Гамсуновские мотивы в «тексте жизни» и «тексте творчества» Н. С. Гумилёва и А. А. Ахматовой

  • Дата:
теги: Анна Ахматова, анализ, исследования

В статье идет речь о влиянии романа К. Гамсуна «Пан» на мировоззрение и раннее творчество Н. Гумилёва и А. Ахматовой, о подражании литературным образам в повседневной жизни, о взаимном влиянии «текста жизни» и «текста искусства».

Нынешний год является юбилейным как для Кнута Гамсуна, так и для Анны Ахматовой. Гамсуну в этом году исполняется 155 лет, а Ахматовой — 125. Мы решили посвятить их памяти, равно как и памяти Н. С. Гумилёва, эту статью.

В русской литературе рубежа веков очень явственно ощущается, что многие произведения и образы создавались под влиянием западноевропейской литературы. Кнут Гамсун был необыкновенно популярен в начале ХХ века на территории Российской империи. Не успевали его произведения выйти в Норвегии, как тут же переводились на другие языки, в том числе и на русский. После выхода романа «Пан» Кнут Гамсун стал признанным фаворитом не только норвежской, но и мировой литературы.

Его романами «Пан» и «Голод» зачитывалась литературная элита «серебряного века». И Николай Гумилёв, и Анна Ахматова высоко ценили творчество Гамсуна. Поскольку Гамсун был «переводным» писателем, то главным образом переводы его произведений печатались в журналах, в частности, в журнале «Весы». Оба — и Гумилёв, и Ахматова были горячими поклонниками этого журнала, в котором печатались новинки зарубежной литературы. Раннее стихотворение Н. С. Гумилёва «Я в лес бежал из городов» по своей образности и эстетике является близким к образно-символическим рядам романа Гамсуна «Пан»: «Я в лес бежал из городов, /В пустыню от людей бежал, / Теперь молиться я готов, / Рыдать, как прежде не рыдал» [6: 373]. Образы лирического героя поэзии Н. Гумилёва и гамсуновского лейтенанта Глана во многом схожи, поскольку шумному миру людей оба предпочли единение с природой, одиночество.

Исследователь творчества К. Гамсуна Б. Сучков во вступительной статье к собранию сочинений писателя очень тонко отозвался о романе «Пан» и его главном герое — лейтенанте Глане: «В романе «Пан», проникнутом высокой поэзией, Гамсун подходил к человеку прежде всего как к неотделимой части природы. Герой романа, лейтенант Глан, живущий в лесу со своим псом Эзопом, которого он принесет в жертву любви к Эдварде, истинную свободу, полноту счастья ощущает лишь там — среди полного одиночества, наедине с негаснущим днем северного лета, вслушиваясь в неспешное дыхание природы, ткущей вечную нить бытия… Всем сердцем ощущает Глан свое побратимство с природой, чей язык ему внятен и понятен…» [17, Т.1: 21].

Гамсун, показывая взаимоотношения человека с природой, подчеркнул, что люди являются детьми природы, и поэтому не имеют права пренебрегать вечными законами мудрости, гармонии и единства. Автор, на примере Томаса Глана, показал, что человеку никакие блага цивилизации не могут заменить человеку общение с природой. Писатель показал всю красоту непреодолимой силы любви в таинствах природы, таинствах человеческой души. Для Глана общение с природой было сказкой, он умел слушать ее тихую музыку, ощущал всем сердцем свое единство с ней, растворялся в гармонии природы. Он только в лесу был самим собой, чувствовал его красоту, жил полноценной жизнью, и именно поэтому, будучи военным, сменил форму на «одежду Робинзона». Хотя природа заполнила душу Глана, но, к сожалению, его любовь-страсть к Эдварде была непреодолимой. Цивилизованный мир он считал искусственным и несовершенным отражением мира природы.

К образам гамсуновских героев обращались ярчайшие представители серебряного века — Николай Гумилёв и Анна Ахматова. В романе «Пан» главная тема — любовь, не поддающаяся голосу разума, не знающая преград и не признающая ограничений, любовь как непреодолимая сила. В своих отношениях с Ахматовой Гумилёв проводил отчетливую «глановскую» линию, а Ахматова считала Эдварду одним из своих образов-масок. Оба поэта являлись сильными и гордыми натурами, не способными раствориться в любви и страсти. Влияние Гамсуна очень характерно для раннего творчества Н. Гумилёва и А. Ахматовой. Для лирического героя ранней поэзии Гумилёва, как и для лейтенанта Глана, крайне важным является общение с природой, единение с ней. Эта линия прослеживается уже в стихотворении «Осень» («По узкой тропинке») из первого сборника Гумилёва «Путь конквистадоров»:

«Я знаю измену,
Сегодня я Пана ликующий брат,
А завтра одену
Из снежных цветов прихотливый наряд.

И грусть ледяная
Расскажет утихшим волненьем в крови,
О счастье без рая,
Глазах без улыбки и снах без любви» [5, Т.1: 200].

Известный ахматовед Г. М. Темненко в своей статье «Кнут Гамсун и Анна Ахматова» указывает: «В «Поэме без героя» Анны Ахматовой один из персонажей этого писателя (Гамсуна) фигурирует в перечне гостей, пришедших новогодней ночью к героине из прошлого под видом ряженых: «Самый скромный — северным Гланом…» [17: 108].

Г. М. Темненко продолжает: «…увлечение творчеством Гамсуна возникло у Ахматовой в ранней юности, и с годами не только не исчезло, но и стало более глубоким» [17: 109].

И Ахматова и Гумилёв — сильные личности, стремившиеся всегда и во всем быть первыми. К тому же, Гумилёв стремился взять верх над любимой женщиной, доминировать в отношениях двоих. Ахматова, примеряя образ-маску Эдварды, показала, что для нее любовь — это своего рода борьба, вечный поединок.

Образ-символ любви-поединка фигурирует в стихотворении Н. Гумилёва «Это было не раз»: / «Это было не раз, это будет не раз, / В нашей битве, глухой и упорной. / Как всегда, от меня ты теперь отреклась, / Завтра, знаю, вернешься покорной» [6: 145].

Если верить воспоминаниям Ирины Одоевцевой «На берегах Невы», то в зрелости Гумилёв сравнивал свои отношения с Ахматовой с любовной ситуацией, описанной в романе «Пан»: «…для нее наш брак был лишь этапом, эпизодом в наших отношениях, в сущности, ничего не менявшим в них. Ей по-прежнему хотелось вести со мной «любовную игру» по Кнуту Гамсуну — мучить и терзать меня, устраивать сцены ревности, с бурными объяснениями и бурными примирениями. Все, что я ненавижу до кровомщения. Для нее «игра продолжалась», азартно и рискованно. Но я не соглашался играть в эту позорную, ненавистную мне игру» [15: 477].

«Ориентация на литературный сюжет Гамсуна», — пишет Т. А. Мелешко в статье «Оскар Уайльд и Кнут Гамсун в «поведенческом тексте» Николая Гумилёва», — «вовсе не означает неискренности поведения Гумилёва и Горенко (Ахматовой). … характеристики поведения участников «любовной войны» говорят о том, что и Анна Горенко, и Николай Гумилёв осознавали себя Поэтами. А поведение Поэта должно коренным образом отличаться от обыденной жизни человечества» [14: 38 ].

«В чем секрет неувядаемого очарования романа? Прежде всего, наверно, в той поэтической силе», — писала И. П. Куприянова в предисловии к «Избранному» К. Гамсуна, — «с которой воплощена в нём… извечная мечта об идеальной любви. Интимный мир человеческих чувств предстает здесь во всей своей неисчерпаемости и неповторимости, в сложном переплетении противоречивых стремлений и богатстве оттенков. В истории взаимоотношений Глана и Эдварды любовь вступает в неразрешимый конфликт с гордостью и самолюбием героев, с эгоистическим желанием безраздельно властвовать над душой и сердцем любимого человека…» [3, Т.1: ].

Для Ахматовой Гумилёв был отчасти «северным Гланом», что можно проследить, сравнивая ее стихотворение «Он любил три вещи на свете» и некоторые фрагменты из романа Гамсуна «Пан»:

«Он любил три вещи на свете,
За вечерней пенье, белых павлинов
И стёртые карты Америки.

Не любил, когда плачут дети,
Не любил чая с малиной
И женской истерики.
А я была его женой». [1, Т.2: 12]

Сам же Глан в разговоре с Эдвардой подчеркивает, что любит три вещи:

«— Три вещи я люблю… Я люблю желанный сон, что приснился мне однажды, я люблю тебя и этот клочок земли.
— А что ты больше всего любишь
— Сон!» [3, Т.2: 520].

Т.е., Глан отдает предпочтение сну, фантазии, а не реальности. И вследствие этого становится виновником смерти Евы, и сам погибает.
В приведенном выше стихотворении Ахматова подчеркивает, что пенье за вечерней, белые павлины и стертые карты Америки, — это все тот же романтический сон, за который герой готов отдать реальную человеческую любовь.

И Кнут Гамсун, и Анна Ахматова, в своем стихотворении «Он любил три вещи на свете», посвященном Н. Гумилёву, использовали в процитированных выше фрагментах символику числа «3». В нумерологии сакральное значение числа «три» связано с темой созидания. Тройственность Бога (Отец, Сын и Дух Святой) является своеобразным мостом между двумя противоположностями. С символикой числа «три» связаны и такие понятия, как «благоразумие», «дружба» («мир») и «умеренность».

Если сравнить приведенные выше фрагменты из романа Гамсуна «Пан» и стихотворения А. Ахматовой «Он любил три вещи на свете», то можно найти определенное сходство между ними. Обратим внимание, в частности, на эпитет «желанный» в словосочетании «желанный сон» (Глан сказал — «желанный сон», а не просто «сон»). Эпитет «желанный» делает сон, о котором идет речь, символом наслаждения и блаженства.

Образ-символ белых павлинов очень важен для поэзии Н. С. Гумилёва. Он присутствует, в частности, в стихотворении «Об озерах, о павлинах белых» (1917), обращенном к Елене Дюбуше:

«Об озерах, о павлинах белых,
О закатно-лунных вечерах,
Вы мне говорили о несмелых
И пророческих своих мечтах» [5, Т.3: 152].

Белые павлины в древнегреческой мифологии — один из символов богини Геры. Они запряжены в ее повозку, эти царственные птицы символизируют одновременно и высшую, недоступную смертным красоту, и божественное величие, и гордыню.

Павлин, блистающий красотой своего оперения, был священной птицей супруги Зевса. Более того, «глаза» на хвосте павлина, согласно древнегреческой мифологии, — это глаза стоокого Аргуса, приставленного ревнивой Герой охранять превращенную в корову нимфу Ио, возлюбленную Зевса. В древнегреческой мифологии Аргус (точнее Аргос или Арг др.-греч. Ἄργος), прозванный Паноптес, то есть «всевидящий» ) — олицетворение звездного неба.

Я. Э. Голосовскер в «Сказаниях о Титанах» пишет: «Бывало, к вечеру, после заката, ложился огромный Аргус над морем на хребет гор, и видели корабли издалека в открытом море, как мерцает его тело, словно звезды праматери Ночи. Вот взмахнет он усыпанной глазами рукой по небу, и кажется, что посыпались с неба дождем звездные ресницы. Верным слугой был Аргус Гере» [4: 25].

Но Зевс послал Гермеса, чтобы тот убил Аргуса и освободил Ио. Гермес «усыпил Аргуса игрой на свирели» [11: 13], а затем «выхватил свой изогнутый меч и одним ударом отрубил Аргусу голову» [11: 13].

Гера поспешила к обезглавленному телу Аргуса. Ее сопровождала стая белых павлинов. Богиня сорвала глаза Аргуса, «подозвала любимого белого павлина с длинным хвостом-шлейфом и рассыпала по его хвосту эти глаза» [21]. Тогда «заиграли глаза Аргуса на птичьих перьях павлиньего хвоста синими и зелеными радугами» [21].

«Белые павлины» (древнегреческая эстетика и, одновременно, эзотерический символ), «за вечерней пенье» (православная эстетика и культура) и «стертые карты Америки» (мотив таинственной, недоступной страны, земного рая) — вот «три вещи», которые, по мнению Ахматовой, находились в основе поэтического мира Н. С. Гумилёва. Эти «три вещи на свете», бесспорно, связаны с триадой, о которой рассказывает Эдварде Глан: «желанный сон», «любимая женщина» и «родной клочок земли».

Символика павлина как божественной птицы, земного воплощения небесной красоты, широко представлена в творчестве Н. С. Гумилёва. «.. В моей голове уже складывается план книги, которую я мысленно напишу для себя одного (подобно моей лучшей трагедии, которую напишу только для Вас). Ее заглавие будет огромными красными, как зимнее солнце, буквами: «Лера и Любовь». А главы будут такие: «Лера и снег», «Лера и персидская лирика», «Лера и мой детский сон об орле», — писал Гумилёв Ларисе Рейснер 8 ноября 1916 г. [5, Т.8: 198]. «Ах, привезите с собой в следующий раз поэму, сонет, что хотите, о янычарах, о семиголовом цербере, о чем угодно, милый друг, но пусть опять ложь и фантазия украсятся всеми оттенками павлиньего пера и станут моим Мадагаскаром, экватором, эвкалиптовыми и бамбуковыми рощами», — вторила «милому Гафизу» Лариса Михайловна [5, Т. 8: 248]. Унаследованный от Гумилёва интерес к древней Персидской империи, частью которой в средние века был Афганистан, средневековой персидской поэзии и персидским миниатюрам во многом обусловил образные ряды книги Л. Рейснер «Афганистан» (1925).

Л. М. Рейснер далеко не случайно упоминала в своем письме Н. С. Гумилёву об «оттенках павлиньего пера», которыми должны украситься ложь и фантазия. Упоминание о павлиньих перьях, сияющих всеми переливами красок, — элемент символического кода, которым они с Гумилёвым пользовались в своей переписке. Дело в том, что образ-символ павлина очень важен для любимой Гумилёвым суфийской поэзии. Так, в «Сказках дервишей» Идрис Шаха есть глава о символике змеи и павлина. Павлин говорит о себе так: «Я олицетворяю вдохновение, устремленность к небесам, к высшей красоте, другими словами — знание. Мое предназначение — напомнить человеку о его собственных, известных ему качествах» [9: 122]. Культ павлина в древнем Иране был основан на учении шейха Ади, сына Мусафира, жившего в XII в. На арабском «павлин» обозначает украшение, а слово «змея» по написанию схоже со словами «организм» и «жизнь».
В суфийском учении павлин — символ света. Лале Бахтияр пишет: «В одной из суфийских притч говорится: «Когда Свет впервые был проявлен и увиден Им отраженным в зеркале, Он увидел Себя в виде павлина с раскрытым веером хвостом» [12: 74]. «Глазки» на хвосте павлина символизируют духовные достоинства, а оттенки павлиньего пера, о которых упоминала Лариса Рейснер в процитированном выше письме к Н. Гумилёву — это символ сияния высшей духовности.

Некоторые портретные черты гамсуновской Эдварды близки не только к внешнему облику юной Анны Горенко, но и к мифологизированному читателями и поклонниками образу знаменитой поэтессы Анны Ахматовой. Так, существует одна знаковая деталь, необыкновенно важная и для портрета героини романа Гамсуна «Пан», и для облика Ахматовой. Это «трагические брови». В романе «Пан» брови — одна из главных деталей облика героини: «Эдварда глянула на меня, и я на нее. Тут сердце мое дрогнуло, как от нежного привета. Это все весна, все яркий день, мне запомнилась та минута. И потом, у Эдварды были такие восхитительные, дугами выгнутые брови» [3, Т.1: 464]. И далее: «Вот она меня выпустила, с трудом перевела дыханье, да так и осталась стоять, темная шеей и лицом, высокая, тонкая, и глаза у нее блестели, и она ничего не видела; все смотрели на нее. Снова поразили меня ее темные брови, они изгибались такими высокими дугами» [3, Т.1: 476].
Очарованный Эдвардой лейтенант Глан дает очень точное и одновременно образное определение тайны ее лица: «Лоб задумчивый, выгнутые, высокие брови — будто две загадки на ее лице…» [3, Т.1: 535 ]. Это определение — «две загадки» — можно отнести и к портрету Ахматовой работы Юрия Анненкова, который современники называли «портретом бровей Ахматовой». Брови — это разгадка глаз героини, ее глубокого, «мерцающего» взгляда. В символическом плане брови — это арки, провалы в вечность, а вечность мерцает во взгляде героини, в ее глазах.

О взгляде Эдварды лейтенант Глан говорит так: «По тысяче, по тысяче причин, и мне достаточно одной только мысли о ней, одной только мысли. Этот ее взгляд из-под бровей, выгнутых высокими дугами, и эта темная, милая кожа!» [3, Т. 1: 481].

Евгений Замятин так охарактеризовал знаменитый портрет А. А. Ахматовой работы Юрия Анненкова (1921 г.): «Портрет Ахматовой — или, точней: портрет бровей Ахматовой. От них — как облака — легкие, тяжелые тени по лицу, и в них — столько утрат. Они, как ключ в музыкальной пьесе: поставлен этот ключ — и слышишь, что говорят глаза, траур волос, черные четки на гребне" [20]. Этот портрет, выполненный пером, был сначала воспроизведен в книге портретов Анненкова (изд. «Петрополис», Петербург, а затем — во втором издании «Anno Domini» (1923).

В поэме «У самого моря» героиня ждет царевича, который должен приплыть за ней морем: «Через неделю настанет Пасха, / И мне давно пора собираться, — / Верно, царевич уже в дороге, / Морем за мной он сюда приедет» [1: 124]. В ожидании чудесного гостя героиня пренебрегает «сероглазым мальчиком», который приносит ей белые розы и просит разрешения посидеть вместе на камнях: «Сероглаз был высокий мальчик, / На полгода меня моложе. / Он принес мне белые розы, / Мускатные белые розы, / И спросил меня кротко: «Можно / С тобой посидеть на камнях?»/ Я смеялась: «На что мне розы? / Только колются больно!» [1: 125].

Смуглая кожа — одна из ярких портретных характеристик Эдварды. «Смуглым и ласковым» назван в поэме «У самого моря» чудесный гость, принц, который все-таки приплыл за героиней, пусть и за мгновенье до собственной гибели: «Смуглый и ласковый мой царевич / Тихо лежал и глядел на небо. / Эти глаза, зеленее моря / И кипарисов наших темнее, — / Видела я, как они погасли…» [1: 127].

«Для Ахматовой муза всегда — «смуглая», — писал А. И. Павловский. — Словно она возникала перед ней не в «садах Лицея» сразу в отроческом облике Пушкина, кудрявого лицеиста-подростка, не однажды мелькавшего в «священном сумраке» Екатерининского парка, — он тогда был ее ровесник, ее божественный товарищ, и она чуть ли не искала с ним встреч» [16: 27]. Эпитет «смуглый» («смуглая») в творчестве Ахматовой связан с морем и Югом, с древней Элладой и великой эллинской культурой, с горячей, пропитанной солнца землей Крыма и Причерноморья (Херсонеса, Евпатории, Одессы), где частично прошла ее юность.

Интересно, что у Гамсуна «смуглой» названа северянка Эдварда. Однако, в «Пане» появление этого эпитета можно объяснить «знойностью» и страстностью характера Эдварды, ее отнюдь не «северной», а скорее «южной» пылкостью и горячностью, смешанными с гордыней, авантюризмом и мечтательностью.

В «Пане» Эдварда пренебрегает Гланом и его чувствами ради мифического принца, существующего лишь в ее горделивых мечтах, отказывается от реальной любви ради вымышленной, приносит страстные чувства Глана в жертву своей гордыне. Барон так описывает характер Эдварды лейтенанту Глану: «У нее несчастный, нрав, и он не дает покоя ее бедной головке. Когда она стоит и смотрит на море и скалы, у нее такой скорбный рот, и видно, как она несчастна; но она слишком горда и упряма, и ни за что не расплачется. Она искательница приключений, у нее богатая фантазия, она ждет принца» [3, Т. 1: 598 ].

«Скорбный рот» — это тоже одна из знаковых деталей портрета молодой Ахматовой, сближающая поэтессу с Эдвардой. В стихотворении «Царица», героиня которого напоминает юную Анну Горенко, Н.С. Гумилёв писал:

«Но рот твой, вырезанный строго,
Таил такую смену мук,
Что я в тебе увидел бога
И робко выронил свой лук.

Толпа рабов ко мне метнулась,
Теснясь, ликуя и крича,
И ты лениво улыбнулась
Стальной секире палача» [6: 123].

В. В. Кудасова в статье «Автопортрет в лирике Ахматовой. Лицо. Личность» пишет: «Создание поэтического автопортрета являлось, несомненно, частью ахматовского опыта выстраивания собственной личности. Известно, что объективирующая этот опыт Ахматова восхищала и завораживала современников» [10: 49]. Характерными деталями ахматовского автопортрета В. В. Кудасова справедливо считает рот, щеки, незавитую челку и характерную ахматовскую пластику. Причем, по справедливому мнению В. В. Кудасовой, рот ахматовского alter ego — печальный, скорбный, тревожно алеющий («Мой рот тревожно заалел, / И щеки стали снеговыми», стихотворение А. Ахматовой «Надпись на неоконченном портрете») [1, Т. 2: 21].

Приведем еще один важный психологический штрих, относящийся к гамсуновской Эдварде: «Смотрите на нее, смотрите на здоровье. Но как только она почувствует себя в вашей власти, она тотчас решит: ишь ты, как он смотрит на меня и воображает себя победителем! И тут же одним взглядом или холодным словом отшвырнет вас за тридевять земель» [3, Т. 1: 498].

Доктор иронизирует над горделивыми мечтами Эдварды о неведомом принце, ради которых она не замечает чувств живых, реальных людей: «— А ведь она горяча, как вулкан, — продолжал он, не слушая. — Вы вот говорите — неужели никто с ней не сладит? Отчего же? Она ждет своего принца, его все нет, она ошибается вновь и вновь, она и вас приняла за принца, у вас ведь взгляд зверя, ха-ха! Послушайте, господин лейтенант, вам бы надо захватить сюда мундир, он бы пригодился. Нет, отчего же никто с ней не сладит? Я видел, как она ломает руки в ожидании того, кто бы пришел, взял ее, увез, владел бы ее телом и душою. Да. Но он должен появиться издалека, вынырнуть в один прекрасный день неизвестно откуда и быть непременно не как все люди. Вот я и полагаю, что господин Мак снарядил экспедицию, это его путешествие неспроста. Господин Мак однажды уже отправлялся в подобное путешествие и вернулся в сопровождении некоего господина» [3, Т.1: 500].

Этот тонкий и глубокий портрет гордячки Эдварды близок к описанию странно-печальной героини стихотворения Н. С. Гумилёва «Отказ»:

«Царица, иль, может быть, только печальный ребенок,
Она наклонялась над сонно вздыхающим морем.
И стан ее, стройный и гибкий, казался так тонок,
Он тайно стремился навстречу к серебряным зорям» [6: 89].

Героиня этого стихотворения Гумилёва отказывается плыть к волшебным владеньям «влюбленного принца», но отказ причиняет муку ей самой:

«Но голос хрустальный казался особенно звонок,
Когда он упрямо сказал роковое: «Не надо!»
Царица иль, может быть, только капризный ребенок,
Усталый ребенок с бессильною мукою взгляда» [6: 89].

Так и Эдварда, причиняя страдания Глану, страдает и сама. Но героиня романа «Пан» не хочет нарушить жестокий сценарий «любви-войны», в который она «вписывает» себя и Глана в качестве главных, противоборствующих и одновременно — любящих, персонажей. Так и в «тексте жизни» Ахматовой и Гумилёва существовал гамсуновский сценарий, близкий к отношениям гордячки Эдварды и очарованного ею «лесного отшельника», лейтенанта Глана. К сожалению, в романе «Пан» жертвами этого придуманного Эдвардой и навязанного ею Глану сценария становятся два безгранично преданных лейтенанту существа: безгранично любящая Глана простолюдинка Ева и преданный пёс Эзоп. Их обоих Глан как бы приносит в жертву своим странным и противоречивым отношениям с Эдвардой, в жертву концепции «любви-войны», в которую не вписывается другое понимание любви — как преданности и нежности.

Обреченно-печальная и в то же время смертоносная героиня, которая стоит на холме и смотрит на море и скалы, приманивает корабли и плывущих на них моряков, а затем приносит им гибель, появляется и в стихотворении Н. С. Гумилёва «Корабль»:

«Ты стояла на дальнем утесе,
Ты смотрела, звала и ждала,
Ты в последнем веселом матросе
Огневое стремленье зажгла.

И никто никогда не узнает
О безумной предсмертной борьбе
И о том, где теперь отдыхает
Тот корабль, что стремился к тебе» [6: 98].

Эта героиня подобна древнегерманской Лорелее, губительнице моряков. В то же время в этом стихотворении мы находим явное сходство с сюжетными линиями поэмы Ахматовой «У самого моря». Главная героиня этой поэмы тоже ждет прекрасного царевича и его корабли на мысу, у черных, разломанных, острых скал, и легкая, белая яхта, на которой плывет царевич, разбивается об эти скалы:

«Тихо пошла я вдоль бухты к мысу,
К черным, разломанным, острым скалам,
Пеной покрытым в часы прибоя,
И повторяла новую песню.
Знала я: с кем бы царевич ни был,
Слышит он голос мой, смутившись, —
И оттого мне каждое слово,
Как божий подарок было мило.
Первая яхта не шла — летела,
И догоняла ее вторая,
А остальные едва виднелись.

(…)

Вынес моряк того, кто правил
Самой веселой, крылатой яхтой
И положил на черные камни» [1: 126].

Действительно, «в мировой литературе Гамсун занимает одно из самых видных мест как поэт любви, художник, открывший и изобразивший новые оттенки любовного чувства. «Пан» по праву может быть назван мистерией любви, ибо она определяет отношения и поступки героев романа» (8). Однако в контексте истории русской литературы «серебряного века» роман «Пан» интересен нам и как своего рода сценарий любви-поединка, очень важный для таких великих поэтов, как Н. Гумилёв и А. Ахматова. В юности эта пара строила свои отношения «по Гамсуну», что, в зрелые годы, перестало нравиться Гумилёву, но по-прежнему привлекало Ахматову. Можно сказать, что от «гамсуновского сценария» любви-войны А. Ахматова отошла только после трагической гибели Н. Гумилёва, когда сознание своей вольной или невольной вины перед погибшим поэтом затмило все прежние сценарии и жизненные сюжеты. Но в юности и для Гумилёва, и для Ахматовой «гамсуновский сценарий» был частью «текста жизни» и «текста искусства», которому они порой охотно (а порой и неохотно!) следовали.

Именно поэтому к героине ахматовской «Поэмы без героя» среди других теней из прошлого, из 1913 года, приходит «северный Глан», представляющий собой одну из лирических масок Н. Гумилёва, маску, от которой поэт отказался в зрелости. Однако для А. Ахматовой эта «глановская» маска была частью их с Гумилёвым юности, одним из созданных вместе мифов, как и ее собственная «маска» Эдварды. Сценарию любви-войны (по Гамсуну) суждено было угаснуть вместе с эпохой модерн, однако этот сценарий остался одним из «знаков времени», одним из ярчайших элементов жизненного стиля «серебряного века».


Список литературы:

1. Ахматова А. Сочинения в двух томах. М.: Правда, 1990.
2. Ахматова А. Поэма без героя. — М.: МПИ, 1989.
3. Гамсун К. Собрание сочинений в 6-ти т. М: 1991. Т. 2.
4. Голосовкер Я. Э. Сказания о Титанах. М.: Нива России, 1993.
5. Гумилёв Н. С. Полное собрание сочинений в десяти томах. М.: Воскресенье, 1996-2007.
6. Гумилёв Н. С. Стихотворения и поэмы. Л.: Советский писатель, 1988.
7. Гумилёв Н. Собрание сочинений в 4-х тт. М.: Терра, 1991.
8. Гумилёв Н. С. В огненном столпе. М.: 1990.
9. Идрис Шах. Сказки дервишей. М.: ИИФ ДИАС ЛТД, Пятая страна, 2006.
10. Кудасова В. В. Автопортрет в лирике Ахматовой. Лицо. Личность // Кудасова В. Волшебный хор поэтов. Владимир: Посад, 2006.
11. Кун Н. А. Мифы Древней Греции. Минск: РООССА.
12. Лале Бахтияр. Суфий. Образы мистического поиска. М.: Эннеагон-Пресс, 2007.
13. Лукницкая В. К. Жизнь Гумилёва по материалам домашнего архива семьи Лукницких. М.: 1990.
14. Мелешко Т. А. Оскар Уайльд и Кнут Гамсун в «поведенческом тексте» Николая Гумилёва // Вестник ТГПУ: 2000, выпуск № 6. (Серия: Гуманитарные науки (Филология)).
15. Одоевцева И. На берегах Невы. На берегах Сены. М.: Эллис Лак 2012. С. 477.
16. Павловский А. И. Анна Ахматова. Жизнь и творчество. М.: Просвещение, 1991.
17. Сучков Б. Кнут Гамсун // К.Гамсун. Собрание сочинений в 6-ти тт. — М.: 1991. Т.1.
18. Темненко Г. М. Кнут Гамсун и Анна Ахматова // Вопросы русской лите-ратуры. Межвузовский научный сборник. Вып. 16 (73)). — Симферополь: Крымский архив, 2009. С.108 -117.
19. Энциклопедия символов, знаков, эмблем. М.: Локид — Миф, 2000.
20. [Электрон. ресурс]: Режим доступа World Wide Web.
21. [Электрон. ресурс]: Режим доступа World Wide Web.