиграфом: "весело преследовать" — чтобы "сладострастно прикасаться".

Заключительные строки четверостишия проясняют, где пролегает путь "рыцаря в железном панцире". Его движение "по пропастям и безднам" ввысь за звездой окажется определяющим для многих героев поэзии Гумилёва. Намеченное в этом стихотворении как перемещение над землёй, оно однажды конкретизируется в путь Летучего Голландца ("Капитаны"), скользящего "над бездной" и устремлённого "за тропик Козерога". Дорога среди стихий ("Я пропастям и бурям ценный брат...") в другом случае превратится в тропу "демонов, пророков и светил" ("Паломник"), ведущую в вечность. Иными словами, путь конквистадоров, который Гумилёв задал своему лирическому герою — путь демонический, оживляющий дохристианские культурные традиции, — останется его дорогой на всю жизнь, в разных ипостасях представляясь движением в неизвестное.

"Сад" — ключевое понятие в поэзии Гумилёва. Если для конквистадора 1908 года он, "радостный" и "сверкающий" ("Credo"), ассоциируется с возможностью отдохнуть и получить положительный эмоциональный заряд, то в последующем сад выступит восточной по происхождению метафорой (герой посетит "сады Каира", "сады Семирамиды"), передающей богатство внутреннего мира лирического героя. "Сады души моей всегда узорны" — напишет поэт. Именно в них будут цвести "Романтические цветы", которые дадут название второму сборнику Гумилёва. В "садах томлений", где "мучительная даль", окажется "девушка в венке великой жрицы" — прекрасная и недоступная возлюбленная ("Сады души").

Второй катрен представляет неразрывным, по Гумилёву, сочетание неба и звёзд. "Беззвёздное небо" не соответствует его представлениям, оно "смутно" и "дико". Кроме того, в нём нет путеводной звезды, которую преследует "рыцарь в железном панцире". Выражение "растёт туман", как кажется, передаёт не только состояние природы, но и нарастание смятения в душе героя: неслучайно первое и второе предложения четверостишия оформлены пунктуацией экспрессивного синтаксиса.

"Звёзды", или "зоологический сад звёзд", переживут в творчестве Гумилёва сложную эволюцию, но звёздное небо, в которое устремлен конквистадор, не станет ближе поэту и его герою. Последнее прижизненно опубликованное стихотворение Гумилева (напомним, что поэту в это время было 35 лет) называется "Звёздный ужас". Его лирический герой, как и герой Данте, "земную жизнь пройдя до половины", постигнет сокровенную истину: гармонию жизни нужно искать на земле.

Неясность неба не пугает героя сонета. Если первый катрен, представляя целеустремлённое движение конквистадора (преследую-прохожу-отдыхаю), рисовал его более схожим с размеренным путешествием кочевника из эпиграфа, то второй катрен градационным рядом глаголов эмоционального состояния (молчу-жду-верю) передаёт оптимистическую устремлённость героя в будущее. Это настроение окажется преобладающим на протяжении всего творческого пути Гумилёва.

Оптимистическое и радостное преследование путеводной звезды должно помочь лирическому герою найти свою судьбу — женщину, возлюбленную. Мотив любви и образ возлюбленной станут постоянными составляющими поэзии Гумилёва.

Восторженному конквистадору возлюбленная пока только грезится, её образ в сонете слегка намечен триадой слов-символов любовь— звезда-мечта. Позже, в сборнике "Жемчуга”, возлюбленная предстанет то в аллегории "девы-воина", чьё "копье не знает равных / В пределах моря и земли", то в образе божественной Беатриче. А в сборнике "Чужое небо" поэт поместит пятистрофное стихотворение с кратким названием "Она", где воссоздаст облик женщины — земной, реальной, в которой "всё счастие моё".

Терцет представляет конквистадора в новой ипостаси: он поэт, или певец. Ему подвластны ("я сам") песни битв, своим творчеством он способен "зачаровать". Уже в следующих стихах "("Credo", "Песнь Заратустры") Гумилёв скажет, что сердце поэта "жаркое" и он

Всегда живой, всегда могучий.
Влюблённый в чары красоты...

Поэт наделен особыми качествами:

В его глазах сверканье стали,
А в речи гул морских валов,

и стихи его "чаруют". Поэтому в сборнике "Путь конквистадоров" поэт отождествляется не только с "рыцарем в железном панцире", но и с чародеем. В сборнике "Романтические цветы" облик поэта меняется. Познавший превратности судьбы, он из чародея превращается в бедного бродячего певца ("Императору").

Предполагаемая лирическим героем несоотносимость "полдневных слов" и "звёзд" опирается на символистскую традицию противопоставления дня и ночи. Так, у Блока в дарственной надписи Гумилёву находим: «Дорогому Николаю Степановичу Гумилёву — автору "Костра", читанного не только "днём", когда я "не понимаю" стихов, но и ночью, когда понимаю. А. Блок. III. 1919» (Гумилёв Николай. Стихи. Поэмы. Тбилиси, 1988. С. 66). Для лирического героя Гумилёва день так и останется "скучным", а ночь всегда будет "повелительницей". Это время активной памяти, творчества, сказочного сна ("В пещере сна"). Время, когда видны путеводные звёзды.

Устремлённый в вечность ("Я пропастям и бурям вечный брат..."), конквистадор не предаёт забвению породившую его землю — именно на ней он найдёт важнейшее звено к своему "воинственному наряду" — панцирю. Причудливое для восприятия обычных людей сочетание цветка и железных доспехов в снаряжении рыцаря не кажется странным лирическому герою, избравшему в качестве жизненного пути "тропу демонов". Тем более, что из всех цветов земли он предпочтёт вызывавшую особые симпатии символистов лилию.

Для Иннокентия Анненского это цветок "тления" с "отравой аромата"; Валерий Брюсов ушедшей возлюбленной посылает "привет через звёзды" в "край кипарисов и лилий"; и лирическому герою Гумилёва, направляющему взгляд на землю с "тропы .демонов", лилия видится не живым цветком, а звездой. Ирреальность лилии, или лилеи, как она названа в сонете, подчеркивается и её цветом — голубая. 15 обыденном же сознании за лилией закрепился другой цвет — белый. Словари синонимов в качестве одного из вариантов прилагательного белый фиксируют спето лилейный.

У Анненского в голубой цвет окрашены миражи: "Оттолкнув соблазны красоты, / Я влюблюсь в её миражи в дыме... / И огней нетленные цветы / Я один увижу голубыми...” В стихах Гумилёва голубой может быть ночь ("В лесу, где часто по кустам..."), жертва ("Иногда я бываю печален..."), гробница ("Корабль"). Другими словами, кратковременное возвращение на землю, своего рода касание, не включает лирического героя в обычную жизнь — оно только сохраняет его земные корни.

Однако образ "голубой звезды" возвратится в жизнь и в лирику Гумилёва. "Голубой звездой" называл он в 1918 году Елену Карловну Дюбуше. "К синей звезде" озаглавлен составителем сборник стихов, посвященных ей (1923). "Синяя звезда", как и на пути конквистадора, будет светить только в ирреальном мире:

И умер я... и видел пламя,
Невиданное никогда.
Пред ослепленными глазами
Светилась синяя звезда.

Первое стихотворение первого сборника определило не только образы, темы и мироощущение всей поэзии Гумилёва — оно задало и структурные принципы её организации, ведущим среди которых выступает полифонизм. Это проявляется, в частности, в наличии в пределах одного текста нескольких значений слова звезда. Так, конквистадор преследует путеводную звезду (1-е значение); смутно в диком небе, потому что там нет звёзд, его обязательных атрибутов (2-е значение); полдневные слова могут не подойти звёздам, символам ночи (3-е значение); наконец, звезда — это метафора цветка из ирреального мира (4-е значение).

Этот принцип многозначности слова, ст рогой гармонии и стилевого единства текста станет у Гумилёва основополагающим в цикле "Чужое небо". Уже из открывающих его стихов видно состояние "унылости"и "тайной грусти" лирического героя, вызванное тем, что любимая не испытывает ответного чувства. Здесь впервые появляется слово чужой: "королеве" "чужд тот безумный охотник", с которым лирический герой отождествляет себя. Силу переживаний героя поэт передаёт через "чужое состояние", которое тот испытывает во сне:

И вот мне приснилось, что сердце моё не болит.
Оно — колокольчик фарфоровый в жёлтом Китае
На пагоде пёстрой... висит и приветно тенит,
В эмалевом небе драчи я журавлиные стаи.

Преодолеть страдания герой надеется в обращении к "чужому" творчеству и жизненному опыту. Источник новых сил он ищет в Нагорной проповеди Христа ("Отрывок"), в творчестве Теофиля Готье (переводы), в фольклоре Африки ("Абиссинские песни"). Завершают сборник два лиро-эпических произведения, раскрывающие идею пути "под чужим небом" — "Блудный сын" и "Открытие Америки".

И так, вчитываясь в строки первого сонета первого сборника, мы видим. как он вписывается в предшествующий литературный и — шире — культурный опыт, как в нём проявляется полифонизм — преобладающий принцип художественного мышления поэта, как первое произведение предопределяет содержание всего творчества Н С. Гумилёва.


Материалы по теме:

🖋 Стихотворения

💬 О Гумилёве…