Н. Гумилёв и П. Лукницкий в романе К. Вагинова «Козлиная песнь»

теги: Константин Вагинов, исследования, Лукницкие

Творчество талантливого поэта и прозаика 20-х годов Константина Константиновича Вагинова (1899-1934) после полувекового забвения вновь начинает привлекать внимание издателей и читателей. Появились публикации его стихов, романа «Гарпагониана» (1933), воспоминания друзей, переизданы романы «Козлиная песнь» (1928), «Труды и дни Свистонова» (1929), «Бамбочада» (1931), вызывавшие в 20-е годы обостренный читательский интерес.

К. Вагинов родился в Петербурге, окончил частную гимназию Я. Гуревича и перед Октябрьской революцией поступил на юридический факультет Петроградского университета. Через несколько месяцев он был мобилизован в Красную Армию, воевал на польском фронте и за Уралом, в 1920 г. вернулся в Петроград, где сразу погрузился в бурную литературную жизнь. Одним из первых поэтических наставников Вагинова был Н. С. Гумилев, который вел практические занятия по поэзии в литературной студии при Доме искусств, воспетом в романе О. Форш «Сумасшедший корабль». Стихи Вагинова, построенные на причудливых ассоциативных связях, нарушающие все законы логики, напоминавшие современникам фантастические сновидения и живопись Чюрлениса, были чужды «истому акмеисту Гумилеву, чья поэзия была закована в стальные рамки формы».1 Однако Гумилев распознал поэтический дар своего ученика и «всегда выделял его из числа остальных своих слушателей, как отделяют поэта от ремесленника».2 В августе 1921 г. Вагинов был даже принят в гумилевский «Цех поэтов» в качестве «подмастерья».

Вагинов с уважением относился к творчеству и личности Гумилева, что не мешало ему иронизировать над культивируемой некоторыми членами «Цеха поэтов» элитарностью: «В рощах холма Джаникола собралась Аркадия. Шепелявит Георгий Иванов, пророчествует Адамович, играет в футбол Оцуп. Истребляют они дурной вкус», — писал он в ранней прозе.3 Творчество Гумилева не оказало заметного влияния на поэтику Вагинова. Возможно, единственным исключением было стихотворение «Грешное небо с звездой Вифлеемской», записанное Вагиновым в августе 1921 г. в альбом его друга К. Маньковского, образно и тематически связанное со стихотворением Гумилева «На далекой звезде Венере».4 Проблеме влияния Гумилева на Вагинова посвящена статья О. Шиндиной «Несколько замечаний к проблеме Вагинов и Гумилев» (Н. Гумилев и русский Парнас. СПб., 1992. С. 84-91).

После гибели Гумилева Вагинов продолжал заниматься в студии Дома искусств под руководством К. Чуковского. Одновременно он участвовал в работе и других поэтических объединений — «Кольца поэтов» им. К. Фофанова, под маркой которого в 1921 г. вышел его первый поэтический сборник «Путешествие в хаос», в группе «Островитяне», ядро которой составляли Н. Тихонов и С. Колбасьев, в возглавляемой М. Кузминым группе эмоционалистов. Во всех поэтических объединениях Вагинов стоял особняком. Его поэзия, достигшая к середине 20-х годов предельной усложненности, пришла в последние годы жизни поэта к почти классической ясности, но на всех этапах поэт сумел избежать сколько-нибудь значительного влияния современников.

Во второй половине 20-х годов Вагинов стал писать романы. В отличие от тонкой лирической взволнованности стихов проза Вагинова носит гротесковый характер, продолжая традицию менипповой сатиры. Такому подходу способствовала дружба Вагинова с М. Бахтиным, возникшая в середине 20-х годов и продолжавшаяся до смерти писателя. Романы Вагинова относятся к типу «романа с ключом». Большинство героев его произведений имеет реальных прототипов из литературной среды. Это обстоятельство способствовало повышенному интересу читателей, угадывавших в литературных героях черты известных современников, а подчас и самих себя. Как писал по поводу романа Вагинова «Козлиная песнь» ленинградский литератор И. Басалаев, «...герои списаны чуть ли не со всех ленинградских писателей и поэтов, начиная с Блока и Кузмина и кончая Лукницким. Интерес к книге, разумеется, обостренный, втихомолку подсмеиваются друг над другом. А Вагинов ходит со скромным видом великодушного победителя, делая лицо непойманного вора».5

К вопросу о прототипах литературного произведения нужно всегда подходить осторожно. Сам Вагинов в романе «Труды и дни Свистонова» высмеивал кружок сплетников и сплетниц, для которых выявление знакомых в произведении писателя Свистонова заслоняло художественные достоинства романа, а в неопубликованном предисловии к «Козлиной песне» подчеркивал, что живого человека нельзя целиком перенести в книгу.6 Однако сейчас, когда злободневность намеков отошла в прошлое, выявление прототипов романов Вагинова представляет определенный историко-литературный интерес.

В романе Вагинова «Козлиная песнь», что по-гречески означает «трагедия», повествующем о жизни петербургской интеллигенции, тщетно пытающейся сохранить «островок ренессанса» в «прекрасном новом мире», в котором угасает духовность и уничтожаются нравственные ценности, неоднократно упоминается «недавно утонувший петербургский художник и поэт Заэфратский».7 Заэфратский не только поэт, но и страстный путешественник: «...он взбирался на Арарат, на Эльбрус, на Гималаи... Его палатку видели оазисы всех пустынь. Его нога ступала во все причудливые дворцы, он беседовал со всеми цветными властителями».8 И хотя Заэфратский описан в романе как «высокий седой старик, путешествовавший с двумя камердинерами... в сопровождении роскошной челяди»,9 которому принадлежал в Петербурге особняк с мраморной лестницей,10 обращенный при новой власти в Домпросвет, современники без труда узнали в этом образе черты Н. Гумилева, уловили аллюзии на африканские поездки Николая Степановича, ориенталистские стихи, литературные вкусы, штрихи личной жизни.11 Помогая читателям догадаться, Вагинов сообщает, что поэт Заэфратский создавал свою биографию с тридцатипятилетнего возраста; как известно, в этом возрасте Гумилев был расстрелян. Не случайно и то, что последняя запись о Заэфратском исследователя его творчества Миши Котикова датирована 1917 г., когда поэт уехал неизвестно куда. Африка в связи с Заэфратским в романе Вагинова не упоминается. Из контекста следует, что он в основном путешествовал в Индию, которой посвящал и поэтические произведения. Стихи про Индию пишет и старающийся во всем походить на Заэфратского Миша Котиков. Его приятель поэт Троицын как бы невпопад замечает: «В ваших стихах дышит Африка».12 Эта оговорка опять же отсылает читателя к африканским стихам Гумилева.

Своеобразие образа Заэфратского в романе «Козлиная песнь» состоит в том, что этот путешественник, поэт и художник показан сквозь восприятие его биографа Миши Котикова, ни разу не видевшего своего кумира, влюбленного в «силу, гордость, мироощущение»13 Заэфратского и собирающего по крупицам сведения о каждом дне его жизни. В поисках материалов Миша Котиков знакомится с вдовой Заэфратского и другими женщинами, с которыми поэт и художник был близок, записывая полученные сведения на карточки. Вагинов приводит текст нескольких карточек, стилизуя при этом подлинные карточки с записями, сделанными прототипом Миши Котикова П. Лукницким, собиравшим материал для биографии Гумилева.14 Таким образом, документ и пародия на документ тесно переплетаются между собой. Было бы интересно сопоставить датировку приведенных в «Козлиной песне» карточек Миши Котикова с оригинальными записями Лукницкого, чтобы разобраться во всех хитросплетениях литературной игры, поскольку вагиновский текст содержит множество подчас трудновосстановимых аллюзий и домашней семантики. Так, например, в записи на карточке, датированной 12-м апреля 1912г., говорится, что Заэфратский читал лекцию в своем особняке «не то о Леконте-де-Лиле, не то об аббате де-Лиле»,15 после которой у него состоялось свидание с поэтессой Гюнтер. Возможно, Вагинов намекает на строчку Гумилева «О Леконте де Лиле мы с тобой говорили» из стихотворения «Однажды вечером», вошедшего в сборник 1912г. «Чужое небо».

Поэзию Заэфратского Вагинов характеризует опосредованно, через стихи Миши Котикова, написанные в манере Заэфратского: «Михаил Петрович сел. Стал творить почерком Заэфратского стихи об Индии. В них была и безукоризненная парнасская рифма, и экзотические слова (Лиу-Киу), и многоблещущие географические названия и джунгли, и золотое, отражающее солнце плоскогорие, и весеннее празднество в Бенаресе, и леопарды и тамплиеры Азии, и голод, и чума.

Стихи были металлические.
Голос был металлический.

Ни одного ассонанса, никакой метафизики, никакой символики».16 В этом описании представлены многие отличительные черты поэтики Гумилева, присущие, в частности, его африканским стихам из сборника «Шатер», где точность рифмовки соседствует с обилием звучных топонимов,17 таких как «Баб-Эль-Мандеб, Тибести, Мурзук, Гадамес», экзотическими пейзажами и сюжетами. Любопытно, что Вагинов причисляет к недостаткам поэзии Миши Котикова-Заэфратского отсутствие ассонансов, метафизики и символики, характерное для акмеистической школы. В другом месте романа Миша Котиков спрашивает одну из подруг Заэфратского, как относился поэт к ассонансам, и получает ответ, что «ассонансов он не любил, говорил, что они только для песен годятся».18 Отметим, что сам Вагинов предпочитал ассонансную рифмовку точной и получил от Гумилева название символиста.19

Если Заэфратский в «Козлиной песне» во многом отличен от своего прототипа, то его биограф Миша Котиков перенесен в роман с фотографической точностью. Вагинов познакомился с Лукницким в 1923 г. Они встречались на понедельниках сестер Наппельбаум, в домах М. Шкапской, С. Спасского, Н. Тихонова,20 в Союзе поэтов. Из писем Лукницкого к Л. Горнунгу видно, что он с интересом следил за творчеством Вагинова.21

Миша Котиков впервые появляется в десятой главе «Козлиной песни». Это только что приехавший в Петроград «румяный, рыжий, большеголовый мальчик, опрятный, с маленьким ротиком»,22 который в поисках сведений о Заэфратском посещает литературные вечера, знакомится с писателями, знавшими Заэфратского, его вдовой и подругами. С беззлобной иронией Вагинов показывает, как Миша Котиков расспрашивает людей, знавших путешественника, о мельчайших подробностях его быта, привычках и наклонностях, собирает не только автографы поэта, но и личные вещи, такие как носовые платки, чтобы по ним «восстановить и душу, и экономическое состояние владельца».23 Вагинов описывает посещение Мишей Котиковым поэтического кружка, собиравшегося у сестер Иды и Фредерики Наппельбаум. Хотя фамилия сестер не названа, но вся обстановка, включая такие детали, как диванные подушки, на которых рассаживались поэты, читавшие по кругу стихи, не оставляет сомнения в правильности установления прототипов. Как вспоминает Н. Чуковский, Лукницкого привела в дом Наппельбаумов «пламенная любовь к Гумилеву, которого он никогда не видел».24 Явно списаны с натуры разговоры Миши Котикова с поэтом Троицыным, прототипом которого послужил Вс. Рождественский.25 Имеет документальное подтверждение и любовь прототипа Миши Котикова к чтению своих стихов, написанных под сильным влиянием Заэфратского — Гумилева.26

При всей достоверности деталей идентифицировать прототип с литературным героем, естественно, нельзя. В романе «Козлиная песнь» Миша Котиков становится преуспевающим зубным врачом. Собрав все материалы о жизни Заэфратского, он передает их в Тихое Убежище (под этим названием выведен Пушкинский Дом) и без любви женится на вдове Заэфратского Екатерине Ивановне 27 лишь потому, что его кумир когда-то на ней женился. Его мечта о дальних странствиях гаснет, разбиваясь о бездуховный быт: «Теперь, когда материалы собраны и отправлены, когда он чувствует себя заурядным врачом, он понимает, что он никуда не уедет, что он никогда не пойдет по пути Александра Петровича, что только в зоологическом саду его ждет экзотика: облезлый лев, прохаживающийся за решеткой... Мечта о путешествиях догорела и погасла. Вчера он получил бронзовую настольную медаль от Тихого Убежища. Вот и все воздаяние за шестилетние труды! А стихи его разве печатают! Все только смеются. Правда, он член Союза Поэтов, но какие же там поэты! Как только начнешь читать стихи, говорят — это не вы, а Александр Петрович».28

Жизнь П. Лукницкого сложилась по-другому. Он знал, что явился прототипом одного из героев «Козлиной песни».29 Повлиял ли этот роман в какой-то мере на его дальнейшую судьбу, сказать трудно. Так или иначе, когда в 1927 г. вышел первый сборник стихов Лукницкого «Волчец», он скупил в магазине собственную книжку и в письме отцу написал, что стыдится своего сборника, что «все это не то, не то», что надо делать свое дело. Свое!30 С конца 20-х годов Лукницкий много путешествовал. Он побывал в Казахстане, Таджикистане, Заполярье, участвовал в Таджикской, Памирской, Сибирской и Полярной экспедициях. Писал очерки, повести, романы. Дневники Лукницкий продолжал вести до последнего дня жизни. Увидеть свою гумилевиану изданной ему не пришлось. И только спустя годы после его смерти часть его записей, представляющих ценнейший материал для исследователей, появилась в печати.

Примечания:

1 Наппельбаум И, Памятка о поэте // Четвертые Тыняновские чтения: Тез. док-материалы для обсуждения. Рига, 1988. С. 91.

2 Адамович Г. Памяти К. Вагинова // Последние новости. 1934. 14 июня.

3 Вагинов К. Звезда Вифлеема // Абраксас. Пг., 1922. II. С. 14.

4 Это наблюдение, сделанное И. Мартыновым, получило развитие в работе американского слависта: Anemone A. Konstantin Vaginov and the Death of Nikolay Gumilev // Slavic rev. 1989. Vol. 48. № 4. P. 631-636. Preprim.

5 Басалаев И. Записки для себя. Тетрадь 2-я. 1928. Архив И. М. Наппельбаум.

6 Предисловие вклеено в экземпляр романа, находившийся в собрании М. С. Лесмана, ныне — Музей А. А. Ахматовой в Фонтанном доме.

7 Вагинов К. Козлиная песнь. Л., 1928.

8 Там же; ср. у Гумилева: «Я жил также 4 месяца в столице Абиссинии Аддис-Абебе, где познакомился со многими министрами и вождями и был представлен ко двору бывшего императора...» (Гумилев Н. Записки об Абиссинии).

9 Вагинов К. Козлиная песнь. С. 54.

10 Как любезно указал М. Эльзон, Вагинов описал здание на Исаакиевской площади, в котором помещался в 20-е гг. Институт истории искусств — зубовский особняк.

11 См., напр.: Чуковский Н. Литературные воспоминания. М., 1989. С. 192.

12 Вагинов К. Козлиная песнь. С. 161.

13 Там же. С. 54.

14 Как отмечает Н. Чуковский, «...в Мише Котикове мы узнавали Павла Лукницкого... несколько странным способом собиравшего факты из биографии своего любимого мэтра»; Чуковский также пишет о картотеке Лукницкого (Чуковский Н. Литературные воспоминания. С. 192, 110).

15 Вагинов К. Козлиная песнь. С. 164. Ср. наст, сб., с. 538, 540.

16 Там же. С. 165.

17 От топонима, точнее гидронима, образована и фамилия героя.

18 Вагинов К. Козлиная песнь. С. 59.

19 Сообщено И. Наппельбаум.

20См.: Лукницкая В. Перед тобой Земля. Л., 1988. С. 63-64; Лукницкий П. Об Анне Ахматовой // Наше наследие. 1988. № 6. С. 58, 64.

21 С копиями писем Лукницкого к Горнунгу нас любезно познакомила Н. Иванникова, которой мы выражаем благодарность. См. публикацию И. Г. Кравцовой в настоящем сборнике.

22 Вагинов К. Козлиная песнь. С. 54.

23 Там же. С. 61.

24 Чуковский Н. Литературные воспоминания. С. ПО; см. также: Наппельбаум И. Звучащая раковина // Нева. 1988. № 12. С. 198-200.

25 См.: Чуковский Н. Литературные воспоминания. С. 193.

26 См.: Лукницкая В. Перед тобой Земля. С. 48.

27 В Екатерине Ивановне современники узнавали черты Анны Николаевны Энгельгардт, второй жены Н. Гумилева.

28 Вагинов К. Козлиная песнь. С. 167.

29 Зимой 1964/65 г. я была у Павла Николаевича в Переделкино, в писательском Доме творчества. Мы говорили о Вагинове. Он сказал, что «Козлиной песни» не читал, но знает, что выведен в романе. Павел Николаевич утверждал, что в отличие от Миши Котикова не заводил романов со всеми возлюбленными Заэфратского-Гумилева, которые были намного старше его. В этот вечер Павел Николаевич целиком прочел мне пьесу Гумилева «Гондла». Когда Лукницкий нашел в своих дневниках 20-х годов упоминания о Вагинове, он прислал мне открытку, в которой пригласил приехать к нему на дачу в Мичуринец. Там он показал два рукописных тома «Трудов и дней Гумилева».

30 Лукницкая В. Перед тобой Земля. С. 48.